— А как насчет сотни?
— У русских нет такой мощи, — Брент усмехнулся, снова взял стакан со стола и сделал глоток.
— Брент, — тихо сказала Памела. — Может, на сегодня хватит профессиональных разговоров?
— Пам, совсем недавно кто-то говорил мне, что не стоит торопить события… — напомнил с усмешкой Брент Росс.
— Верно.
— Что же может быть платоничнее артиллерийских установок?
— Сдаюсь, — усмехнулась, в свою очередь, Памела. Она подняла стакан и сказала: — За непотопляемые корабли «Нью-Джерси», «Андреа Дориа», «Лузитанию» и «Титаник». — Они осушили стаканы до дна.
Затем Памела проворно поднялась с дивана, взяла стакан Росса и направилась к маленькому бару в углу. Брент не спускал глаз с ее грациозной фигуры, все изгибы которой умело подчеркивал атласный наряд. У него вдруг пересохли губы, и он облизал их кончиком языка. Когда она смешивала коктейль, он с улыбкой спросил:
— Как же вести себя бедному пай-мальчику, когда вы так нарядились? Это же все равно, что натянуть на себя второй слой кожи. Чем вы пользовались — краскопультом?
Памела рассмеялась и, продолжая наполнять стаканы, сказала:
— Вообще-то, у меня есть му-му [15] .
— Нет, уж, покорно благодарю, — сказал Брент. — Я ведь мазохист. Мне нравится такая изощренная пытка.
Она подошла и вручила ему стакан. Села рядом. На этот раз гораздо ближе. Они посмотрели друг на друга, потом сделали по глотку.
— Поставьте стакан, — распорядился Брент, опуская свой стакан на столик. Памела подчинилась его команде.
Он притянул ее к себе. Она почувствовала его крепкую грудь, чуть приподняла голову. Затем их губы встретились. Его язык легко дотрагивался до ее губ, обжигая огнем. Затем язык, словно змея, юркнул в узкую расселину и стал тыкаться в десны, зубы, пока не отыскал ее язык и не затеял с ним отчаянную дуэль. Затем Брент просунул руку под колени Памелы, приподнял ее и уложил на диван.
— Брент, не надо… Пожалуйста… Не здесь. — Но его губы сомкнулись на ее устах, заставив замолчать. Памела почувствовала, как ее решительность тает, расплавляется в жаркой волне, окатившей всю ее без остатка. Она обняла его за спину, притянула к себе. Брент обрушился на нее всей тяжестью, вдавив ее в подушки дивана. У нее кружилась голова, а дрожащие пальцы Брента судорожно пытались расстегнуть пуговицы ее зеленой блузки, но те никак не желали слушаться, и он теребил зеленый атлас, дергая, отчего материя трещала, рвалась, освобождая мягкие теплые возвышенности, увенчанные коричнево-розовыми пиками…
Еще мгновение, и Памела почувствовала, как рука Брента пытается расстегнуть ей брюки, дергает их вниз. Она чуть приподнялась, помогая Бренту поскорее выполнить эту нехитрую операцию.
Тем временем его губы настойчиво исследовали ее уши, ее шею, затем затвердевшие соски. Ей давно не было так упоительно хорошо, так замечательно… Но путешествие только началось и сулило новые головокружительные впечатления.
Пожар перемещался все ниже и ниже, пальцы Брента скользнули по ее плоскому животу к потайной теплой влажной ложбинке между ног. Его губы продолжали зажигать новые костры, прочерчивая огненные линии на груди, животе, ниже, ниже…
Памела издала короткий стон, потом обхватила руками голову Брента, прижала к своему животу изо всех сил, потом чуть подтолкнула ее своими коленями. Тогда губы Брента начали медленное, но неуклонное обратное восхождение — от живота к грудям. Задержавшись на этих холмах, они двинулись выше. Затем их губы встретились, впились друг в дружку, не желая разъединяться. Памела еще раз простонала. Брент пытался рукой раздвинуть ей ноги, он оказался сверху, и снова она почувствовала эту упоительную тяжесть…
— Брент, милый, — еле слышно проговорила Памела. — Не здесь… Не здесь…
Не сказав ни слова, Брент встал.
