Осенью 62 года, когда поступил на филфак, то узрел среди наших первокурсниц совершенно фантастическую девочку, Светку Ковалёву. Такой, как у неё фигурки, я вообще в жизни больше не встречал, во всяком случае подо мной. Еще бы! Все пропорции – словно у нынешней куклы Барби.
Рыженькая была Светка со вздернутым носиком и sex appeal от неё пёр просто сногсшибательный. Мы с ней как-то очень быстро сошлись после первого же факультетского танцевального вечера и совокупились. Всего-то один день у меня дома, когда родители были на даче.
А вечером, вдоволь накувыркавшись, я жутко гордый повел её показывать Максимюку. Подтекст, конечно же был такой:вот, мол, смотри, какие у меня теперь девочки, с тех пор, как я стал студентом филфака. Высший класс. Не твоим медичкам чета. Да только увел её
Максимюк прямо из-под меня. Когда всё было выпито, то кинули мы с ним на морского, кому бежать за добавкой, и выпало мне. А пока я бегал, засранец этот сговорился со Светулей, чтобы она завтра пришла к нему одна. Так мне и оказался полный отлуп. Запереживал я, помнится. И утешение нашел лишь в том, что она, потрахавшись с ним где-то пол года, свалила и от него. Максимюк же на эту бабенку запал просто до опупения. Боже, какие там в течение двух лет происходили страдания и торчания под окнами в одном дворике возле Большого проспекта Петроградской стороны! Я даже представить себе не мог, что он был на такое способен! Причем я, как верный оруженосец, не только при всем этом присутствовал, но еще играл весьма активную роль.
Часами убалтывал Светку на филфаке, убеждая её вернуться к другу. По его приказу бегал к ней домой, разговаривал с её родителями, просил передать, чтобы она спустилась к нам во двор. А та кочевряжилась, не спускалась. Мы же с ним пили портвейн "Три семерки", греясь у батареи светкиного парадника, и Максимюк, глотая слезы, рассказывал, как Ковалёва делает минет известному в Ленинграде поэту-песеннику.
Мол, тот ведет свою Волгу на скорости 120 км в час, а Светка ему отсасывает.
Случилось там и несколько драк с очередными ковалёвскими хахелями, и битье стекол, и бегства от ментов. Так всё и тянулось до тех пор, пока я сам жутко ни влюбился и ни самоустранился от их уже весьма поднадоевшей мне ситуации.
Последний раз я нечаянно встретил Светку в Москве поздней осенью
73 года. Она только что вернулась из Афганистана, где преподавала русский язык. Всё так же была стройна и хороша собой. Да еще в столь шикарной шубе, что я обалдел. Разговорились, я и спрашиваю: Слушай, там же при тебе короля скинули. Расскажи, как это всё произошло?.
– Ох, – отвечает, это же была трагедия! Трагедия! Мне так его жалко, так жалко! Особенно наследника! Мы ведь с ним очень, очень дружили!…
…В общем, Максимюк был человеком необычайно талантливым и мог бы преуспеть во всем, что бы ни выбрал. К девятнадцати годам он уже проштудировал всех античных философов, Канта и Гегеля, читал
Кьеркегора, Шопенгауэра. А также умудрился, вот так походя, прочесть всего Ленина, да сделать из него выписки, чтобы доказать лично мне, что Ленин и есть самый великий злодей на белом свете. Я же тогда краем души всё еще дедушку-то Ленина любил, несмотря на пьяные белогвардейские сопли. Я ведь, до дружбы с Максимюком, наступившей в том же 1954 году, что и наше с тобой дачное знакомство, главным образом читал "Васёк Трубачев и его товарищи", "Витя Малеев в школе и дома", "Чук и Гек", "Приключения майора Пронина", да "Старик
Хоттабыч". Еще, помнится, интересы мои распространялись на одну страницу, вырванную из учебника анатомии. И ей же, увы, в основном ограничивались. На странице этой, мятой и грязной, был помещен рисунок наружных женских половых органов.
Я ее выменял у Вовки
Зассыхи на отцовский перочинный ножик и изучал очень внимательно и регулярно.
