Потом сановник заболел и стал бояться загробного мира. Кийомори не был религиозным. Это он нанес поражение монахам храма Дзион в 1146 году. Это он спустя десять лет сражался против святош во, время войны Хоген. Но позже болезнь и страх смерти заставили Кийомори изменить свои взгляды. В пятьдесят один год он начал чувствовать ужасные спазмы и боли в животе, его лицо побагровело от сжигавшего тело сильного жара. Стали поговаривать, что болезнь ниспослана ему как возмездие за действия против служителей веры. Он дал монашеский обет в Энряку-дзи и принял сан светского священника.
Сутры, молитвы, жертвоприношения, очистительные обряды сделали свое дело: он излечился. Жар спал, спазмы прекратились — Кийомори вернулся к прежнему образу жизни: слишком много ел, слишком много пил и, не обращая внимания на недовольство двора, посещал дома удовольствия…
Кийомори хмуро взглянул на Шимеко: против своей воли девушка напомнила ему, что он стар и смертен. Первый министр почувствовал, что у него начинается очередной приступ неуправляемого бешенства. Он сделал над собой усилие и улыбнулся Шимеко той улыбкой, которая когда-то очаровывала всех. Она пришла в ужас.
— Передай Нии-Доно, что я приму ее сейчас же, — сказал Первый министр и содрогнулся от ярости: девушка не ответила на его слова. — Сейчас же!
Шимеко торопливо попятилась, не вставая с колен и прижавшись лбом к полу.
Кийомори снова вздохнул. Это конец. Он понимал, что обречен, — по приступам дрожи в руках, по острой боли, сжигавшей внутренности, по нахлынувшему волной жару, от которого горело лицо и тело покрывалось испариной.
Утреннее спокойное настроение исчезло. Теперь шум дождя вызывал у Кийомори головную боль, а мягкий жемчужно-серый свет, струящийся из сада, резал глаза.
Несчастливый день.
Кийомори попытался успокоить себя, раздумывая о чем-либо. Его мысли, блуждая, переходили с одного предмета на другой. Был ли он прав, когда использовал политическое давление, чтобы заставить монахов действовать против Йоши? Конечно, сказал он себе. Для этого и существует политическая власть. Пусть Дзёме и монахи зарабатывают ее поддержку. Йоши — человек Йоритомо, монахи подвластны Кийомори. Первый министр беспокойно пошевелился. В какой степени его нынешняя болезнь вызвана злыми чарами? Потеря князя Чикары была сильнейшим ударом: с его помощью Кийомори держал в руках Совет.
Без Чикары семейство Тайра стало гораздо слабее. Кроме того, смерть князя явилась унижением всей семьи. Как Йоши смог победить лучшего бойца Тайра? Неужели у него есть помощник в мире духов? Если так, Кийомори обязан ответить на это религиозной мощью монахов. Они окажутся сильнее колдуна-самурая. Они не могут не победить!
Мысли Кийомори вернулись к настоящему моменту. Где эта проклятая баба? Сначала прислала глупую девчонку, обеспокоила его, а теперь заставляет себя ждать. Первый министр стал лихорадочно обмахиваться веером, пытаясь ослабить жар, исходивший от его бритой головы. Это не помогало: жар шел из какой-то точки в глубине живота. Какой-то дух терзал его, вгрызаясь в важнейшие для жизни части тела.
— Я пришла узнать о вашем здоровье, мой господин.
Это была Нии-Доно. Она неслышно проскользнула в зал и опустилась на колени перед помостом. Супруга Кийомори была миниатюрной: тонкой в кости, низкой ростом и худощавой. Ее густые, расчесанные на пробор волосы опускались как два мощных пепельно-черных крыла и почти достигали пола. Лицо красавицы было широким в середине, но под скулами обнаруживались глубокие впадины. Когда Нии-Доно говорила, обнажались мелкие зубки, аккуратно окрашенные в черный цвет смесью железа и дубильной кислоты. Белая пудра делала лицо жены Первого сановника похожим на маску.
