Закрыв глаза, чтобы не видеть ненавистные стены карцера, я позвала друга: вдруг и он не спит в своем неведомом далеке.
«Дик, ты слышишь?»
Он откликнулся сразу, словно ждал: «Всегда».
«Дик! Я больше не хочу умирать…»
Сознания коснулся насмешливый голос: «Боюсь тебя разочаровать, Радона, но ты еще не умирала по-настоящему. Тебе не с чем сравнивать».
Голос прозвучал так явственно, словно мы сидели в одном карцере. Я вскочила с ложа, чуть не свихнув себе шею: низкий свод не позволял вытянуться во весь рост.
Дик аж зашипел, словно тоже получил шишку: «Тихо, Рона! Еще проломишь нам головы! Ты что, опять в каземате? И когда казнь? Без меня не начинай! Я тут как раз неподалеку от Гарса проезжаю и тоже хочу поглазеть на зрелище».
Неподалеку? Мы два года не виделись. Вечность! Мог бы и предупредить! Телепат, называется…
«Могла бы и заранее предвидеть, – фыркнул Дик. – Кто из нас пифия?»
Как будто не знает, что я поклялась никогда не касаться его судьбы. И не следить за его перемещениями…
«Рона, ты мне еще в Рагоре обещала, что врать не будешь!»
Ну… Вру. Поклялась, конечно. Да на вещий роток не накинешь платок. Только в мешок с головой. Или в карцер Храма Истины, отстойник для пророков.
Ни одна уважающая себя пифия не примирилась бы с такой непредсказуемостью, как судьба Дика. Тысячи раз я пыталась, и отступала: его жизнь оказалась непроницаемой. То ли тьма тьмущая, то ли свет слепящий – не понять. Невыносимая жгучая слепота. Каждый раз, когда я пыталась развернуть клубок его жизни, он превращался в зияющую пустоту, словно и не было на свете такого человека, как Дик.
Можно было коснуться друга только здесь и сейчас, если он позволял.
«Дик, а где ты сейчас?»
«Уже у стен города».
«Я тоже хочу свежим воздухом подышать!»
«Э-э… Ну, иди ко мне, пока тебя не казнили!»
И я почуяла, как, слегка пошатываясь от усталости, Дик идет по пыльной дороге к северной заставе. Увидела нежно окрашенное зарей небо над шпилями Гарса, пустынный тракт с щеточкой придорожного репейника. Наблюдала, как поднимается пыль под ногами, и как лениво преграждают путь двое стражников с сонными лицами – слишком рано, ворота Гарса еще закрыты.
Здесь и сейчас – только так я могла коснуться друга. И никогда – в будущем. И это неведение страшно раздражало… А если… Впасть в транс здесь и сейчас?
«Эй-эй, пифия! Куда? Пусти козу в огород…» – хохотнул Дик, почувствовав мои пророческие потуги.
«Дик, я нечаянно! Не буду больше. Честно!»
Стражники уже что-то спрашивали у Дика. К ним подходили еще двое.
«Слазь с телеги, говорю! Видишь, у меня тут еще гости. Скоро увидимся, Косичка!»
Легкое давление. И мир сразу опустел, сжался, зачерствел, оброс камнем, превратился в каземат Храма Истины, где я то ли отбывала наказание, то ли приходила в себя после вчерашнего пророчества.
В углу зашебуршала мышь. Скоро она умрет, и смерть ее будет серой и полосатой. Я отвела взгляд от грызуна, увлеченно копошащегося в миске: еще не хватало почуять, как будущие кошачьи когти раздирают брюшко, словно мое собственное, как вонзаются в хребет острые клыки…
Без разницы, чьей судьбе внимать: человека или мыши. Боль и ужас не делают различий. Наверное, поэтому мои волосы с детства белые, как у старухи.
Заскрежетал замок. Мышь юркнула в щель между камнями.
Дверь открылась, но тут же закупорилась пухлой пробкой: сам Правитель, бледный, как не выспавшаяся моль, пожаловал дослушать вчерашнее пророчество и высказать претензии, что я оставила его без фаворитки.
Я склонилась было в поклоне, но вдруг мое тело словно вспороло десятком клинков, разодрало жгучей болью. Ну, не могут у какого-то паршивого кота быть такие длинные когти! Или это не мышь умирает, а снова я?
