Кузьма Поляков хвастается, как высшей наградой, тем, что и по его спина ходила знаменитая бамбуковая палка сумасшедшего барона.
Лагерь врага многолик и разнообразен. Есть в нем и отпетые головорезы, и забывшие честь и совесть русского человека генералы и офицеры, вроде генерала Шемелина, и просто неудачники, неврастеники и маньяки.
В иных случаях, при изображении облика врага К. Седых подчеркивает подчас и мужество, и стойкость, и военную выправку всех этих казачьих урядников, есаулов и полковников, выброшенных народом на свалку истории.
Разумеется, здесь нет и не может быть какой бы то ни было моральной реабилитации белого движения Дело в другом. Просто художник отказался от традиционного штампа в изображении врага, стремясь подать его во весь рост. С тем большей силой и потрясающей правдой прозвучала в его романе трагическая обреченность вольных или невольных приверженцев старины, мира насилия и угнетения. Символически звучат слова, завершающие рассказ о бегстве каппелевцев: «Было четыре часа пополудни, когда последние каппелевские части пересекли границу. Уходя вслед за ними, бронепоезд кадил над степью густым поминальным дымом. Но подувший с севера ветер быстро разогнал и рассеял этот траурный дым у последних рубежей России».
Верный исторической правде, писатель заставляет почувствовать и трагедию тех русских людей, которые по недоразумению оказались по другую сторону баррикады. Как известно, к белогвардейцам иногда попадали и случайные люди — какой-нибудь Агейка Бочкарев, вечный батрак и перекати-поле, обманутые эсеровской пропагандой уральские рабочие из ижевско-воткинской дивизии, что дрались под красным знаменем на стороне Колчака. В романе хорошо показана эта сложная борьба и запутанность человеческих судеб в бешеном круговороте событий. «У Семенова, — пишет автор, — служили и такие казаки, которые могли бы с горькой иронией сказать о себе: „Солому едим, а форсу не теряем“.
5
Для художественной манеры К. Седых характерна лирическая окрашенность повествования. Она проявляется и в своеобразной форме авторских обращений к торою, и в эмоционально насыщенных авторских монологах, перерастающих порою во внутренне законченное лирическое стихотворение в прозе. Лирические отступления придают не только особую взволнованность повествованию, но и несут в себе обобщающую идею. Это своеобразный комментарий к событиям и поступкам людей, раздумья художника о народе и родине. Так выглядит, в частности, то место в романе, где речь идет о трагической обреченности каппелевцев и справедливости народного возмездия. Резким контрастом с этой отходной по обреченной белогвардейщине звучат страницы, рисующие боевую тревогу среди вчерашних партизан. «Боевая тревога!.. Выкинь тогда из сердца и памяти все, что может лишить тебя стойкости и мужества в боях и походах! И если ты начал строить новую избу, — бросай ее недостроенной, открытой всем ветрам и вьюгам… Придется тебе покинуть и мать, и жену, и своих белоголовых, целых три года не видевших молока ребятишек… Тяжело будет расставаться тебе с семьей и домом! Но утешься, если можешь, тем, что не легче будет расставание и твоего боевого товарища, соседа…»
Лирические размышления, авторские обращения к героям усиливают эмоциональное воздействие книги, смягчают суровый колорит повествования. Иногда они обозначают резкие переломы и неожиданные перемены в жизни героев. Так, рассказ о судьбе Ганьки, попавшего нежданно, негаданно к унгерновцам, обрамляется таким писательским обращением к герою: «Ганька, Ганька!.. Как внезапно и страшно переменилась твоя жизнь»…
В другом случае они подчеркивают необычность обстановки, в которой оказываются действующие лица романа, контрастно оттеняют исключительность их положения по сравнению с привычной размеренной жизнью.
Так взволнованно-лирический зачин «Отчего края» о невозвратной молодости, ее горестях и радостях, оставляющих неизгладимый след в памяти человека на всю жизнь, помогает отчетливей представить тяжелую участь не знающего еще жизни, наивного и неопытного паренька-подростка, столкнувшегося лицом к лицу с ужасами войны. Вместе с тем в этом лирическом начале романа угадывается и другой, более глубокий подтекст — это необыкновенная молодость отчего края, родины, молодость, прошедшая в лихих партизанских рейдах, под грохот пушечной канонады и скороговорку пулеметов.
В лирических отступлениях отчетливо и прямо выражается и писательская оценка, и отношение к изображаемому. Посмотрите хотя бы, каким взволнованным авторским реквиемом сопровождает он жертвы рысаковских карателей. «Нестерпимо сияла внизу серебряная лента Аргуни. А за ней, уходя в бесконечную даль, величаво синели маньчжурские сопки, и не было им ни конца, ни края. Среди них была почти незаметная заросшая лесом сопка, у подножья которой горюнилась теперь одинокая братская могила. Не подняться, не покинуть этой тесной могилы в чужой земле ни одному зарытому в ней партизану. Никто никогда не увидит их больше в родном краю. Не придется им ни пахать, ни сеять, ни биться с врагами, ни любоваться на жен и детей…».
В отличие от «Даурии», пейзажная живопись «Отчего края» выглядит беднее. Краски здесь суше и суровее. Весьма показательно, что большинство событий в романе разыгрывается в зимнее время, в пургу, лютый мороз и стужу. Правда, иногда художник передает и все очарование забайкальской зимы, игру световых оттенков, но таких картин в романе не много. Там же, где мы с ними встречаемся, нас невольно захватывает разнообразие художественных красок писателя.
Стремясь передать всю полноту и многоликость жизни, писатель нередко сталкивает рядом серьезное и смешное, драматическое и комическое. Это переплетение забавного и нелепого с суровым и трагическим проявляется и в отдельных сценах и ситуациях, и во включении в повествование подчеркнуто комических персонажей. В «Даурии» в таком трагикомическом плане выведена была фигура Никулы Лопатина. В «Отчем крае» его место занял старик Кум Кумыч, прозванный так за дотошное пристрастие обязательно находить и устанавливать с каждым встречным и поперечным свое родство. «А ну-ка, давай разберемся. Фамилия у тебя какая? Улыбин? Это какого же Улыбина? Покойного Северьяна?.. Тогда ты раньше времени от родни отказываешься, немочь зеленая. Ведь я-то доподлинно знаю, что крестным отцом твоего дедушки, царствие ему небесное, был родной дядя моей бабушки, Андрон Закурдаев. Это тот самый Андрон, который на свадьбе у твоего дяди Терентия пельменями объелся и богу душу отдал».
В гражданскую войну Кум Кумычу явно не везло. Он никак не мог угадать, кто белый, кто красный, и получал взбучку от тех и других, неизменно попадая впросак, пока, наконец, не подался в партизаны. Рассказ его о пережитых им злоключениях смешон и забавен, но в нем комически преломились очень конкретные, очень реальные особенности времени.
Не лишен роман и недостатков. Бросается в глаза некоторая композиционная разбросанность. Кое-где «Отчий край» перегружен хроникальным материалом, который иногда подчиняет себе подлинно художественное развитие событий и картин. Если в первом романе К. Седых действие развертывалось эпически размеренно, то в новом произведении писателя оно насыщается динамикой боев, отступлений, сценами походной жизни. Иногда такое стремительное развитие событий не позволяет автору полно и глубоко раскрыть внутреннее состояние отдельных героев, дать углубленную разработку их характеров.