Читать они могут вместе, держа страницу посредине – зрение у них хорошее.
Бланк с крупными буквами наверху:
Массачуссетский генеральный госпиталь
– Дженерал хоспитал, – неприязненно повторил Борис. – Госпиталь ей понадобился!
– Лучше бы Дженерал моторс! – подхватил Глеб.
Миссис Кошкарова!
Вынужден с сожалением сообщить Вам, что операцию по разделению Ваших сыновей мы произвести не сможем. Наше мнение полностью совпадает с мнением коллег из клиники Медицинского института Санкт-Петербурга.
Вы пишете о том, что хирургия всегда риск. Но проблема состоит в том, что равный риск здоровью обоих Ваших сыновей в данном случае невозможен. Степень их неразделенности такова, что для успеха операции надо было бы заранее решить, кого из двоих оставить в живых, сознательно идя на заведомую гибель второго. Это означало бы медицинское убийство и невозможно по этическим соображениям.
Не думаю, что прогресс хирургии дает надежду на проведение такой операции в близком будущем. Ваши сыновья, как мне представляется, приспособились к жизни в качестве почти общего существа, и советую Вам смириться с подобным положением вещей.
Желаю Вам всего лучшего. Преклоняюсь перед Вашим мужеством.
Профессор Уильям Рубль.»
Бывают же такие американские фамилии: Ruble. Вообще-то произносится «Рабл», но пишется буквально – Рубль.
– Разбежалась! – сказал Глеб. – Думала, в Америке все могут. Разрежут как двойное яблоко.
Им однажды попались два сросшихся яблока на одном черенке. Борька тогда взял да запустил в окно. Хорошо, никого не убил внизу.
Значит, мама все еще надеется, что ее близнецы смогут сделаться нормальными людьми! Борис подумал об этом без благодарности: настолько очевидна была несбыточность такой надежды, что лучше бы и не бередить.
И Глеб только разозлился на маму. Конспираторша! Подарочек приготовила ко дню рождения! Думала, войдет и скажет: «Собирайтесь, мальчики, едем в Америку разделяться!» Это только амебы запросто делятся – без вредных для себя последствий.
Они вдвоем вложили письмо обратно в плотный американский конверт и аккуратно положили в ящик на прежнее место. Прикрыли тремя старыми письмами – будто и не читали.
Не трогая больше ничего в маминой комнате, братья зашагали в свою комнату. Складываясь-раскладываясь, складываясь-раскладываясь. И нечего им мечтать о свободе!
Самое лучшее занятие для них – сидеть за столом и переводить с английского. Перевести какой-нибудь роман полный приключений, в котором герой любит, дерется, побеждает, путешествует по всей планете в поисках клада или справедливости… А самим, тем временем, гулять до уборной и обратно.
– Выходит, если бы этот американский Рубль не знал заранее, кто выживет, а кто – нет, он бы взялся, – сказал Борис. – Кинуть жребий – он согласен.
– Как будто в этом разница, если так и так один выживает. Жребий или не жребий, – не то заспорил, не то согласился Глеб.
– Разница… – задумчиво промолвил Борис. – Разница…
Борис подумал, что лишние люди, случается, умирают. Даже довольно часто. И тем самым освобождают близких от своего присутствия. Умирают злые, умирают больные – и оставшимся становится легче. А если бы… если бы один из них двоих умер? Если бы Глеб умер? Пришлось бы срочно сделать операцию, чтобы освободить оставшегося в живых. Освободить его, Бориса!.. Если только возможно кому-то из них умереть одному, если только болезнь и сама смерть не перетечет с кровью и к другому, как перетекают даже настроения. И мысли тоже… А вдруг и эта мысль – перетечет?! Вдруг Глеб поймет, о чем сейчас мечтает брат?!..