За свою жизнь Нии-Доно привыкла к власти, научившись безжалостно и умело применять ее для достижения своих целей. Однако она понимала, что с Кийомори шутить нельзя и что, поскольку она женщина, ее власть — лишь отражение могущества ее супруга. Жизнь не всегда бывала легкой и приятной для Хатидзё-но-Нии-Доно. Даже звучное имя женщины всего лишь отражало ее положение в обществе: оно означало «дама второго разряда с Восьмой улицы». И это высокое звание она получила благодаря своему браку с Кийомори. Да, всем, что она имела, Нии-Доно была обязана своему мужу, и она полностью подчинялась ему, хотя иногда втайне бывала им недовольна.
Кийомори поджал губы и сквозь стиснутые губы прошипел:
— Ты выводишь меня из терпения, женщина. Ты просила встречи со мной по важному делу. Говори же, пока я не рассердился.
— Прости меня, мой господин. Я не стала бы нарушать твой покой, если бы не думала о твоих интересах. Меня волнует твое здоровье, и я почувствовала насущную необходимость справиться о нем.
— Да уж, важная причина, чтобы ворваться сюда, — в голосе Кийомори открыто звучала издевка.
— Думаю, что да. Мой господин, я боюсь обидеть тебя, но все же хочу рассказать тебе свой сон, от которого я пробудилась в слезах.
Нии-Доно остановилась в нерешительности. Она знала, что Первый министр верил вещим снам, но ждала его знака, чтобы продолжить.
У Кийомори болела голова. Он хотел было прогнать жену прочь, но… любопытство пересилило. Министр благосклонно кивнул.
— Я видела во сне загробный мир и его грозного царя Эмму-О, который посылал за тобой огненную колесницу. Я попыталась проснуться, но силы ада не отпускали меня. Колесница была ужасна; когда она въезжала в ворота Рокухары, желтое пламя освещало небо, а ее колеса гремели как гром. Жуткую карету сопровождали два чудовища, одно с конской, другое с бычьей головами.
Кийомори широко открыл глаза. Сон казался министру отвратительным, но он вдруг обнаружил, что жадно вслушивается в слова жены.
— Ну! — шипящим голосом произнес он. — Что же произошло потом?
— Я содрогнулась, когда узнала, что духи хотят забрать тебя! «Почему? — закричала я. — Он хороший человек!» Они сказали, что у тебя дурная карма. За то, что ты сжег пятидесятиметровую статую Вайрачаны в храме Кофуку-дзи, царь Эмма-О приговорил тебя к вечным мукам в самом жарком из подземелий ада — Авити, где грешники заживо горят и вновь возрождаются для неимоверных страданий!
Кийомори застонал. Даже Баку, пожиратель снов, отказался бы проглотить такое видение!
Монахи Кофуку-дзи ненавидели Кийомори. Из-за их чар он теперь обречен был на мучительную смерть. Но если бы не давление со стороны Минамото, храм не был бы сожжен. Это они, его враги Минамото, виновны в святотатственном действе. Они, а не он!
Кийомори глядел на жену, не видя ее, и лишь наполовину понимал ее слова.
— Проснувшись, я тут же приказала послать дары во все храмы. Монахи горы Хией читают сутры у всех алтарей. Делается все, чтобы спасти твою душу.
— Уходи! — крикнул Кийомори. Его шея раздулась, капли пота потекли по лицу, кожа побагровела от гнева.
Нии-Доно торопливо попятилась к выходу. Она рассказала свой сон не только из добрых побуждений, искренней заботы о нем, но и с некоторой долей злорадства. Ее чувства к мужу всегда были двойственными, но все же она любила его за нежность, которую он проявлял к ней раньше, и за высокое положение, которое занимал теперь. Не многие женщины достигали второго разряда, и она добилась такой чести только как жена Кийомори.
Двигаясь к выходу, Нии-Доно увидела, что из ее мужа словно мгновенно вышел раздувавший его тело воздух. В какой-то миг из грозного вельможи он превратился в сморщенного старика.