– Ди-и-ик! – захрипела я, и сама же удивилась: «Почему – Дик?»
Правитель шарахнулся. Пытаясь удержаться на ногах, я вцепилась в его одежду, потянула на себя. Полузадушенный собственным плащом, толстяк рухнул.
Из Храма Истины меня выдворили без почестей. С напутствием из уст багрового от гнева толстяка:
– Чтоб я никогда больше не видел здесь эту ведьму! Неужели в Лиге пророчиц больше нет? Пусть пришлют другую! Она меня чуть не убила, олухи!
Тролль непроявленный! Ну, раз так…
– Чуть не убила?! Не огорчайся, Правитель. Уже скоро. Тебя съест за обедом твой собственный сервиз!
Он так и застыл с распахнутым зевом, но я уже мчалась в конюшню: толстяк с душой тролля мог и казнить на месте, без предупреждений.
Никто не мог препятствовать жрице служить Истине, но ссорить Лигу с правителем Гарса из-за моей особы не входило в мои планы, и больше ничего не оставалось, как отправиться через весь город в убежище Лиги – древнюю крепость города, возвышавшуюся над крутым берегом реки на значительном отдалении от остальных строений.
Но, прежде чем из одних стен перебраться в другие, я хотела повидать Дика. Уже изнывала от нетерпения.
«Дик, ты меня слышишь?»
Молчание.
«Дик! Ты где?»
Пустота.
Впервые за два года мой друг не отозвался. Он должен уже давно быть в Гарсе – ворота полчаса как открылись. И я заметалась, закружилась по городу, как птица, потерявшая птенца.
В поисках Дика я вкруговую объехала городские стены, начиная с северной заставы. Стражники только пожимали плечами. Никто, похожий на юношу-северянина с льняными волосами, в травянистых одеждах наемника, в ворота не проходил. Ни в одни из семи ворот Гарса. Раннее утро стало поздним, а Дик не откликался на мои призывы.
К его непонятному отсутствию добавилась еще одна странность.
У каждых из семи ворот меня поджидала нищенка столетней дряхлости. Одна и та же.
Я заметила ее лик у северных врат – чуть размытый, мерцающий, как у пифии, заблудшей во времени. Обычно мы пытаемся помочь друг другу: кто знает, не потеряешь ли ты когда-нибудь сама себя там, где не рождалась. Уйдешь в видение навсегда. И будешь бродить, чуждая всему миру, не в силах ни вернуться, ни умереть, бормотать странные слова на непонятных языках, есть пищу – и не насыщаться, пить вино – и не пьянеть, касаться людей – и не чувствовать плоти.
И прохожие будут обтекать тебя, не замечая, ощущая лишь какое-то внезапное неудобство, озноб от невидимого взгляда, не понимая, но чуя – некто незримый присутствует рядом. А если кто и заметит – примет за дух бесприютный, и будет прав.
Счастье, если случится заблудиться в прошлом – через века пифия дождется своего времени и обретет себя. Но той несчастной, что пропала в грядущем, только провидец сможет помочь, и только Глава Лиги – вернуть. Если в будущем еще будет Лига.
Меня сразу потащило к нищенке, как железо к Черной скале. Рука сама собой протянулась, слова сорвались:
– Пойдем, потерянная, я отведу тебя в крепость Лиги.
Она не должна была услышать. У потерянных разорвана связь с их живым телом. В школах нам объясняли: не природные звуки слышат они, а зов ума, и тянутся за позвавшим.
Но старуха услышала и ответила:
– Не Лига нужна мне. Тот, кто сможет ответить на мой вопрос. Но еще никто не смог.
Нет, не потеряна во времени эта пифия. Такая – не заблудится. Она сама – путь, по которому заставит идти, куда ей надо. Почему же мерцает ее тело?
– Кто я, жрица Истины? – произнесла нищенка стандартную формулу.
Золотистые глаза из-под алой повязки глянули так, что я задохнулась. Запредельную боль источал ее взгляд. Я молчала, раздавленная этой болью, как кит на отмели. И не я – что-то, пронесшееся сквозь меня, как огненный ветер, спалив и развеяв меня, как пепел, ответило:
– Никогда не быть тебе, Тварь!
Старуха прикрыла вспыхнувшие очи:
– Не Лига нужна мне, – повторила она. И вскинула руки. – Ты.
