Так вот я для чего увидел сон!
Так вот я для чего пришел к пещере!
Змеиный голос шепчет в ухо мне:
«Узнай всю правду, слушай, слушай, слушай…»
IV
«Услышь мой голос, он к тебе взывает
Из средоточия бури, сердца тьмы.
Мои неисчислимы легионы,
Отважны всадники, остры их копья,
Быстры драконы, мощно реют крылья,
И все-таки мы все обречены.
Не верь, не верь, что это лишь начало.
Мне ведомо, чем кончится сраженье,
Мне ведомо, где вскоре встречу смерть.
Прославленное войско мчится в небе
Навстречу гибели. Сверкают их доспехи,
Крыла шуршат, как листья на ветру,
Внизу мелькают сотни королевств.
А впереди — лишь острие копья,
Того, единственного, что сразит меня.
Великий Хума, ты отважный воин,
И я лечу, спеша тебе навстречу,
Но голос тьмы звучит из самой бездны
И повторяет, как всегда, одно:
Тебе не знать, тебе не знать победы,
Но и беспамятства тебе не знать, не думай
Под небом этим все предрешено,
И в смерти — жизни будущей зерно.
В легенде нет конца, и вновь на битву
Ты выйдешь, встретишь гибель, и опять
История о Хуме повторится.
Вновь вихрем налетят войска врага,
Вновь будут крики душу рвать на части,
И вновь копье в твою вонзится грудь.
Движение по кругу непреложно —
Как смена лета осенью, как то,
Что ночь рассвет сменяет поутру.
А битва… Что же, битва — столкновенье
Меж тьмой и светом, только и всего.
Не может быть одной бескрайней тьмы,
Но свет сплошной без тени невозможен…
Извечна их борьба, а мы летим
На грани света с тьмой. Качнется чаша
На мировых весах и вновь замрет:
Победа ль наша, пораженье ль наше —
По кругу мир идет».
V
Драконица кружила в поднебесье,
Крыла ее раскрылись, как цветок
Ночной во тьме, и ветер подымали.
Был мрак вокруг, кромешный мрак один,
Он пожирал малейший лучик света,
Клубился, рос и ширился окрест,
Как черный дым клубится над пожаром.
Драконица сама была как тьма,
Но мчалась, неуклонно мчалась к свету —
К сияющему рыцарю вдали.
К копью его, что впереди сверкало.
И яд бурлил под чешуей драконьей,
Когда летели в битву мы над бездной,
Точнее, не над бездной — над ничем,
Над пустотой, и бездну поглотившей.
Уже не тьма, а полное ничто,
В котором тьма и тени стали пеплом.
Нас пустота со всех сторон сжимала.
Пожравшая и свет, и цвет, и звук.
Одно я только слышал — сердца стук
Драконьего, и ярость в нем вскипала
Холодная…
В том сне я постепенно
С драконицей, с ее душою слился,
Уже смотрел на мир ее глазами,
Уже в себе я нес и смерть и яд.
Все страшное и темное, что только
На свете есть, в ней воплотилось — шрамы,
И боль, и крик, и кровь, и мрак, и раны.
Я заглянул ей в душу — ужаснулся:
Драконье сердце холоднее льда,
Темнее ночи и железа тверже.
И все-таки она была прекрасна.
Она купалась в тьме, дышала ею,
Ей говорила тьма: «Во мне ты дома,
Ты — это я, твоя душа и сила».
И мы неслись во тьме навстречу свету,
Чтоб вновь сойтись в смертельном поединке
С великим Хумой, чтоб жила легенда,
Чтоб ночь сменила день, а утро — ночь.
И ждал нас впереди великий Хума,
Копье подняв и вглядываясь в даль.
Я видел сон, и я не мог проснуться.
И чары тьмы меня уже сковали,
Но все-таки я повторял во сне:
«Пусть повторится битва, только, Боже,
Ты Хуму выбери, даруй ему победу,
Чтоб было утро, чтобы встало солнце,
Чтоб кто-то выжил и сложил легенду,
Которая останется в веках».
ДРАКОНИЙ НАРОД
Марк Энтони
Как только обитатели долины обнаружили древнюю могилу, они послали за мной.
