Через какое-то время Фрэнк прекратил разговаривать, и, кроме легкого позвякивания посуды в кухне, я слышал только монотонный голос Фила.
— Стены покрыты черным бархатом, полы покрыты черными бархатными коврами. Вокруг все черное, абсолютно черное. В кромешной тьме видны только буквы на экране в глубине сцены. Белые буквы на черном экране. Буквы складываются в одно слово. Спать. Спать. Тебе удобно, очень удобно. Ты просто сидишь и смотришь на экран. Смотришь не отводя глаз. Ты видишь только одно слово: «спать». Спать. Спа-а-ать...
Я не знаю, почему на меня ничего не действовало. Думаю, определенную роль сыграла моя подсознательная уверенность, что меня нельзя загипнотизировать. Я был в этом настолько уверен, что даже не пытался воспринимать Фила всерьез, помочь ему. Выражаясь словами Элси, я просто притворялся. Валял дурака.
— Ты полностью расслабился, — бубнил Фил, — твои ступни и лодыжки расслаблены. Твои руки, расслаблены. Ты чувствуешь, как все тело постепенно наливается тяжестью. Ты расслабляешься и засыпаешь. Спи. Тебе отчаянно хочется спать, и ты засыпаешь. Спи.
И тут я с изумлением почувствовал, что куда-то плыву. Однако к тому моменту, когда я осознал, что со мной происходит нечто странное, было уже поздно. Мой разум и моя воля внезапно оказались окутанными странной вязкой массой. Словно ночная бабочка попала в медленно застывающий воск. Я сделал слабую попытку освободиться, но не тут-то было. Однажды я уже испытал нечто подобное в кабинете у зубного врача, который удалял мне очень неудобно расположенный зуб мудрости. Предварительно он сделал мне укол в вену, объяснив, что это необходимо для уменьшения слюноотделения. Наверное, врачи всегда говорят такие глупости робким пациентам, чтобы те не падали от страха в обморок. Укол-то был совершенно другой. Это был быстродействующий препарат для общего наркоза. Комната сразу же закружилась и затанцевала вокруг меня, стоящая в кабинете мебель вдруг стала водянистой и растеклась по полу, а склонившиеся надо мной медсестры заколыхались, как будто я смотрел на них через прозрачную студенистую массу. А потом я проснулся. Причем я совершенно не помнил, что некоторое время пребывал в бессознательном состоянии. Мне казалось, что я закрыл глаза всего лишь на секунду или две. На самом деле я отключился на сорок пять минут.
И вот все повторилось снова. Я открыл глаза и увидел довольную физиономию Фила. Я приподнял голову и поинтересовался:
— Чего ты на меня уставился?
Фил фыркнул, а я растерянно посмотрел но сторонам и убедился, что являюсь объектом всеобщего внимания. Все собравшиеся смотрели только на меня: Фрэнк — с явным любопытством, Рон — как всегда бесстрастно, Элизабет — удивленно, Элси — испуганно. Энн выглядела очень сосредоточенной.
— С тобой все в порядке, милый? — спросила она.
— Конечно. А в чем дело? — Несколько мгновений я с недоумением смотрел на нее, а потом резко сел. — Не хотите же вы сказать, что все получилось?
— Совершенно верно, — ответила Энн, причем в ее голосе слышалось больше тревоги, чем веселья.
— Я был под гипнозом?
Этот мой вопрос, очевидно, снял напряжение, и все заговорили одновременно.
— Черт бы меня побрал! — воскликнул Фрэнк.
— Боже мой! — прошептала Элизабет.
Рон лишь изумленно покачал головой.
— Ты действительно был под гипнозом и ничего не помнишь? — все еще недоверчиво поинтересовалась Элси.
— Видимо... действительно был.
— А ты еще не уверен в этом? — Фил продолжал довольно ухмыляться.
— Это правда? — спросил я у Энн.
— Если нет, то ты, дорогой, гениальный актер.
— Я ничего подобного в жизни не видел, — с неизменным спокойствием сообщил Рон.
— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Фил, и я понял, что сюрпризы еще не кончились.
