Взяв ремень, возвращается в спальню и тут
задает ей по первое число. А потом втирает горчицу прямо в кровоточащие рубцы. "Надеюсь, на сегодня это тебя согреет, - добавляет он. И с этими
словами заставляет ее, изогнувшись в три погибели, раздвинуть ноги. - Ну, - заключает он, не торопясь, - теперь пора расплатиться с тобой как
обычно". Вынимает из кармана кредитку, сминает ее в комок и засовывает ей в это самое место... Так-то вышел из положения Билл Вудрофф - по
зрелом размышлении, не худшим образом, учитывая, что немало времени пришлось ему проносить на лбу рога, которые наставила ему его жена Ядвига.
А для чего я все это рассказываю? Для того лишь, чтобы продемонстрировать то, о чем еще не было речи. А именно: ВЕЛИКИЙ ХУДОЖНИК - ТОТ, КТО
УКРОЩАЕТ РОМАНТИКА В СЕБЕ САМОМ.
655 Не забыть внести это в картотеку на букву Р (см. Родственники и т.д.).
А родственники-то тут при чем? спросите вы.
Пожалуй, не при чем. Разве что... Когда подходило время кому-нибудь из нас навещать тетушку Милию в психушке, мать всегда заготавливала
небольшой узелок с гостинцами, аккуратно обертывая салфеткой бутылочку и приговаривая: "Мили всегда любила глотнуть капельку кюммеля". А когда
наступала очередь матери совершать этот невеселый вояж, спрашивала: "Ну как, Мили, понравился тебе кюммель?" Тетушка Мили недоумевающе качала
головой: она в глаза, мол, не видела никакого кюммеля. "Ну, я всегда считала ее чокнутой, ведь я же посылала ей кюммель", - удовлетворенно
заключала мать. Интересно, какой смысл имело вливать по каплям в горло тетушки Мили ликер, если бедняжка была настолько не в себе, что ей впору
было глотать собственные экскременты?
Когда день бывал солнечный и мой приятель Стенли получал от своего дяди-гробовщика задание доставить на кладбище труп мертворожденного
ребенка, мы садились на паром до Стейтен-Айленда и, едва в поле зрения попадала Статуя Свободы, - раз его за борт! А в пасмурные дни просто
заезжали в другую часть города и спускали в канализацию. Для шнырявших в клоаке крыс такие дни. сулили целые пиршества. Пиршества хвостатых
обитателей преддверия к подлунному миру. В те дни, помнится, за транспортировку одного мертворожденного давали по десять долларов; покончив с
работой и подбив бабки, мы всегда оставались настолько в плюсе, что могли позволить себе роскошь запасти пару бутылок пива на утро. Ибо кто не
знает, что от Katzenjammer* нет лучшего средства, нежели стаканчик вчерашнего пива?
Рассказываю о вещах, которые вначале приносили мне облегчение. Вначале; ибо мы пребываем на заре мироздания, в саду, отгороженном от всего
окружающего. Небо расчерчено на квадраты, как песчаные дюны; к тому же над нами довлеет не одна небесная твердь, а неисчислимое множество;
поверхностный слой любой планеты впечатан в роговицу глаза - вполне человеческого, только не мигающего, не моргающего. Вы намерены написать
прекрасную книгу и в ней отразить все, что когда-либо причиняло вам боль или радость. Эта книга, когда она будет написана, получит название
"Введение в бессознательное". Вы переплетете ее в белую кожу, а название выгравирует не золотыми буквами на обложке. Эта книга явится историей
ва- ______________ * Похмелье (нем.).
656 шей жизни без умолчаний и корректив. Всем безумно захочется прочесть ее: ведь в ней будет полная правда и ничего, кроме правды. От этой
истории вы будете смеяться во сне, она может побудить вас разразиться слезами в бальном зале и вдруг осознать, что никто из находящихся вокруг
вас не знает, какой вы гений.
Как бы они все расхохотались и зарыдали, будь у них возможность прочесть то, что вами еще не написано: ведь каждое слово в ней исчерпывающе
правдиво, а никто, кроме вас, еще не осмелился высказать эту исчерпывающую правду; и эта правдивая книга, заключенная в вашей черепной коробке,
заставит людей смеяться и рыдать так, как им никогда еще не доводилось.
Вначале это приносит облегчение: мысль о правдивой книге, которой никто еще не прочел, книге, которую вы носите с собой в голове, книге,
переплетенной в белую кожу с тисненным золотом названием. В этой книге много несказанно дорогих вам стихов. Из нее некогда выросли Библия,
Коран, все священные книги Востока. Все написанные на заре мироздания.
А теперь - чуть подробнее о их содержательной стороне, о творческой истории моей книги, генезис которой я собираюсь изложить...
Открыв ее, вы сразу же заметите, что иллюстрации к ней носят несколько питуитарный характер. Обнаружите, что автор целиком пренебрег
оптической иллюзией в пользу постшишковидной перспективы. На фронтисписе - скорее всего автопортрет автора (дадим ему имя Праксус): он стоит в
колготках на границе срединного участка мозга. Он всегда носит очки с толстыми полукруглыми стеклами.
В обычной жизни автор страдает нормальным зрением, но на фронтисписе он сознательно близорук: ведь его задача - уловить непосредственное
течение плазмы сновидения. С помощью приемов сновидческой техники он последовательно отрешается от многих геологических пластов своего сознания,
дабы встретиться один на один с собственным потаенным я - нестратифицированной субстанцией полужидкого свойства. Лишь аморфная сторона его
натуры обладает значимостью. Отрешаясь от видимого я, он проникает в глубины, лежащие по ту сторону его шизофренических моделей поведения. С
наслаждением погружаясь все глубже и глубже в амниотическую жидкость, сливаясь воедино со своим пра-я.
Но что означает, спросите вы, эта птица в его левой руке?
Вкратце вот что: это птица чисто метафизического свойства - дронт из породы живших в четвертичный пе- 657 риод, анатомия которого включает
узкое позвоночное отверстие, сквозь которое просачиваются его наставления и проповеди о природе всего на свете. Как физическая особь он давно
исчез; как нечто идеальное - сохраняет свою вещественность, но лишь находясь в состоянии равновесия. Немцы обессмертили его в таком предмете
материальной культуры, как часы с кукушкой; в Сиаме его изображение встречается на монетах, относящихся к двадцать третьей династии.
Крылья у него, как вы можете заметить, почти атрофировались: это потому, что в состоянии мнимого оцепенения, обусловленного сном, ему
нет'необходимости летать; он нуждается в другом - в способности вообразить, что летает. Боковые стенки клюва отчасти утратили свою
симметричность - дело в том, что изначальные шаровые опоры он утратил, пролетая над пустыней Гоби. Птица безусловно целомудренная и на редкость
чистоплотная. Каждый раз, готовясь претерпеть метаморфозу, она откладывает яйцо в крапинку величиной с орех. В состоянии голода питается
абсолютными истинами, но никогда - падалью. Принадлежит к разряду перелетных и, невзирая на свой рудиментарный летательный аппарат, без устали
покрывает огромные мысленные пространства.
Прояснив эти детали, мы можем перейти к другому. Например, к странному предмету, болтающемуся у автора на левом локте. Со всем уважением
вынужден констатировать, что это объяснить несколько сложнее, поскольку речь идет об образе большой имплицитной красоты, гнездящемся в тканях
затылочного участка мозга.