Всего семь дней назад подули в долине теплые весенние ветры, заставившие зиму выпустить из крепких объятий горные края Южного Эргота. Я, как обычно, был благодарен природе за смену времен года.
В пещере, где я обитаю в последние годы, летом вполне прохладно и даже приятно, а в темные месяцы я чувствовал себя как в могиле, и никакой огонь, ни земной, ни магический, не мог отогреть меня, когда я мучился от холода. Но вот, наконец, зима убралась восвояси, я отдернул в сторону кожаный занавес, закрывавший узкий вход в пещеру, и поток света и воздуха развеял промозглую темноту, царившую внутри.
Пещера была невелика, не больше пяти шагов в ширину, а в глубину шагов пятнадцать. Но даже и такая, меня она совершенно устраивала. Дно пещеры покрывал сухой песок, и было более чем достаточно места для моих немногочисленных пожиток: кровать, сплетенная из ивовых веток, с тростниковым тюфяком, решетка для сушки трав и полка, на которой я держу запечатанные воском глиняные горшки с маслом, соленой рыбой и сморщенными оливками. В середине пещеры в жаровне горит огонек, а клубы дыма поднимаются к своду и исчезают в незаметных трещинах.
Сидя на протертом до дыр коврике возле жаровни, я разглядывал крошечный скелет крота, который прилепил сосновой смолой к куску коры. Я по природе своей человек любознательный, и меня всегда особенно поражало то, как устроены живые твари. Каждый раз я обнаруживал, что всякое животное обладает чертами, идеально приспособленными для выживания в условиях, в которых оно обитает.
То же самое можно было сказать и про крота. Кости его передних конечностей были изогнуты самым невероятным образом, благодаря чему к ним могли прикрепляться сильные мышцы, позволявшие зверьку копать, а его острые клиновидные зубки были просто созданы для прокусывания панцирей жуков, которыми кроты в основном и питаются. Окунув перо в чернильницу, сделанную из плода паслена, я аккуратно зарисовал скелетик на куске натянутого пергамента, попутно отмечая интересные черты.
На порог упала чья-то тень.
Я удивился и поднял глаза. У входа в пещеру виднелся темный силуэт. Фигура замерла в тот момент, когда я внезапно пошевелился, а затем стоявший развернулся и собрался бежать.
— Постой! — крикнул я.
Силуэт замер на месте — мой посетитель решил ближе не подходить. Я отложил перо, встал и направился наружу. Перешагнув каменный порог пещеры и выбравшись из сумрака на свет, я смог как следует разглядеть таинственного гостя: это был босоногий мальчик, не старше двенадцати зим, в просторной одежде из грубой ткани; он опасливо переминался с ноги на ногу.
Обитатели долины посещали меня не так уж редко. Время от времени кто-нибудь из них поднимался по извилистой тропе, которая вела от обветшавших домиков деревушки, через рощицу серебристо-зеленых осин, к моей пещере. Обычно они приходили попросить целебную мазь от загноения, или травку, облегчающую зубную боль, или отвар от бесплодия. Для жителей долины я был просто отшельником, дичившимся окружающего мира, знахарем, который удалился в горы, чтобы в одиночестве заниматься своими изысканиями. Возможно, сумасшедший, но не опасный. Само собой, если бы местные знали, кто я на самом деле, они непременно переменили бы свое отношение, и я был бы сожжен в собственной пещере.
Прошло пять лет с того дня, когда я спасся бегством после разрушения Башни Высшего Волшебства в Далтиготе. Мне до сих пор, бывает, снится зарево пожара.
Никто из нас не ожидал, что толпа явится так скоро. Указом Короля-Жреца все маги были преданы анафеме и объявлены служителями Зла, а магия — ересью. Но между нами и Истаром лежал почти весь континент. Далтигот располагался на западной оконечности Империи. Нам казалось, что время еще есть и мы успеем завершить начатую работу, а потом бережно уложить наши книги и свитки и отправиться в тайные пристанища, где сможем спокойно продолжить занятия магией.
Но мы заблуждались.
Указ Короля-Жреца прокатился по стране, как лесной пожар.