— А как я должен себя чувствовать? — Я подозрительно уставился на улыбающуюся физиономию Фила, ожидая подвоха.
Фил вернул своему лицу серьезное выражение.
— Ну... к примеру... быть может, тебе немного жарко?
Внезапно я осознал, что мне действительно ужасно жарко, я весь вспотел, как будто слишком долго просидел на солнцепеке.
— Что вы делали? Поджигали меня?
Фил громко рассмеялся в ответ:
— Мы пытались, но ты не разгорелся, — после чего он с ледяным спокойствием объяснил мне, что, пока я лежал, как доска, между двумя табуретками, он немного посидел у меня на животе, вслед за чем принялся водить пламенем зажигалки по моим вытянутым ногам.
Я сидел и во все глаза смотрел на него, не в силах поверить в услышанное.
— Что ж, попробуй это повторить. — Я очень старался, чтобы в моих словах прозвучала шутливая угроза, но, кажется, это мне не удалось.
Фил вновь рассмеялся, довольный своим успехом.
Я подошел к Энн:
— Это все-таки случилось?
Она мягко улыбнулась и ласково обняла меня.
— Ты был великолепен, милый, — сказала она, но голос ее при этом дрожал.
Десять минут спустя мы все сидели за кухонным столом, обсуждая мое поведение под гипнозом. Должен отметить, в доме Элси впервые на моей памяти было так оживленно.
— Ничего не было, — смеялся я.
— Конечно было, дорогой. — Даже Энн была возбуждена больше, чем обычно. — Во сне ты снова был двенадцатилетним мальчиком и поведал нам о каком-то Джо Ариоле, который, судя по твоему рассказу, был сущим дьяволенком.
— Ариола? — медленно повторил я. — Черт возьми, я же ничего о нем не помню.
— Ты только думал, что не помнишь, — пояснил Фил.
— А я не верю, что можно вспомнить такие давние события, — заявила Элси. — Том, должно быть, все-таки притворялся.
— Он мог вспомнить даже то, что было значительно раньше, — вмешался Фил. — Отмечены случаи, когда воспоминания людей касались внутриутробного периода их жизни.
— Скажешь тоже. — Элси упрямо наклонила голову. Сейчас, когда у нее перед глазами уже не было меня, положенного на две табуретки, к ней вернулся дух противоречия.
— Именно так, — подтвердил Фил, — и не надо забывать, что была еще Бренда Мерфи, женщина, которая под гипнозом уверяла, что в своей прошлой жизни была ирландской девочкой.
— Глупости. — Элси просто не могла допустить, чтобы последнее слово оставалось не за ней. Несколько минут все молчали. Потом Элси взглянула на часы, после чего вопросительно уставилась на Фила.
— Еще рано, — моментально отреагировал он.
— Рано для чего? — почему-то насторожился я.
— Увидишь.
Элси встала и отошла к плите.
— Кто-нибудь хочет еще кофе?
Убедившись, что от Фила ничего не добьешься, я обратился к Энн:
— Что я еще говорил, когда мне было... я имею в виду, когда я думал, что мне снова двенадцать лет?
— Очень много интересного, — задумчиво сообщила она, — о твоих родителях, о каком-то необыкновенном велосипеде, который был пределом твоих мечтаний.
— Боже мой, а ведь правда, — неожиданно вспомнил я, — я очень хотел велосипед!
— А мне в двенадцать лет хотелось кое-чего еще, — съязвил Фрэнк.
Я заметил, что Элизабет опустила глаза и уставилась на свою чашку с кофе, плотно сжав бледно-розовые губы. У Элизабет бледным было все: оттенок помады, цвет волос и кожи. Казалось, что все яркие краски покинули эту женщину, и сама она словно начала исчезать, растворяться в полумраке. За столом осталась только бледная тень.
— Я уже не о велосипедах мечтал, когда мне было двенадцать, — повторил Фрэнк, решив, что его обошли вниманием.
— Парни, все мы знаем, о чем мечтали в юности, — преувеличенно бодро начал я, стараясь обратить все в шутку, хотя Фрэнк был настроен серьезно.