Но и эта толпа
неспособна была мирно вывести корабль Речи Посполитой на тихие воды, умы людей этих были погружены во мрак и мглу, а души развращены.
Все твердили, что выборы будут роковыми, но никто не знал, что они окажутся всего-навсего жалкими, ведь, кроме пана Заглобы, почти все, кто
трудился во имя Пяста, не догадывались о том, что из-за тупости шляхты и войны меж магнатами посадить князя Михала на трон не составит труда.
Один Заглоба чувствовал себя в родной стихии. Едва лишь открылся сейм, он перебрался в город и только изредка наведывался в усадьбу навестить
Басю. С той поры, как Кшися собралась в монастырь, Бася приуныла, и старик частенько забирал ее в город поглядеть на базары и развлечься
немного.
Выезжали они ни свет ни заря, возвращались к ночи. Все было Басе в новинку и радовало взор: люди, редкостные товары, пестрота толпы,
пышность и великолепие войска. Глаза ее сверкали, словно два уголька, она без конца вертела головой во все стороны, точно на шарнирах, не в
силах налюбоваться и наглядеться, и без конца задавала пану Заглобе вопросы, а он рад был лишний раз показать свою ученость и житейскую
мудрость. Иногда их коляску сопровождал целый эскорт; рыцари восхищались Басиной красотой, живостью и быстротою ума, а Заглоба частенько
рассказывал им историю про утиную охоту и подстреленного из дробовика татарина, чем приводил их в полный восторг.
Однажды весь день глядели они на свиту и войско Феликса Потоцкого и только поздним вечером собрались домой. Ночь была светлая и теплая; над
лугами висел густой белый туман. Пан Заглоба любил повторять, что на большой дороге, где столько солдатни и челядинцев, следует остерегаться
разбойников, но на этот раз он крепко заснул; дремал и кучер; только Бася, воображение которой никак не могло успокоиться, не спала.
Вдруг до слуха ее донесся конский топот.
Потянув пана Заглобу за рукав, Бася сказала:
- Ох, кто-то за нами шпарит!
- Что, как, где?
- Шпарит, говорю, за нами!
Пан Заглоба проснулся окончательно.
- Вот! Сразу - “шпарит”! Может, едет кто той же дорогой...
- Разбойники это, разбойники, не иначе!
Бася говорила с такой уверенностью, потому что ей ужасно хотелось приключений, встречи с разбойниками. Она давно ждала случая показать свою
удаль и, когда пан Заглоба, кряхтя и бормоча что-то себе под нос, достал с сиденья пистолеты, которые всегда имел при себе “на случай”, стала
упрашивать его, чтобы один он непременно дал ей.
- В первого, кто приблизится, я без промаха выстрелю. Тетушка из мушкета стреляет скверно, но она впотьмах не видит ни зги. Поклясться
могу, разбойники! Ах боже! Хоть бы они нас задели! Дайте пистолет, да поживее!
- Идет! - отвечал Заглоба. - Я дам пистолет, а ты дай слово, что раньше меня, пока я “пли” не скомандую, не выстрелишь. Тебе только дай
ружье, и ты готова, не спросив “стой, кто идет?”, пульнуть в первого встречного, а потом разбирайся!
- Так сначала я спрошу: “Стой, кто идет?”
- Ба, а если это пьянчужки какие едут и девице что-нибудь не вполне галантное скажут?
- Пальну тогда немедля!
- Ах ты, сорвиголова! Вот и вози тебя после этого в столицу. Сказано - без команды не стрелять!
- Я спрошу: “Кто идет?”, но басом, так, что и не догадается никто.
Сказано - без команды не стрелять!
- Я спрошу: “Кто идет?”, но басом, так, что и не догадается никто.
- Будь по-твоему! Гм! Они уже близко. Не бойся, это люди порядочные, грабители выскочили бы из оврага.
Но так как разбойников на дорогах хватало и рассказов про всякие случаи тоже, пан Заглоба приказал ехавшему впереди челядинцу остановиться
на свету, в нескольких шагах от поворота с черневшими впереди деревьями.
Тем временем четверка всадников была примерно в десяти шагах. Бася, отважившись, спросила грозным басом, которому, как ей казалось, мог
позавидовать любой драгун:
- Стой, кто идет?
- А вы чего на дороге застряли? - отвечал один из всадников, решивший, что у них упряжь не в порядке или колесо сломалось.
Услышав этот голос, Бася тотчас опустила пистолет и воскликнула:
- Это же дядюшка! Ей-богу!
- Какой такой дядюшка?
- Маковецкий!
- Гей там! - крикнул Заглоба. - Уж не пан ли это Маковецкий с паном Володыевским едут?
- Пан Заглоба? - отозвался маленький рыцарь.
- Михал, друг!
Тут пан Заглоба стал поспешно вылезать из брички. Только он перекинул одну ногу, как Володыевский соскочил с коня и в мгновенье ока
оказался рядом. Узнавши при свете месяца Басю, он схватил ее за обе руки и воскликнул:
- Привет и поклон вам сердечный! А где панна Кшися? Сестра? Все здоровы?
- Слава богу, здоровы! Приехали! Наконец-то! - отвечала трепещущая от волнения Бася. - И дядюшка здесь? Дядюшка!
Воскликнув это, она кинулась на шею пану Маковецкому, подошедшему к повозке, а пан Заглоба тем временем заключил в объятья пана
Володыевского. После долгих приветствий началась церемония знакомства пана стольника с паном Заглобой, и оба всадника, отдав коней челядинцам,
пересели в повозку - Маковецкий с Заглобой на заднее сиденье, Бася с Володыевским - на переднее.
Расспросам, возгласам, восклицаниям не было конца, как всегда после долгой разлуки.
Пан Маковецкий спрашивал про жену, а Володыевский еще раз осведомился о здоровье панны Кшиси; он, казалось, был несколько озадачен
внезапным отъездом Кетлинга, но все это мелькнуло вскользь, второпях, пан Михал спешил рассказать, что поделывал в глухой стороне, у себя на
заставе, как он там за ордынцами охотился, как ему порой тоскливо бывало, но и пользительно - старой жизни изведать.
- Вот стало быть... - рассказывал он, - поначалу показалось мне, будто давние времена вернулись, и мы - Скшетуский, Кушель, Вершулл и я -
снова в Лубнах вместе. И только, когда мне рано утром казачок ведро воды умыться принес, глянул я на себя - а волосы на висках седые, нет,
думаю, не тот я, что был, но, впрочем, иной раз кажется, что пока желания прежние остаются, то и человек прежний.
- В самую точку попал! Видно, там на свежей травке да на приволье и разум твой сил набрался, потому что никогда еще столь быстрым не был.
Как говорится, охота пуще неволи! Нет лучшего лекарства от меланхолии.
- Что правда, то правда, - добавил пан Маковецкий. - Там у Михала колодцы глубокие, потому как родников поблизости нет. И вот скажу я вам,
как выйдут на рассвете солдаты к колодцу, как заскрипят журавли, просыпаешься да встаешь с такой охотой, что готов господа бога благодарить за
одно только, что на свете живешь.