Затем легко, словно большую куклу, поднял Памелу на руки. Растерзанная блузка упала на пол, как тряпка.
Несколько мгновений спустя Памела оказалась на своей кровати. Она лежала на животе совершенно обнаженная и смотрела на молодого атлета, который лихорадочно, путаясь в пуговицах и застежках, снимал с себя одежду. Он действовал руками, а сам смотрел на голую Памелу, на ее стройные ноги, ляжки, ягодицы, словно боясь, что она исчезнет, растворится, если он хоть на секунду отведет взгляд.
Памела глядела на его широкие плечи, узкую талию, на мощные с шарами-бицепсами руки и уже не удивлялась тому, что так неистово его хотела. Брент Росс и вправду был совершенно великолепен.
Сбросив остатки одежды, он шагнул по направлению к кровати. Памела перевернулась на спину и раскрыла ему свои объятия, призывая в путь. Брент медленно опустился на нее, и она раздвинула ноги, потом крепко-крепко прижала его к себе. Приподняла колени, простонала, закрывая полные вожделения глаза. Протянув руку, она ощутила в ней нечто удивительно твердое и теплое, направила эту восхитительную плоть в себя, глухо пробормотав:
— Давай! Вот теперь давай…
Брент откликнулся на этот призыв, пошел в наступление. Ощутив, как его твердь проникает все глубже и глубже, Памела снова простонала. Брент медленно, осторожно продвигался все дальше и дальше, пока не понял, что пути нет. Памела вдруг испытала чувство редкостной наполненности во всех мыслимых значениях этого слова — и буквальном, и переносных.
Между тем Брент начал двигаться короткими толчками — то наступая, то отступая. Памела крепко прижимала его к себе, поглаживала рельефные мышцы на руках и спине. Его губы не желали расставаться с ее — мягкими, податливыми, влажными, его руки ласкали ее ягодицы, окатывая волнами страсти. Памела трепетала, называла его по имени, всхлипывала. Затем из ее груди вырвался стон, больше похожий на вопль.
— Я сделал тебе больно? — встревоженно спросил Брент, готовый покинуть ее.
— Нет, нет!.. Оставайся! Хорошо… Хорошо! Глубже! Глубже!..
Памела держалась за него, как за спасательный круг. Прижимала все крепче и крепче, если можно было вообще говорить тут о сравнительных степенях. Она купалась в жарких волнах океана их единой страсти, она и он плыли дальше, дальше, дальше… Брент усилил натиск. Памела подняла ноги, взяв в кольцо его поясницу.
Затем в Брента вселились какие-то демоны. Он неистовствовал в экстазе, обрушивался на нее шквалом, грозя унести неведомо куда, словно малую былинку. С него градом катил пот, смешиваясь с ее испариной. Она же тяжело дышала, и с каждым выдохом из ее груди вырывался новый стон. Она извивалась все отчаяннее в такт партнеру, потом заплакала, потом внезапно их обоих настиг миг последних содроганий.
— О Боже… — только и простонала Памела.
Такого она еще не испытывала никогда.
Они по-прежнему лежали в переплетении рук и ног, прильнув губами друг к другу, тихо целовались, легонько вздыхали, что-то бормотали, вспоминая эти недавние упоительные мгновения. Памела почувствовала, что его плоть в ней теряет прежнюю твердость. Он сделал попытку покинуть ее.
— Не надо, — прошептала она. — Погоди… Побудь еще, милый. Еще немножко…
Он тихо вздохнул, ничего не имея против этого чудесного сладкого плена.
Они долго так лежали и нежно целовали друг друга. Потом она почувствовала, как в ней что-то снова опять разбухает, увеличивается, твердеет. Она чуть покачала бедрами — туда-сюда, туда-сюда… Он издал какой-то горловой звук, и снова началось это сладостное наступление и отступление, наступление и отступление. Натиск становился все более неистовым, а его руки подхватили снизу ее извивающиеся ягодицы.