То, что осталось от меня, едва не просыпалось в ее ладони горсткой пепельной пыли.
Но моя благословенная кляча шарахнулась от резкого движения старухи, и чуть не выкинувла почти безжизненные останки всадницы из седла. Мой полутруп сам собой, без участия развеянного по ветру сознания, взвизгнул, вцепился в гриву и удержался на волоске. Лошадь тут же обрела юношескую прыть, и нищенка осталась далеко позади, так не заполучив мою жизнь в качестве милостыни.
То ли скачка раздула тлеющую в моих останках искру разума, то ли вопли прохожих, но где-то уже на краю сознания забрезжило понимание, что нам с клячей по пути: может, Дик свернул к другой заставе, к западу. И первое, что я увидела – алую повязку и золотистые глаза каким-то чудом опередившей меня нищенки.
И так – у каждых врат, где я безнадежно пыталась найти следы исчезнувшего Дика. И снова я бежала от протянутой к сердцу морщинистой руки. Бежала, пока моя кляча, которую только слепой, держа ее за хвост, мог назвать лошадью, не застряла в шумной толпе: гильдия виноделов гуляла чью-то свадьбу. Со мной они предпочли не связываться, но клячу радушно напоили, и ее тут же сморило счастливым сном. Дальше пришлось ползти пешком.
Мне осталось пройти короткую улочку, втекавшую в безлюдную гладь огромной площади, на дальнем берегу которой радужной жар-птицей сидела древняя крепость Гарса, как драгоценный камень в перстне городской стены. Школа пифий. Убежище Лиги.
Я вздохнула: разве это крепость? Какое может быть доверие к выпускницам школы, если они обучаются в таком легкомысленном даже с виду месте? Все перья у этой жар-птицы были разные, и никакого порядка в их расположении не наблюдалось. Бесчисленные башенки теснились, толкаясь, как девки на ярмарке. Ни одной одинаковой, даже окна не повторялись. Пифии постарались: каждая старалась слизнуть из будущего или прошлого какую-нибудь архитектурную диковину. Вот потому-то город и предпочел возвести Храм Истины на своей земле, дабы сохранить в народе хоть какой-то пиетет к древнему пифическому искусству.
Под ногой хрустнуло, и я обнаружила, что стою на выцветших незабудках и соломенной трухе, только что бывшими шляпкой, положенной для сбора подаяния.
Бормоча проклятия, и радуясь, что это была все-таки не сама Тварь, в которую не дай бог вляпаться, я соскребла остатки соломы и незабудок с каблука и, не решившись сунуть безобразный комок в протянутую руку нищенки, положила рядом на мостовую, настороженно наблюдая за владелицей почившей шляпки.
Нищенка укоризненно заглянула мне в душу золотисто-теплыми печальными глазами. Не двинув пальцем, она захватила меня в мгновение ока. Я охнуть не успела, как оцепенела под ее взглядом, чуть ли не с радостью отдавая разум и тело в придачу. Тварь пожирала мою судьбу, мой мир, мое сердце. И дарила мне знание – жуткое, нечеловеческое, невозможное. Открывала страшный путь, становившийся моей судьбой. И то, что становилось моим – не имело права быть. Не могло! Это не я убивала возлюбленного, не я уничтожала отца. Не я проносилась над Вавилорским Колодцем как огненный смерч, и простирала угольные крылья над обезлюдевшей оплавленной землей. Не я!
Мерцающая старуха тянулась: «Прими, жрица! Это – твое!»
НЕТ!!!
Внезапно она отпустила меня и ушла, растворившись в первой же подворотне. А я долго стояла, глядя ей вслед. И не было сил унять дрожь: моя жизнь раздвоилась, как нити туго свитой веревки, распалась на две равновозможных судьбы, и каждая была мучительной. Вот и случилось то, чего я боялась всю жизнь, от рождения, от первого осознания себя.
Все-таки вляпалась. Не только в шляпку – в Судьбу. Но меня она не получит!
2.
До крепости я добралась уже без препятствий. Безлюдный вид внутреннего двора показался странным. Вчера, перед моим отъездом в храм Истины, он был более населен: суетились какие-то неопознанные люди, незнакомые лошади, деловито сновали собаки.
Теперь царила такая кладбищенская тишина, что я была непривычно счастлива лицезреть последнего великаньего потомка, могучего мастера Альерга, обычно встречавшего всех наших гостей в ипостаси Привратника. Не сразу и догадаешься, что это всего-навсего фантом.
