Им не понять всей прелести этих парфюмерных магазинов, где добрых полчаса можно возиться с миской скраба для тела или с корректирующим карандашом, который на лице вдруг становится сомнительно зеленым.
Мужчинам вообще не понять, что это за радость — ходить по магазинам. Знаю, они, конечно, трогательно пытаются изобразить что-то такое: слоняются по лавочкам с инструментами, ищут какие-то болтики или околачиваются в магазинах виниловых пластинок. Но как редко удается им в полной мере постичь это блаженство: примерить, рассмотреть — и... наотрез отказаться!
Хилари проделала такое одиннадцать раз, пока искала себе синий джемпер. Десять джемперов она вернула обратно на вешалку, потому что:
1) грудь кажется отвисшей;
2) чистый акрил;
3) цена завышена, хотя сделано азиатскими кустарями;
4) выглядит так, будто это джемпер Ее Величества;
5) на солнечном свету не так смотрится;
6) воротник душит;
7) задирается, когда поднимаешь руки;
8) сядет при стирке;
9) слишком колючий;
10) чересчур сексуальный для библиотеки. Одно из достоинств этого занятия заключается в том, что все претензии можно высказывать в полный голос — своеобразная месть продавщицам, которые — это любая женщина знает — ведут себя невыносимо.
Потом мы отправились в журнальную лавку и быстро просмотрели все, что там есть.
— Вик, смотри — это из твоих объявлений!
Это оказалась реклама йогурта, которую я делала так давно, что теперь и не вспомнить, до эпохи Дэна это было или во время нее. Вот как я стала отсчитывать время.
— М-м, а я бы сейчас не отказалась от йогурта, — произнесла Хилари. — Особенно если это действительно «мечта со сливками».
— Ох, заткнись.
В конце концов я купила жутко дорогой английский журнал «Новая женщина» — просто потому, что мне понравился гороскоп (Близнецы: около 27 числа намечается бурный всплеск в вашей сексуальной жизни). И еще мы обхамили модели в итальянском журнале мод — тоже в полный голос, потому что это было даже занятнее, чем изводить продавщиц в магазине.
— Что... На этой... Что это на нее напялили?
— Этот дизайнер каких колес наглотался?!
Вот еще одна вещь, которой лишены мужчины: все их журналы — сплошные «Паровозы» да дешевая порнуха.
— Ну и журнальчики у современных мужчин, — презрительно хмыкнула Хилари. — Вот уж хлам. Вик, туда, надеюсь, твоя реклама йогуртов не попала?
— Назревает дискуссия в духе «Женского кружка»?
— Грязные старикашки в новомодных тряпках. Думают, пролистают пару статей про рак яичек и горных байкеров — и они уже крутые. Ты только посмотри на эту корову с титьками наружу.
— Вот-вот, — фыркнула я. Хотя знала, что именно такие журналы покупает Лайм.
Так все и шло. Мы еще немного побродили, стараясь не покупать шоколадные батончики, и Хилари просадила уйму денег на розовые мыльные шарики с лотерейными номерами внутри. И наконец мы очутились в одном из тех кафе, где официантки, все, как одна, не пользуются косметикой — потому что у них потрясающая кожа.
И я как раз открыла рот, чтобы предложить Хилари пойти куда-нибудь еще — ризотто с грибами здесь стоило четырнадцать долларов девяносто пять центов, — и вдруг увидела Дэна, уткнувшегося в меню.
Глава десятая
Говорят, в существовании параллельных миров можно убедиться, когда расщепляются мельчайшие частицы. На какой-то миг они еще как бы остаются единым целым — то есть в двух мирах одновременно. Я это все знаю, потому что Умник Билл растолковал мне это как-то на лестнице.
И в то мгновение я подумала обо всех крохотных вселенных, кружившихся в это время и на этом месте. Вот вселенная, где я подхожу к Дэну и бросаю: «Привет!» А вот мир, где я поднимаюсь и удаляюсь.
И в совсем уж нереальной вселенной мы с Дэном, раскинув руки, мчимся друг другу навстречу, словно Кэти и Хитклифф, и сметаем с ног официантку. Ну, этот вариант сомнительный.
