Мы с папой обожали наш дом.
В День Знаний на большом круглом столе, покрытом хрустящей скатертью, всегда стояла мамина любимая ваза с ее любимыми ярко-красными георгинами.
В этот раз ко мне, как всегда, были приглашены четыре мои школьные подруги – отличницы и два мальчика, благополучно спасшихся от службы в армии поступлением в институт. Мы не виделись два месяца. Каждого из нас переполняли впечатления от вступительных экзаменов, ожидания новой студенческой жизни, которую мы уже почувствовали сегодня утром.
Я не сразу решилась пригласить Ди. Ее странный вид, глаза – то отстраненные, то горящие, как у тех папиных друзей молодости на черно-белом фото... Опаловый перстень... Непонятные отрывистые фразы, не имеющие, казалось, никакого отношения к происходящему вокруг...
Закончились занятия первого студенческого дня. Мы шли по длинному просторному коридору с лепниной под потолком. Ди достала несколько медяков, подняла голову к гипсовым цветам:
– Человек состоит из того, что ест. В кулинарии напротив утром продавали пирожные с цветами из крема, совсем как эти лепные. Только эти кто-то лепил на десятки лет, а те – на несколько часов. Если человек будет есть одни пирожные из крема, то станет сладким и добрым.
– Где ты живешь, Ди?
– В общаге. Мне дали комнату с двумя девочками. Они учатся на географическом.
– А где твои родители?
– В Магадане.
Я снова бросила взгляд на медяки, застывшие на ладошке Ди. Она уже забыла про них.
– Родители дали тебе денег?
– Да, чтобы заплатить за общагу и на еду на месяц. Все в порядке.
– По-моему, не все.
– Главное – за общагу уплачено.
– А что с едой?
– Если ничего не есть или почти ничего, останешься такой, как в начале месяца.
– Ди, ты истратила деньги на еду?
– Угу. Купила набор масляных красок, о которых мечтала десять лет.
– Почему ты не поступила на факультет живописи и графики?
– Поругалась с председателем приемной комиссии. У них направление другое, классическое... Я должна была обязательно куда-нибудь поступить, чтобы уехать от родителей и покупать краски. У меня по всем предметам тройки, кроме литературы, русского и истории. На историю конкурс был – ого-го, сама знаешь, вот я и решила не рисковать. Литература – тоже классно.
– Хочешь ко мне в гости?
– Не знаю. Хочу писать маслом, но денег на полотно не осталось. В следующем месяце куплю. Можно пока витражи сделать. У нас в комнате в общаге окна высокие, как в институте. Мне сегодня ночью этот витраж приснился.
Ди явно не проявляла интереса к идее посетить мой дом. Я вполне могла распрощаться с ней тогда. Подошли к автостраде. Ей нужно было перейти дорогу и ехать в противоположную сторону. Стояли на светофоре. Это было мгновение, когда я еще могла расстаться с Ди. Могла сказать ей: «Пока», – и уйти одна, но я сказала:
– Пойдем к нам. Мама испекла большой торт – поешь, станешь сладкой и доброй.
Эта дурацкая фраза мгновенно ее убедила.
...Мама пришла от Ди в тихий ужас. Это было ожидаемо. Я предполагала, что поздно вечером, когда все гости разойдутся, она тактично поговорит со мной, виртуозно, с юмором и тонкой логикой, и убедит меня, что такая девочка может испортить мою репутацию, но все ушли, а мама молчала. Сосредоточенно протирала хрустальные бокалы льняным полотенцем, бережно возвращала их в сервант и молчала. Я не выдержала, первая заговорила о Ди:
– Представляешь, она истратила почти все деньги, которые родители дали на питание на месяц. Купила набор масляных красок. Только на полотно не хватило, и теперь Ди собирается разрисовывать маслом окна в общаге. Ей такой витраж во сне приснился вчера.
– В худшем случае ее выгонят за порчу инвентаря, а в лучшем – заставят платить за новые стекла.