Школяры и школярки частенько, но безрезультатно, покушались на жизнь фантома, – до того эта пронырливая ипостась раздражала их внезапным появлением в самых неожиданных местах в самое неподходящее время. Привратник то разгонял уединившиеся парочки, то незвано вмешивался в дружескую пробу новоизобретенного лабораторного зелья знахарей.
По школе ходила легенда, что однажды какой-то бедолага вместо Привратника покусился на самого мастера, и был случайно и бесследно развеян по ветру. Легенду придумал сам Альерг, но фантом Привратника от покушений не спас: фантазию и упорство школяров, изыскивающих средство против шпионажа, могло остановить только найденное решение, и сия задача ежегодно, торжественно и тайно передавалась неофитам.
Привратник оглядел мои запыленные ботинки, пристально глянул как-то вдаль, словно сквозь каменную толщу стен обозревал ту улочку, где меня поймала нищенка, и пробурчал непререкаемо:
– Радона, изволь немедленно явиться ко мне в кабинет и отчитаться об утренних деяниях.
Уже донесли!
– Не соблаговолите ли проводить меня, милейший? – вежливо поинтересовалась я. Привратник фыркнул и исчез, мгновенно растворившись в воздухе. Не соблаговолил.
Наставник восседал в объемном кресле, и лицо его было столь мрачным, словно он только что самого себя похоронил. Не глядя на меня, он буркнул:
– Рассказывай!
– Зачем? Разве мастеру чтения мыслей требуется мой рассказ?
– Сколько раз говорить тебе, Радона, что я не читаю твоих мыслей. Некоторых, – поправился он, устыдившись откровенной лжи. – Так что сейчас – требуется. Причем, подробнейший доклад.
– Ну… в отстойнике для пророков я неплохо выспалась. Кстати, за что я там плесневела всю ночь?
Опекун вскинул глаза:
– Радона, ты же, как всегда, не остановилась на констатации факта. Тебе мало было открыть собравшимся в храме, что среди них – вампирка, которая вот-вот проявится. Мало было панику посеять. Ты еще и судьбу вампирки начала разматывать как клубок, не разбирая, где чья кровь и кто ее прольет. Ты подумала, что девушку могут растерзать прямо в храме, не дожидаясь проявления?
Я покраснела. А когда мне было думать в трансе?
– Вот именно, – согласился телепат. – Вампирку мы увезли из Гарса. Панику погасили. Но меня интересует другое. Что ты делала у ворот города, да еще и у всех семи поочередно?
– Да ничего особенного. Показалось, что Дик изволил утром почтить присутствием наш город, но был задержан на заставе из-за какого-то недоразумения. Вот я и поискала его. Безрезультатно.
В качестве иллюстрации я послала ему несколько облегченных от лишних деталей образов с Диком, стражниками и клочком пустынного тракта с щеточкой придорожного репейника.
– А, дружок твоего недолгого детства? На этот попался, не улизнет: здесь, в Гарсе, нами даже мухи все сосчитаны.
Он помолчал, сдвинув густые брови. Совсем не Дик тревожил мастера. Это было понятно даже не телепату. И он задал совсем неожиданный вопрос:
– Что тебе известно о нигах?
Я вздрогнула: неужели пронюхал о нищенке? Никогда не знаешь, что удалось спрятать от вездесущей Лиги, а что – нет.
– То же, что и всем: почти ничего, – я судорожно вспоминала скупые летописи и буйные народные фантазии о мифических нигах – демонах, способных пожрать все и сотворить из этого всего то, что им заблагорассудится. По преданию, они способны прикинуться любой вещью. Вот сидишь ты на табуретке, а это – ниг с ненасытной утробой, требующей постоянного круговорота форм. И, улучив момент, табурет раззявит пасть, проглотит седока с потрохами и отрыгнет в виде пивной кружки, издевательски пустой.
Насытившись, ниги засыпают, например, свернувшись семечком. Спят себе, прорастают, сонно отращивают стволы и кроны, становятся деревьями и лесами, в дремоте засыхают; не просыпаясь, падают в землю и даже сгнивают, не дрогнув. Потом очнутся, уже став почвой на каком-нибудь кладбище, и сожрут подаренного мертвеца вместе с гробом, похоронной процессией и лопатами.