Почему курицу резать жалко, а есть ее совсем не жалко, думал Чик и никак не мог понять, в чем дело. Чик так глубоко задумался, что стал переходить улицу, не заметив мчащийся грузовик.
— Чик, Чик, беги! — кричали ему ребята, уже перебежавшие на тротуар. Но он ничего не слышал.
Он очнулся, когда грузовик, заскрежетав тормозами, остановился перед его носом, дохнув огненным радиатором. Шофер, высунувшись в окно, его матюгнул, и Чик перебежал на тротуар.
— Чик, ты оглох что ли?! — закричал Оник, — мы же орали тебе!
— Он думал о курице, — снова вздохнула Сонька.
Боже, куда деться от ее догадливости! Но надо, надо делать вид, что он давно забыл об этом, тогда и другие в самом деле забудут. И Чик промолчал. Через минуту прихрамывающий Лесик спросил у Соньки:
— О курице вообще или о белой курице?
Долго же он раздумывал над этим вопросом! Видно, мысль его тоже прихрамывала. Кажется, они его сведут с ума, как, может быть, когда-то свели с ума его дядюшку. Не они, конечно, а совсем другие люди, еще до революции. Чик смутно подумал, что люди мало меняются даже после революции. Он подумал об этом с некоторым беспокойством за революцию.
…Два урока прошли нормально. Почти никто не заметил, что Чик был необычайно задумчивым. И только его любимая учительница литературы Александра Ивановна подошла к нему, потрогала его лоб и спросила:
— Чик, что ты так притих? Не заболел ли?
— Нет, — ответил Чик, — просто скучно.
— Тебе скучен наш урок? — удивилась Александра Ивановна.
Чик очень любил Александру Ивановну и любил ее уроки. И он не хотел ее обидеть.
— Не урок, а жить скучно, — поспешно ответил Чик.
— Ну, это бывает, — почему-то улыбнулась Александра Ивановна, может быть, радуясь за урок, — только ты знай заранее, что это обязательно пройдет.
И Чику сразу же стало легче. Как он забыл об этом! Сколько раз и раньше портилось настроение, а потом все, все забывалось!
Но Чик рано обрадовался. На большой перемене к нему подошел Шурик, нервный сын школьной уборщицы.
— Что, Чик? — сказал он, ехидно улыбаясь, — курицу не мог зарезать?
— Почему не мог? — только и сказал Чик от растерянности.
— Конечно, не мог, — уверенно ответил Шурик, — вся школа уже об этом знает.
У Чика екнуло сердце.
— Ножик был тупой, потому и не зарезал, — как можно равнодушней ответил Чик. Он решил держаться этой версии и ни шагу не делать в сторону.
— Ножик был тупой! — передразнил его Шурик, — если ножик был тупой, отнес бы курицу Хахаму, и он бы тебе ее зарезал!
Он это сказал с далеко идущим ехидством.
— Шурик, — проникновенно ответил Чик, — сколько раз я тебя лупцевал за ехидство? Еще раз хочешь?
Но тут прозвенел звонок, который явно взбодрил Шурика.
— Случайные победы, — нагло воскликнул он и, уже поворачиваясь, чтобы идти в класс, бодро добавил: — еще неизвестно, кто кого!
Чик ушел в свой класс, уныло утешаясь, что хотя бы о том, что курица была белая, Шурик ничего не знает. Но кто рассказал о курице в школе? Его дворовая команда или ребята из соседнего двора? Слишком много было свидетелей.
Чик знал, что он никогда не будет допытываться, кто именно сказал. Гордость мешала. Это было унизительно. Это означало бы, что он слишком большое значение придает случившемуся.
На следующей перемене, когда Чик, одинокий и грустный, похаживал по школьному двору, к нему вдруг подскочили братья-рыжики. Один из них выпалил:
— Чик, мы придем на похороны твоей курицы. Когда будут похороны?
Это было так глупо, что Чик не удостоил его ответом. После чего оба Рыжика расхохотались, потом, став в затылок друг к другу, сделали постные физиономии, каждый приподнял согнутую руку к плечу, и они мрачно стали ходить вокруг Чика. Чик даже растерялся, до того все это было глупо и непонятно.