Нет-нет, не мечтает – просто «проигрывает варианты»…
А Глеб подумал, что все-таки американский Рубль не сказал окончательно, что операция невозможна, он ведь пишет: «вряд ли в ближайшее время…» А вдруг изобретут в медицине такое, что можно будет запросто выпустить их с Борькой брат от брата на волю?! Ну не в следующем году, а лет через десять. Им ведь исполнится всего по двадцать семь! Может быть, очень может… Американский Рубль будет теперь думать. До маминого письма он не знал и не думал, а теперь будет думать…
– Ленка сегодня придет, – сказал Борис.
Сказал, чтобы резко переменить мысли, чтобы не перетекали к Глебу опасные мечты.
– Интересно, хахаль у нее уже есть? – мечтательно предположил Глеб.
– Само собой! В школе они только и делают, что трахаются. Когда все вместе.
Школа – это место, где все вместе. Борису и Глебу такое даже вообразить трудно. Человек сто, даже больше – и все вместе. Ходят, болтают, обнимаются.
Раза два к ним приходили ребята из школы. От них-то у Бориса и Глеба все сведения о школе, о девочках; слова, которым их не учила мама. Ленка тоже кое-что рассказывает о школьной жизни, но иначе, от нее слово «целка», например, они узнать не могли. А какое хорошее слово! Образное. Раза два или три приходили, но потом куда-то исчезли.
– А чего делать, если не трахаться? В десятых классах сейчас десять процентов целок. Которых никому трахать не захотелось.
– Ты что ли считал? – насмешливо спросил Борис.
Он и сам думал, что не может сохраняться больше целок, но его злила уверенность Глеба.
– Значит – сосчитали. Осмотр устроили – и сосчитали!
Глеб сказал – и тут же очень зримо представил себе: осмотр девочек. Так и надо их всех – осматривать! И ощупывать заодно.
Дальше говорить на эту тему не имело смысла – только себя растравлять.
Когда вернулась мама, они усердно занимались.
– Ну как вы тут без меня, мальчики?
– Нормально! – с излишней бодростью откликнулся Глеб.
Он опасался, как бы мама по их настроению не почувствовала, что они читали ответ из Дженерал хоспитал.
– Куда сбегала, Мышка? – ревниво спросил Борис.
– Куда я могу от вас бегать? Как всегда – по магазинам.
Сейчас чего-нибудь приготовлю быстренько, чтобы перекусить до гостей. Вечером будут всякие угощения, так что я вам пока немного сделаю, хорошо?
Борис предпочел бы много – и сейчас, и вечером. Они оба любят поесть, Борис даже немного больше. Но все равно толстые они одинаково: общая кровь разносит питание и все уравнивает. Может быть даже, кто-то один из них мог бы есть и пить за двоих, но второй ни за что бы не согласился сидеть рядом и только смотреть, как жует брат.
– Ленка еще когда придет, – сказал Глеб. – Опоздает, как всегда. А нам ждать.
– Хорошо-хорошо, – засмеялась мама, – сделаю полный обед. Мужчин надо кормить. Мужчинки вы мои, – и она потрепала их по головам. Правой рукой – Бориса, левой – Глеба.
Братья под мамиными руками крутили головами, а Глеб еще и старался боднуть лбом ласкающую руку.
– Лука жареного побольше, – напутствовал Борис.
После еды им захотелось спать. Они сидели за тем же столом, но перед ними лежали уже не учебники, а газеты. Они любят читать газеты, мама нарочно выписывает для них, а сама не читает. Но после еды спать хотелось больше, чем читать. Однако каждый старался не показать себя соней перед братом, каждый хотел сказать потом: «Это ты задрых, а я сидел читал», но сонная кровь переливалась из одной головы в другую, мозги затуманивались.
– Это ты заснул, – пробормотал Глеб.
У Бориса не нашлось сил заспорить.
Головы клонились, подбородки упирались в грудь.
Продремали они, наверное, около часа, Первый очнулся Борис. Как всегда после дневного сна, голову застилал тяжелый дурман. Да брат еще гнал свою дурманную кровь.
– Эй, хватит! – толкнул он щупальцем Глеба.
Так же трудно очнулся и Глеб.
– Ну что, не пришла еще? – ошалело спросил он.