Ножи разных размеров (перед ними стояла металлическая табличка с выгравированными на ней словами: «ШВЕДСКАЯ СТАЛЬ!») красиво поблескивали, благодаря искусной подсветке, но это лезвие поработало на совесть (или поработало без совести) после освобождения из замкнутого пространства витрины, и теперь потускнело от крови.
– Глазлаб! – крикнул он. – И-и-и-лах-и-и-и-лах-а-баббалах наз! А-баббалах почему? А-банналу кой? Каззалах! Каззалах-Кан! Фай! Шай-фай! – рука с ножом пошла вниз, к правому бедру, потом за него, и Клай (его чувства обострились настолько, что он уже мог предвидеть близкое будущее) сразу понял, что делается все это для того, чтобы нанести удар с замаха. Удар в живот, удар на ходу, который не прервет этот безумный марш в никуда через вторую половину октябрьского дня, не заставит сбиться с широкого, решительного шага.
– Берегись! – крикнул усатый коротышка, но сам-то он не берегся, этот усатый коротышка, первый нормальный человек, с которым заговорил Клай Ридделл после того, как началось все это безумие (который, если уж на то пошло, заговорил с ним, а для этого требовалось мужество, учитывая обстоятельства), застыл на месте, его глаза за линзами в золотой оправе стали еще больше. И этот безумец направлялся к нему, решив, что из двух мужчин усатый был меньше ростом, а потому являл собой более легкую добычу? Если так, то, возможно, этот мистер Говорим-на-разных-языках не был таким уж и безумцем. И внезапно к испугу, который испытывал Клай, присоединилась злость, та самая злость, которая могла бы его охватить, если бы, стоя у школьного забора, он увидел, как один из местных хулиганов собирается учить жизни мальчишку, который меньше и младше его.
– БЕРЕГИСЬ! – буквально завопил усатый коротышка, по-прежнему не сдвигаясь с места, а его смерть уже спешила к нему, смерть, освобожденная из витрины магазина «Душа кухни», в котором, несомненно, принимали кредитные карточки «Дайнерс Клаб» и «Виза», а также личные чеки, если к ним прилагалась банковская карточка.
Клай не раздумывал. Просто подхватил портфель за обе ручки и сунул его между поднимающимся по дуге ножом и своим новым знакомым в твидовом костюме. Нож пробил портфель, но его острие остановилось в четырех дюймах от живота коротышки. А тот наконец-то вышел из транса и попятился к Коммон, во весь голос, пронзительно зовя на помощь.
Мужчина в лохмотьях рубашки и галстука (щеки у него округлились, а шея потолстела, словно пару лет назад его личное уравнение между калорийной пищей и интенсивными физическими упражнениями превратилось в неравенство) резко оборвал свой понятный только ему монолог. На лице отразилось бессмысленное замешательство, не перешедшее, правда ни в удивление, ни, тем более, в изумление.
А Клая захлестнула ярость. Лезвие проткнуло картины «Темного скитальца» (для него это были картины, не рисунки, не иллюстрации), и ему казалось, что, протыкая портфель с рисунками, лезвие это вонзилось в особую часть его сердца. Реакция, конечно же, была неадекватной, учитывая, что у него были копии всех картин, включая и четырех цветных, но он все равно разъярился. Нож безумца проткнул волшебника Джона (названного, естественно, в честь сына), колдуна Флэка, Френка, братьев Поссе, Сонную Джин, Порченую Салли, Лили Астолет, Синюю колдунью и, конечно же, Рея Деймона [17] , самого Темного скитальца. Созданных им фантастических персонажей, живущих в пещере его воображения и призванных освободить своего творца от выматывающей работы учителя рисования в дюжине школ маленьких городков штата Мэн, необходимости ежемесячно наматывать тысячи миль и практически жить в автомобиле.
Он мог поклясться, что услышал их стон, когда нож безумца пронзил портфель, где они спали безмятежным сном.