В конце концов Хилари подошла к Дэну и пригласила за наш столик. И он согласился.
Дэн не мог запомнить, кто такая Хилари, еще когда мы были вместе, а теперь не помнил этого и подавно. Теперь он сосредоточился на ней только для того, чтобы держаться подальше от меня, но со всеми своими вопросами то и дело попадал пальцем в небо.
— Как твои занятия по ароматерапии?
Хилари поджала губы.
— Я не занимаюсь ароматерапией, — процедила она.
Мы просидели в таком напряжении несколько минут, и Хилари внезапно засомневалась, правильный ли синий джемпер она купила.
— Если я сейчас же вернусь в «Дэвид Джонс», то, пожалуй, успею до закрытия, — сказала она. Чушь, конечно: магазин был всего в двух кварталах, в запасе у Хилари оставалось несколько часов.
— Ну, в общем, я пошла, — возвестила она тоном, каким обычно вытуривала детей из библиотеки перед закрытием. И мы остались одни — если можно говорить об уединении, когда вокруг стоит гул голосов, а над тобой нависают официантки.
— Все такая же, — заметил Дэн.
Это он о Хил.
— Моя команда поддержки.
— Ну, тебе повезло.
— Ответь мне на один вопрос. Мужчины именно поэтому так поступают?
— Как поступают? — не понял Дэн.
— Кидаются за первой встречной юбкой.
— Можно точнее?
— Брось эти адвокатские увертки.
Я думала, он встанет и уйдет. Остался. Сидел, смотрел и улыбался.
— Ты хочешь сказать — мужчинам нужны женщины именно потому, что у них нет надежных друзей?
— Да.
— Ну, и поэтому тоже.
Я подумала о том идиоте-футболисте, который называл его Мужиком Дэном, и от души посочувствовала. И еще припомнила его братцев: вся их взаимная поддержка выражалась в том, что они отвешивали друг другу щелбаны. Но больше всего я думала о Дэне и адвокатихе.
— Что-то ее с тобой не видно.
— Будет видно минут через двадцать, — сказал Дэн, бросая взгляд на наручные часы.
И вот тут все стало до тошнотворного реально. Я задумалась: чем она занята сейчас? Делает очередную татуировку? Треплется с байкерами из банды «Ангелы Ада»?
— Господи, до чего ненавижу Сидней! — вырвалось у меня.
— Почему? Он же тебе всегда нравился.
— Он такой маленький. Все, кого я знаю, умещаются на одной улице. Хотела бы я жить в... — Я пыталась вспомнить что-нибудь очень большое, но так и не сумела. — Ненавижу... Вот так с кем-нибудь сталкиваться.
Я изо всех сил сдерживала слезы. Дэн потянулся ко мне. А что ему еще оставалось делать? Он никогда не был подонком. Я пыталась забеременеть тайком от него, а так нельзя делать, и с какой стати прощать мне эту выходку.
— Дэн, я не вынесу...
— Чего именно? — спросил он.
— Ревности. То есть нет. Оскорбления. Меня будто сбросили с конвейера. Ты мог так легко и просто переключиться на нее?
— У тебя слишком завышенные требования к морали.
— Но должны же быть какие-то правила. И они есть.
Он покачал головой.
— Нет. Никаких правил нет.
— Ты любишь ее?
Он улыбнулся и ничего не ответил.
— Я люблю тебя, Дэн.
Придурок-официант болтался вокруг со здоровенной треснутой мельницей для перца — это к моему сандвичу. Дэн спровадил его, а я вытерла пальцем потекшую черную тушь.
— Ладно, пойдем.
Он взял меня под локоть, повел к стойке, и вот, миновав группу японских туристов, спотыкаясь об огромные пластиковые сумки, мы очутились на улице и нырнули в его машину. Сам вид этой машины оказался для меня очередным ударом. «Ровер» с вмятиной спереди, с футбольными наклейками, налепленными на заднее стекло, — частичка нашей прежней жизни, именно в этом драндулете мы смеялись, вопили, слушали музыку, занимались сексом.