Почтенный незнакомец в гусарском доломане слушал меня с неподражаемой серьезностью и самообладанием, пока в увлечении я не взмахнул рукой. Тут, вероятно, в порыве восторга, пробужденного в его душе этой внезапной переменой его судьбы, он проделал три сальто-мортале (или три выкрутаса, как оригинально выразился капитан Пок) в такой быстрой последовательности, что несколько мгновений было неясно, увенчала ли природа его туловище головой или ногами.
Дав знак капитану Поку следовать за нами, я направился прямо к улице Риволи. До самых ворот гостиницы нас сопровождали непрерывно растущие толпы, и я почувствовал себя счастливым, когда мои подопечные благополучно скрылись за ее дверями, так как улюлюкание и глумливые выкрики валивших за нами зевак заставляли ожидать новых покушений на их права.
Войдя в свой номер, я увидел там курьера, который только что прибыл из Англии и ожидал моего возвращения. Он вручил мне пакет от моего главного управляющего в Англии. Наскоро распорядившись о том, чтобы капитан Пок и незнакомцы были удобно устроены (в точном выполнении этих распоряжений можно было не сомневаться: сэр Джон Голденкалф, с годовым доходом, как думали, в три миллиона франков, пользовался в гостинице неограниченным кредитом), я поспешил в свой кабинет и стал нетерпеливо просматривать почту.
Увы, от Анны не было ни строчки! Упрямая девушка все еще не принимала всерьез мои страдания. В отместку я на мгновенье решил стать последователем Магомета, чтобы с чистой совестью завести гарем.
Письма были от множества корреспондентов, в том числе от ряда доверенных лиц, которые блюли мои интересы в самых разных частях света. Полчаса назад я сгорал от желания узнать поближе угнетенных незнакомцев, но теперь мои мысли сразу приняли новое направление, и вскоре я заметил, что от живости, с какой я было принял к сердцу их благополучие и счастье, не осталось и следа; ее сменили новые пробудившиеся во мне интересы. Таким простым способом система, которой я придерживаюсь, несомненно, осуществляет немалую долю своих великих целей. Не успеет какой-либо интерес стать мучительным из-за своей чрезмерности, как уже перед нами возникает новое требование, чтобы отвлечь наши мысли новым притязанием на нашу чувствительность. Такое ослабление наших привязанностей от излишнего себялюбия до более спокойного и равного чувства беспристрастия создает то справедливое и великодушное умонастроение, которого добиваются ученые экономисты, превознося чудеса и преимущества своей излюбленной теории вкладов в дела общества.
В таком счастливом состоянии духа я принялся за чтение писем, с жадностью и в то же время со священной решимостью чтить провидение и творить справедливость.
Первое послание было от агента, который ведал моим главным вест-индским поместьем. Он извещал меня, что все надежды на урожай уничтожены ураганом, и просил прислать средства, необходимые, чтобы сохранить плантацию до нового урожая, который возместил бы убытки. Гордясь своей пунктуальностью делового человека, я, прежде чем вскрыть новое письмо, написал банкиру в Лондон распоряжение предоставить необходимые суммы и уведомить об этом вест-индского управляющего. Поскольку мой' банкир был членом парламента, я воспользовался этим случаем, чтобы указать на необходимость правительственных мер для защиты интересов владельцев сахарных плантаций, весьма заслуженного класса наших сограждан, чей деловой риск и неизбежные убытки настоятельно требуют такой поддержки. Закончив письмо, я с удовлетворением подумал о своей энергии и быстроте действий, — это было новое доказательство правильности моей теории капиталовложений.
Второе письмо было от управляющего моей собственностью в Индии. Оно, к счастью, уравновешивало предыдущее сообщение о гибели урожая: управляющий сообщал, что Индийский полуостров, по-видимому, будет завален сахаром, однако, поскольку доставка товаров из Индии значительно дороже по сравнению с другими колониями, обильный урожай не принесет никакой выгоды, если правительство не примет мер для уравнения индийских плантаторов в правах со всеми остальными. Я вложил это письмо в другое, адресованное лорду Сэй-энд-Ду, одному из министров, в самых лаконических и недвусмысленных выражениях спрашивая его, может ли империя процветать, если какой-то ее части присваиваются исключительные привилегии в ущерб всем остальным. Поскольку этот вопрос был задан в чисто британском духе, я льщу себя надеждой, что он открыл глаза министрам его величества: после этого в газетах и в парламенте много говорилось о необходимости защиты наших соотечественников в Индии и о необходимости строить национальное благоденствие на единственно надежной основе — свободе торговли.
Следующее послание было от моего компаньона в большой промышленной фирме, которой я предоставил добрую половину ее основного капитала, желая войти в дружеское общение с прядильщиками. Автор возмущался пошлинами на ввозимый хлопок, с горечью указывал на возрастающую конкуренцию европейского континента и Америки, ясно намекая, что владелец Хаусхолдерского поместья должен бы воздействовать на правительство в деле, имеющем такое огромное значение для всей нации. Этот намек не пропал даром. Я тут же написал пространное письмо моему другу лорду Пледжу, в котором объяснил опасность, грозящую нашей экономике. Я указал, что мы перенимаем ложные теории американцев (земляков капитана Пока); что торговля, бесспорно, процветает больше всего, когда приносит наибольшие доходы, что успех в делах зависит от усилий, а усилия бывают успешнее всего тогда, когда они ничем не стеснены; что человек прыгнет дальше без кандалов и ударит крепче без наручников, а потому коммерсант больше преуспевает, если ему ничто не будет мешать и его предприимчивость и энергия не будут скованы наглым и эгоистичным вмешательством посторонних интересов. В заключение следовали красноречивое описание деморализующих последствий контрабанды и едкая критика общего направления налоговой политики. Я писал и говорил в свое время немало хороших вещей, в чем некоторые мои подчиненные заверяли меня с таким жаром, что при всей своей природной скромности я не мог этого отрицать. Но да простят мне мою слабость, если я теперь добавлю, что это письмо к лорду Пледжу содержало ряд исключительно удачных мест. И в особенности последний абзац представлял собой удивительно тонкое и метко сформулированное нравственное поучение.
Четвертое письмо было от управителя Хаусхолдерского поместья. Он говорил о трудности взимания арендной платы и приписывал эту трудность низким ценам на хлеб. Он писал, что некоторые фермы придется сдать новым арендаторам, и высказывал опасение, что неразумные вопли против хлебных законов еще более ухудшат положение. Люди, имеющие земельные интересы, должны неослабно следить за любым движением в народе, связанным с этим вопросом, ибо существенное изменение нынешней системы сразу же понизило бы доходы от земельных владений не менее чем на тридцать процентов по всей Англии. После весьма резкого выпада против аграриев, партии, которая только-только начинала поднимать голову в Англии, автор письма в заключение остроумно доказывал, что защита земельных собственников и поддержка протестантской религии неразрывно связаны между собой.