Все равно разговор в студии будет… Ну, Эльвира Борисовна, вы готовы?
– Готова!
Эльвира ласково трепала Кешу, который внезапно заугрюмился.
– Значит, Алик, давай.
Он сунул микрофон Эльвире в лицо и спросил неожиданно бодрым голосом:
– И как же зовут эту красотку?
– Ке-еша! – протянула Эльвира.
– И как же она попала в приют? Неужели хозяин бросил?
– А вот представьте себе! Такую красавицу – и выбросил! Но ничего, Кешенька, мы тебе скоро другого хозяина найдем, доброго…
Эльвира стала сюсюкать и лезть к собаке с поцелуями. Кеша угрюмо воротил морду.
– Давно он у вас в приюте? – бодро вопрошал репортер.
– Кеша? Кеша – это «она». Давно! Мне принесли её дети под новый год. Представляете? Праздник, все гуляют, радуются, а на детской площадке замерзает насмерть несчастное существо.
– А может, он потерялся?
– Не «он», а «она»…
– Надо было объявление в газету дать.
– Я давала! – быстро соврала Эльвира и тут же взъярилась:
– А почему это приют должен разыскивать хозяев? Добрые хозяева сами ищут, и сами объявления в газетах дают. На газетные объявления, между прочим, тоже деньги нужны.
– Ладно, – сказал репортер прежним усталым голосом. – Алик, стоп. Эльвира Борисовна, вы сейчас про приют расскажете. Ну, сколько собак у вас, как их кормят. Как раз этот мопс на руках…
Эльвира мгновенно поняла и затараторила:
– Кормить наших собачек мы стараемся усиленно. Они ведь, сами понимаете, попадают к нам ослабленными, часто больными. Мы их лечим, можно сказать, нянчимся с ними. Ну и, естественно, даем усиленное питание. Благодаря нашим спонсорам, а также простым добрым людям, которые приносят и ко мне домой, и сюда привозят, всё, кто чем богат: консервы, колбасы, другие продукты, даже мясо, иной раз и деньги… Но вы не правы. Это не мопс. Это помесь, то есть, дворняжка. Но похож на мопса, правда? Приятно, что вы в породах разбираетесь. А то с государственного телевидения прислали девушку – она овчарку от таксы не отличила…
Тут она внезапно прервала свою речь и поглядела куда-то в сторону дороги.
– Да вот, кстати, идет гражданин. Вероятно, собачку искать, или помочь чем…
– Отлично! – репортер повернулся к дороге. – Алик!
Алик развернулся, держа на плече громоздкую камеру.
Со стороны трассы к ним действительно шел человек. Дородный мужчина в камуфляже. Он шел неестественно прямо, слегка откинув голову назад.
Лай в питомнике, затихший было, вспыхнул с новой силой. И на этот раз в лае слышались нотки страха и злобы.
Мопс, до этого смирно лежавший у Эльвиры на руках, внезапно повернул уродливую морду, и молча, без звука, вцепился в запястье своей патронессы зубами. Эльвира вскрикнула и отбросила Кешу. Мопс широко расставил кривые лапы и зарычал.
– Ну вот, перчатку чуть не порвал… – растерянно сказала Эльвира.
Повернулась к собачнику, откуда всё несся неистовый лай.
– Совсем взбесились, – сказала испуганно. – Пойду попрошу Людмилу – пусть присмотрит за ними, успокоит…
Она побежала к сторожке.
Высокий гражданин приблизился. У него было белое, даже синюшное лицо, и глядел он прямо перед собой невыразительными, погасшими глазами.
Репортер, держа микрофон перед собой, бодро кинулся наперерез:
– Здравствуйте! Мы из телеканала «АБЦ». Снимаем репортаж о питомнике «Верный друг». Можно вас на минуту?
Человек остановился. Лицо его по-прежнему ничего не выражало.
– Представьтесь, пожалуйста… Как вас зовут?
Человек помолчал, как будто сосредотачиваясь. Потом губы его выговорили:
– Ка.
– Не понял? – дружелюбно переспросил репортер.
– Ка, которое не имеет имени, – медленно и глухо ответил человек в камуфляже. Он снова помолчал. – Ибо дела мои на весах Маат оказались тяжкими, я убил Ба священного шакала.