Вне себя от ярости, не обращая внимания на нож (во всяком случае, в тот момент), он оттолкнул безумца, попер на него, держа портфель обеими руками, используя как щит, и ярость его только продолжала нарастать, когда он увидел, что насаженный на нож портфель еще и выгибается широкой буквой V.
– Блет! – проревел псих и попытался выдернуть нож из портфеля. Но лезвие сидело крепко. – Белт ку-ям доу-рам каззалах а-баббалах!
– Я сейчас баббалахну твой каззалах, хрен моржовый! – крикнул Клай и поставил левую ногу позади пятящихся назад ног лунатика. Потом ему пришла в голову мысль о том, что тело знает, как бороться, когда возникает такая необходимость. Это секрет, который хранит тело, точно так же, как и другие секреты: оно может и быстро бежать, и перепрыгнуть через достаточно широкий ручей, и бросить палку, если альтернативный вариант только один – умереть. Так что в экстремальной ситуации тело просто берет инициативу на себя и делает то, что нужно, тогда как мозг стоит в стороне и ничего не может, кроме как посвистывать, притоптывать ногой да смотреть на небо. Или, если уж на то пошло, размышлять о том, какой звук издает нож, пронзая портфель, который жена подарила тебе на твой двадцать восьмой день рожденья.
Безумец споткнулся о выставленную ногу Клая, как и рассчитывало тело, и упал на спину. Клай наклонился над ним, тяжело дыша, по-прежнему держа обеими руками портфель, который теперь действительно напоминал помятый в сражении щит. Мясницкий тесак все так же пронзал портфель, рукоятка находилась с одной стороны, лезвие торчало с другой.
Безумец попытался встать. Но тут к ним подскочил новый друг Клая, и пнул безумца в шею, очень даже неслабо. Коротышка громко всхлипывал, слезы катились по его щекам и туманили линзы очков. Безумец вновь повалился на тротуар, изо рта вывалился язык. Между языком и губами просачивались какие-то хрипы. Клаю казалось, что они не так уж и отличаются от слов, которые чуть раньше непрерывным потоком слетали с губ безумца.
– Он пытался нас убить! – коротышка продолжал плакать. – Он пытался нас убить!
– Да, да, – кивнул Клай. И внезапно вспомнил, что однажды тем же тоном сказал: «Да, да», – Джонни, давно, они еще знали его Джонни-малыш, когда он пришел к ним с поцарапанными коленками или локтями, плача: «У меня КРОВЬ!»
Лежащий на тротуаре мужчина (у которого крови хватало) уже приподнялся на локтях, вновь попытался встать. На этот раз инициативу проявил Клай, пинком вышиб один локоть из-под безумца, вернув его на тротуар. Но все эти пинки представлялись временной мерой, и не самой удачной. Клай схватился за рукоятку ножа, поморщился, ощутив на ней еще не свернувшуюся, полужидкую кровь (все равно, что провести ладонью по пятну застывшего свиного жира), и дернул. Нож чуть пошел вместе с рукой Клая, потом или остановился, или соскользнула рука. Ему показалось, что он услышал, как в темноте портфеля о чем-то печально шепчутся персонажи, и сам вскрикнул, словно от боли. Ничего не мог с собой поделать. И еще не мог не задаться вопросом, а что он будет делать с ножом, когда вытащит его из портфеля? Зарежет безумца? Клай подумал, что мог бы это сделать в тот момент, когда безумец проткнул портфель, в состоянии аффекта, но не теперь.
– Что-то не так? – по-прежнему всхлипывая, спросил коротышка. Клая, погруженного в собственные беды, не могла не тронуть звучавшая в голосе озабоченность. – Он вас достал? Вы закрыли мне поле зрения, и я несколько секунд его не видел. Он вас достал? Вы ранены?
– Нет, – ответил Клай, – со мной все в по…
Очередной гигантский взрыв донесся с севера, практически наверняка из аэропорта Логана на другой стороне Бостонского порта. Они оба вжали головы в плечи, вздрогнули.