Спрятал или не спрятал? Вот в чем вопрос. Это нужно проверить. Встретиться с Янсеном и осторожно прощупать, знает ли тот о кредите. Если нет – тогда и можно будет от абстрактных размышлений переходить к конкретному делу. А предлог для встречи с Янсеном может дать этот нахальный звонок пресс‑секретаря Фитиля. У Янсена какой‑то интерес в Фитиле. Фитиль покатит на него бочку за ту подставу с компьютерами? Очень хорошо, это то, что надо. Янсен даже не заподозрит, для чего Анвельт на самом деле к нему пришел.
Значит, нужно ехать к Фитилю.
Выходит, и тут эта старая еврейка права.
Не дослушав, Анвельт отпустил менеджера по продажам, позвонил на вахту и приказал подать машину.
– Приказ, – напомнила Роза Марковна. – Если завтра его не повесить, мы потеряем рабочий день. Вместо того чтобы думать о деле, люди будут думать о будущем. Это не способствует повышению производительности труда.
– Срезать всем по пятнадцать процентов к хренам! – решил Анвельт.
– Хотите, чтобы весь Таллин узнал, что компания «Foodline‑Balt» дышит на ладан? В жизни люди симулируют болезнь. В бизнесе выгодней симулировать здоровье. На вашем месте я повысила бы всем оклады. На те же пятнадцать процентов.
Анвельт немного подумал и кивнул:
– Ладно. Не на пятнадцать, жирно будет. На десять. Нет, на пять. Хватит. Подготовьте приказ, я потом подпишу.
В кабинет заглянул Лембит Сымер. На его низком лбу красовался большой белый пластырь. В своей обычной манере – хмуро и словно враждебно – доложил:
– Машина ждет. С вами поеду я.
– А где Лех и Гунар? – спросил Анвельт.
Это были его личные телохранители.
– На больничном.
– Оба? – удивился Анвельт. – Что с ними?
– Тачка перевернулась. Позавчера вечером, на питерской трассе.
– Какая тачка?
– Наша «Нива».
– Долбаная пьянь! – взъярился Анвельт. – Выгнать обоих к чертовой матери! И за ремонт «Нивы» содрать!
– Они были трезвые, – возразил Сымер.
– А ты‑то откуда знаешь?
– Я был с ними.
– Какого черта вас туда занесло?
– Дела, – буркнул Сымер и вышел.
– Вы задали очень точный вопрос, – заметила Роза Марковна. – Но почему‑то не получили на него ответа. А между тем это может быть важным.
– Какой вопрос? – не понял Анвельт.
– Что Лембит Сымер и его люди делали позавчера вечером на питерской трассе. Вы давали им какое‑нибудь задание?
– Нет.
– Позавчера вечером перед окружной была перестрелка. Об этом сообщали по радио.
– И что?
– Вы уверены, что Лембит работает только на вас?
– А на кого еще он может работать?
– Я об этом и спрашиваю.
– Да, уверен!
Роза Марковна пожала плечами:
– Тогда не о чем беспокоиться.
Натягивая макинтош, он хмуро поинтересовался:
– Вы однажды сказали, что едите на завтрак по два яйца. Что еще?
– Чашка кофе и сигарета.
– Я теперь тоже буду завтракать яйцами.
Он вышел из офиса и плюхнулся на заднее сиденье «мерседеса».
– Куда? – спросил Сымер.
Анвельт молчал. Что‑то произошло. Что‑то очень серьезное. Может быть, очень опасное.
Он сказал Розе Марковне, что уверен в Лембите Сымере.
Он соврал. Он не был в нем уверен.
Это и была вторая причина, которая мешала ему отдать приказ замочить банкира.
– Куда? – повторил Сымер.
– Куда? – повторил Сымер.
– В гостиницу «Виру»!