Вот такая была между нами разница в интеллектах. И все же дружили. Сам удивляюсь, что он во мне нашел? Правда, я был ему лицеприятен, поскольку с самого первого дня нашей дружбы принял на себя роль оруженосца при этаком рыцаре, слушал его с разинутым ртом, во всем с ним соглашаясь, кроме его лютой ксенофобии, неприятия всего неправославного человечества, и любимого тоста: "За Расею от
Москвы до Москвы по часовой стрелке!" Короче всего того, что в наши дни столь вдохновляет бритоголовых пэтэушников из "неблагополучных семей". Однако активно не возражал, как бы меня его тосты ни коробили. Так пытался иногда что-то вякнуть, но Максимюк быстро затыкал мне рот, ибо я никогда не мог и не умел с ним спорить.
Впрочем, в те пьяные годы до моего поступления в университет, не так уж близко к сердцу ранил меня его кондовый великорусский шовинизм.
Я, ведь, Близнец по гороскопу. Близнецы же всегда отличались некой бесхребетностью и беспринципностью. А посему, выхлебав вместе с ним очередной тост "от Москвы до Москвы" говорил сам себе, что, мол, хрен с ним, пусть как хочет, так и дрочит, его право. А я, мол, буду дрочить иначе, поскольку тоже свое право имею..
Он же за мной права Близнеца не признавал никак и требовал очень настойчиво, чтобы я был таким же, как он сам, рожденный 21 апреля, аккурат между Гитлером и Лениным. Но я таковым быть не хотел. Отсюда и пошел наш разлад, ибо с 62-го года, когда поступил в университет, появились у меня совершенно другие интересы и взгляды. Главное, я, полный невежда-дурак, вдруг, как-то, резко почувствовал себя умней, образованней, и к его идеям начал испытывать весьма активную неприязнь. А, посему и видеться мы стали значительно реже.
Я Максимюка даже где-то стесняться начал, особенно, когда он в дымину пьяный приходил на филфак пообщаться со мной и Ковалевой.
Светка тут же сбегала, а я всячески, под любым предлогом, пытался его оттуда увести. Однажды, помнится, чтоб хоть куда-то спровадить, завел в главное здание, знаменитые "12 коллегий". Идем мы с ним рядом по длиннущему коридору: шатающийся, мятый, растерзанный
Максимюк, и я, делающий этакий индифферентный вид, мол, якобы, с ним даже и не знаком. В коридоре же через каждые 10-15 метров попадаются окошечки самых разных лабораторий, где сидят девушки лаборантки. Так он в каждое такое окошечко засовывал свою черную кудлатую башку с топорщащимися, как у кота, усами и, выдыхая жутчайшую водочно-бормотушную смесь, хрипло интересовался: "Пиво есть?" До сих пор помню совершенно жуткий ступор, который охватывал бедных девочек-лаборанток при виде сей взъерошенной и пьяной физиономии.
Впрочем, окошечки эти действительно отдаленно напоминали окошки пивных ларьков.
А с шестьдесят шестого все наши связи вообще прекратились, ибо
Максимюка осудили на 3 года. Посадили за то, что он с приятелем, оба
– пьяные вдрызг, избили в общаге 1-го мединститута случайно подвернувшегося под руку араба. Просто так от скуки. Араб зашел в комнату, где они пили, и спросил: "Мухаммед здесь живет?" На что
Максимюк сказал своему собутыльнику этак лениво и вальяжно: "Ну-ка,
Васька, дай ему за Мухаммеда-то в рыло!" И не дожидаясь, пока Васька встанет, двинул сам.
Я же к этому времени уже своего ума поднабрался на филфаке и поимел наглость сказать, что всё это мерзко, и мне, мол, избитого араба жалко больше чем его самого, идущего в суд на заклание. Этого было достаточно, чтобы стать навек врагом. Так мы больше в жизни и не повстречались, о чем я до сих пор сожалею, ибо действительно уникально талантливым был сей человек, и каждый день с ним проведенный меня информационно обогащал.