Но меня не пожрал Амт с крокодильей пастью, и владыка Расетау вернул мое Ка на землю.
Репортер обернулся на Алика. Тот пожал одним плечом – на втором была камера.
– Вы пришли искать свою собаку? – сделал новую попытку репортер.
– Да! Ибо предсказано предками: «Египет будет сражаться в некрополе». В некрополе – понимаете? Это значит – на кладбище!
Он поднял вверх руку, как бы призывая прислушаться. Лай за стеной раздался с новой силой, и незнакомец проговорил:
– Воистину: сердца их плачут.
Он внезапно тронулся с места, прошел мимо репортера, свернул к дверям собачника. Постоял возле них, прислушиваясь. И вдруг навалился на двустворчатую дверь, закрытую на висячий замок.
– Вы что там делаете? – раздался голос Эльвиры. Она бежала от сторожки, следом за ней, кособочась, спешила Людмила, а следом за Людмилой – три пса. Однако, учуяв незнакомца, псы неожиданно остановились, присели и оскалились.
Дверь стала проваливаться внутрь; из косяков с визгом выворачивались ржавые гвозди, со скрежетом гнулись дверные петли.
– Ой, божечки ты мой! – вскрикнула Эльвира и, споткнувшись, упала. Шубейка задралась до спины, вместе с костюмом. Переспелый зад в растянутых колготках предстал во всей красе.
Двери рухнули, но человек не успел в них войти: ему навстречу вывалился целый клубок собак. С рычаньем, визгом, неистовым лаем собаки бросились по дороге, перескакивая через тело Эльвиры – своего самого верного друга.
Когда собачник опустел, человек в камуфляже вошел внутрь. Через некоторое время оттуда, из зловонной тьмы, послышалось дикое заунывное пение, от которого у репортера волосы поднялись дыбом.
– Алик, ты снимаешь? – вполголоса спросил он, когда громадная свора собак промчалась мимо него.
– Ага, – ответил Алик.
– Кончай. И сматываемся.
Они помчались к машине.
Репортер не видел, как часть своры, покружив по территории питомника, окружила Эльвиру. Не видел, и не хотел видеть того, что случилось дальше. Но Алик снимал до последней минуты, снимал, даже когда уже был в машине, и даже когда захлопнул дверцу – снимал сквозь стекло.
Такого еще никто и никогда не видел. Он первый!
Но они уже не увидели, что было дальше.
А дальше Ка вышел из собачника, причем камуфляж в нескольких местах был продран то ли гвоздями, то ли зубами взбесившихся собак.
Молча двинулся к собакам, которые грызли поверженную Эльвиру. При его приближении стая стихла, отступила. С низким рычанием собаки пятились все дальше и дальше, по мере приближения Ка. Но Ка словно и не замечал их. Он подошел к Эльвире, нагнулся, оглядел бескровное, покусанное лицо. Приподнял голову – увидел кровь. Вздохнул и покачал головой.
Нет, это не та дева, которая нужна Хентиаменти.
Колпашево. Аэропорт
– В Томск летишь?
– Ну.
– Местечко найдется?
– Для тебя – найдется.
– А для собаки?
Тут только незнакомый пилот высунулся из кабины «Ми-2».
– Для кого-о?
– Для собаки, – повторил Костя.
Пилот выбрался из кресла, исчез, потом спустился на бетон. По бетону струилась белая поземка.
– Если собака породистая, – неторопливо сказал он, – возьму. За сто баксов.
– Да ты что! У меня таких денег нет.
– А у хозяина? – пилот подмигнул. – Хорошая собака знаешь сколько стоит?
Костя посмотрел на позёмку, уныло вздохнул.
– Наверное, много. Только моя – беспородная. И хозяин у неё неизвестно где.
Пилот помолчал. Потопал ногами. Плюнул.
– Еще бы я собак возил…
Костя опять вздохнул.
– А если я полечу?
– Ты? – удивился пилот.
– Ну. С собакой.
Пилот сказал:
– Это – другое дело! Сто баксов!
– Опять?
Пилот закурил, пряча зажигалку от ветра. Сказал доверительно:
– Я тебе вот что скажу… Садись со своей собакой в автобус – и ехай. Если с шофером договоришься.