XII
Прошлое всегда вопрошает настоящее. А настоящее не любит оглядываться на прошлое. Настоящее привстает на цыпочки и все пытается заглянуть вперед, в будущее. Прошлое говорит: ты смотри не вперед, ты смотри назад, жопа. Потому что будущее вырастает из прошлого. А настоящее отмахивается, настоящее говорит: иди ты на хрен со своими вопросами, у меня и без них хватает забот. И не оглядывается. Пока прошлое не вцепится ему в ягодицу бешеным кобелем. И хорошо, если в ягодицу, а не в загривок.
Об этом я размышлял, сидя рядом с водителем в белом «линкольне» с тонированными стеклами, плывущем по оживленным улицам Таллина, залитым веселым, не по‑февральски весенним солнцем. Матти Мюйр расположился сзади, затерялся в салоне лимузина, просторном, как однокомнатная квартира. Он сидел прямо, кейс с бесценными купчими на коленях, маленькие руки в кожаных перчатках на рукояти зонта. Шляпа набекрень, но не на затылке, а надвинута на лоб, словно он не хотел, чтобы его узнавали.
Позади меня сидело прошлое. Но я оглядывался не в переносном смысле на прошлое, а в буквальном смысле назад. На заднее стекло «линкольна». За «линкольном», среди разномастных иномарок и «Жигулей», маячила красная «мазератти» Артиста. Я ему сочувствовал. Непросто вести скрытное наблюдение на такой приметной тачке. И города он совершенно не знал. И адреса Матти Мюйра мы не знали. А выпускать его из виду было нельзя.
Мюйр прекрасно понимал, что каждая фраза, произнесенная им в кабинете, сейчас напряженно обдумывается теми, кому он весь этот разговор адресовал. Если бы речь шла о другом человеке, я сказал бы, что он подставился. И самым глупейшим образом. Но Мюйр был не из тех, кто делает необдуманные шаги. За ним чувствовалась школа. И старческим маразмом не пахло. Он не мог предполагать, что я и Рита Лоо самым нахальным образом ввяжемся в его разговор с Томасом Ребане, но сориентировался сразу. И не просто сориентировался, но и задействовал нас, использовал в каких‑то своих целях. Он был слишком опытным игроком, чтобы запросто, как это сделал он, раскрыть все свои карты. Такие в открытую никогда не играют. Из этого следовало только одно: завещание Альфонса Ребане не было его козырным тузом, туза пик он по‑прежнему держал при себе.
После его разговора с Томасом обязательно должны были произойти какие‑то события. И узнать о них нам желательно было сразу, а не тогда, когда они докатятся до нас искаженным эхом. Поэтому и увязался за «линкольном» Артист. В бардачке его «мазератти» лежал магнитофон с приемником, настроенным на частоту чипа, который Муха сунул мне на выходе из гостиничного номера. Откуда взялась эта радиотехника, было ясно – из спортивной сумки «Puma», перекочевавшей из номера доктора Гамберга в наши апартаменты. А вот куда пришпилить чип, было пока неясно. В пальто или в шляпу Мюйра – не годилось, нас интересовало то, что будет происходить в его комнате, а не в его платяном шкафу. Рассчитывать, что Мюйр пригласит меня к себе домой на чашечку кофе и там я найду подходящее место для чипа, тоже не приходилось. Он не производил впечатления гостеприимного человека. Гостеприимные люди беседуют с гостями, а не с котом, будь это даже Карл Вольдемар Пятый. Так что до поры до времени эта серебристо‑серая виноградина на булавке, похожая на заколку для галстука, покоилась в лацкане моего пиджака.
– Куда мы едем, господин Мюйр? – осведомился я в расчете на то, что он назовет улицу и Артист сумеет найти ее на плане города и хоть как‑то сориентируется.
– Недалеко. Сначала в одно место, потом в другое, – отозвался Мюйр и что‑то приказал водителю по‑эстонски. Тот ответил, тоже по‑эстонски, и покосился на меня. Не без вызова.