– Ужас!
– Сколько стоит полотно?
– Не знаю. Хочешь, завтра спрошу?
– Можно туда позвонить?
– Куда?
– В общагу.
– Да... наверное. У меня нет номера... В справочном узнать.
– Хотя... Не стоит. Не стоит торопиться. В темноте невозможно писать витражи. Нужен дневной свет. Завтра после занятий приведи эту девочку к нам. Я дам ей денег на полотно.
– Мама?! Я была уверена, что ты станешь убеждать меня не дружить с такой странной девочкой.
– Ты не сможешь не дружить с ней.
– Почему? С другими же могла не дружить.
Мама подняла бокал, внимательно рассматривая на свету, не осталось ли пятнышка, потом перевела взгляд на меня:
– Не сможешь. Дружи с ней, Эмма. Приводи ее к нам, рассказывай, что происходит. Так я смогу уберечь вас обеих от ужасных, непоправимых ошибок.
Мама еще раз протерла бокал, убрав с его хрустальной грани что-то заметное только ее пронзительному взгляду, и поставила его в ровный ряд уже сверкающих.
Папа в тот день был в командировке. Он работал главным инженером на большом военном заводе. Когда мама с папой поженились, она убедила его поступить в институт. Благодаря маме папа благополучно получил высшее образование и хорошую должность. Он часто ездил в командировки и всегда привозил нам подарки.
Папа познакомился с Ди позже при очень странных обстоятельствах. Впрочем, странных для всех остальных людей, но только не для моего папы и Ди. Как всегда...
В тот день Ди твердо решила писать курсовую работу на тему: «Образы царей в произведениях русских писателей». Во время лекции по языкознанию делала наброски, естественно, на деревянной спинке стула, стоящего перед ней. Тетрадь у нее была только по старославянскому языку, в которой Ди выписывала шедевры из старославянского алфавита. После занятий уничтожила свои творения, разыскала преподавательницу по русской литературе, красивую одинокую женщину лет пятидесяти, и, захлебываясь от нетерпения, рассказала ей о решении. К моему удивлению, Елена Степановна после этого сообщения попросила Ди проводить ее до дома и зайти к ней на чай. Она была доктором наук, жила в институтском доме в пяти минутах ходьбы от нашего здания. Ди зачем-то спросила, можно ли взять и меня. Елена Степановна не возражала.
Я никогда не была в профессорском доме. Мы вошли в квартиру с высокими потолками и лепниной, как в здании института. Я сразу подумала, что, если бы такая квартира оказалась в распоряжении моей мамы, она превратила бы ее в рай земной. Что говорить, мама могла и шалаш превратить в рай. Такой у нее был талант.
У Елены Степановны такого таланта явно не наблюдалось. В большой квадратной гостиной стоял полумрак. Тонкий свет заходящего солнца высвечивал миллиарды пылинок, пепельницу с окурками и груды книг, беспорядочно лежащих на полках, на старинной тумбочке и прямо на полу возле стен, обшарпанный плюш дивана, засохшие крапинки кофе в чашке и на блюдце.
Елена Степановна извинилась за свое холостяцкое жилье и ушла на кухню готовить чай. Ди восхищенно рассматривала книги в потрепанных переплетах, потом нашла какую-то старинную карту. Ее угол с парусниками торчал из-за плюшевого дивана. Ди бережно развернула карту, сложенную в несколько раз и обесцветившуюся на сгибах, разложила на тонком коврике деревенской работы и улеглась рядом, задумчиво водя пальцем вдоль зелено-голубых маршрутов. В такой позе Елена Степановна и застала Ди, когда на минуту вышла из кухни. Я, как всегда, смутилась за подружку, но профессорша, кажется, совершенно не удивилась поведению Ди. Она оказалась третьим человеком после моих мамы с папой, которого Ди не удивляла и не возмущала.
– Можно я вам помогу?
– Не знаю... удобно ли это.