Путешествие близилось к концу; между тем настала ясная ночь, озаренная светом огромной золотой луны. Подымаясь над степью, луна постепенно
бледнела, и наконец блеск ее затмился ярким заревом, вспыхнувшим впереди каравана.
- Что это? - спросила Бася.
- Увидишь, - ответил, шевеля усиками, Володыевский, - дай только проедем вон тот лесочек, что нас от Хрептева отделяет.
- Это уже Хрептев?
- Когда б не деревья, он бы тебе виден был как на ладони.
Въехали в лесок, но и половины не проехали, как на другом его конце показалось множество огоньков, - сущий рой светлячков или мерцающих
звезд! Звезды эти приближались с необыкновенною быстротой, и вдруг весь лесочек сотрясся от громких криков:
- Vivat наша госпожа! Vivat ее высокородие! Vivat! Vivat!
Это были солдаты, спешившие встретить Басю. Сотни их мгновенно смешались с татарами. Каждый держал в руке длинную палку с расщепленным
концом, куда был вставлен пучок горящих лучин. Некоторые несли на шестах железные светильники, в которых горела смола, роняя наземь долгие
огненные слезы.
Бася немедленно оказалась в окружении усатых, грозных и диковатых, но светящихся радостью лиц. Почти никто из этих людей прежде ее не знал,
многие ожидали увидеть степенную матрону и тем сильнее обрадовались этой почти еще девочке, которая, сидя на белом жеребчике, с благодарностью
склоняла налево и направо прелестное розовое личико, счастливое и вместе с тем смущенное столь неожиданным приемом.
- Благодарю вас, судари, - промолвила Бася, - знаю, не ради меня это...
Но звуки ее серебристого голоска потонули в приветственных возгласах, от которых дрожали в бору деревья.
Рыцари из хоругвей генерала подольского и пшемысльского подкомория, казаки Мотовило, липеки и черемисы перемешались между собой. Всяк хотел
разглядеть молодую полковницу, подойти поближе, а кто погорячее, норовил поцеловать край ее шубки или ногу в стремени. Для полудиких воинов,
проведших жизнь в набегах и охоте за людьми, привыкших к кровопролитию и резне, это было явление столь необычайное и поразительное, что твердые
их сердца дрогнули и в груди пробудились какие-то новые, неведомые чувства. Басю вышли встречать из любви к Володыевскому, желая сделать ему
приятное, а может, и подольститься, но внезапно всех охватило умиление. Улыбающееся, милое и невинное личико с блестящими глазами и
раздувающимися ноздрями в одно мгновенье стало дорого солдатам. “Дитина ты наша!” - кричали старые казаки, истые степные волки. “Херувим каже,
пане регiментар!”, “Зорька ясная, цветик ненаглядный! - восклицали рыцари. - Все, как один, за нее головы сложим!” А черемисы, прикладывая к
широкой груди ладони, причмокивали губами: “Алла! Алла...”
Володыевский донельзя был растроган и обрадован; подбоченясь, он поглядывал вокруг с нескрываемой гордостью за свою Баську.
Под неумолчные крики наконец выехали из лесочка, и тотчас глазам новоприбывших представились солидные деревянные строения, стоящие вкруг
двора. Это и было хрептевское сторожевое поселенье, ярко освещенное пылавшими перед частоколом огромными кострами - горели целые стволы. И на
майдане развели множество костров, только поменьше, чтобы не наделать пожару.
Солдаты погасили свои лучины, поснимали с плеч кто мушкет, кто пищаль, кто штуцер и принялись из них палить в честь прибытия комендантши.
И на
майдане развели множество костров, только поменьше, чтобы не наделать пожару.
Солдаты погасили свои лучины, поснимали с плеч кто мушкет, кто пищаль, кто штуцер и принялись из них палить в честь прибытия комендантши.
Вышли за частокол и оркестры: рыцарский с рожками, казацкий с литаврами, барабанами и разными многострунными инструментами и, наконец,
липеки: в их оркестре по татарскому обычаю, всех заглушая, пронзительно дудели сопелки. К общему шуму примешивался лай солдатских собак и рев
перепуганной скотины.
Впереди теперь ехала Бася, а с нею рядом по одну руку - муж, по другую - Заглоба; сопровождение несколько поотстало.
Над воротами, украшенными пихтовыми веточками, на смазанных салом и освещенных изнутри бачачьих пузырях чернелась надпись.
Пусть вас вечно любовь согревает немеркнущим пламенем
Crescite <Плодитесь (лат.).> милые гости, multiplicamini!<Размножайтесь (лат.).>
- Vivant! Floreant! <Да здравствуют и процветают! (Лат.)> - закричали солдаты, когда маленький рыцарь с Басей остановились, чтобы прочитать
надпись.
- Черт возьми! - сказал Заглоба. - Я ведь тоже гость, но если призыв к размножению и ко мне обращен, убей меня бог, коли я знаю, как на
него ответить.
Однако нашлось и специально ему предназначенное двустишие, и Заглоба, к немалому своему удовольствию, прочел:
Слава Онуфрию Заглобе бесстрашному,
Величайшей гордости рыцарства нашего!
Володыевский на радостях пригласил всех офицеров и товарищей к себе на ужин, а для солдат велел выкатить пару бочонков горелки. Тут же
забили нескольких волов, которых немедля принялись жарить на кострах. Угощенья было вдоволь и даже с избытком; до поздней ночи не стихали над
заставой крики и мушкетные выстрелы, наводя страх на шайки разбойников, скрывающиеся в ушицких ярах.
ГЛАВА XXIII
Володыевский у себя на заставе не сидел сложа руки, да и люди его пребывали в неустанных трудах. Охранять Хрептев обычно оставалось человек
сто, а то и меньше, прочие же постоянно были в разъездах. Самые значительные отряды посылались для почесывания ушицких оврагов: они находились
как бы в состоянии непрерывной войны, поскольку разбойные ватаги, зачастую весьма многочисленные, оказывали яростное сопротивление и не раз
приходилось вступать с ними в форменные сражения. Подобные экспедиции длились по нескольку дней, а порой и неделю-другую. Отряды поменьше пан
Михал отправлял аж к самому Брацлаву - собирать свежие вести об орде и Дорошенко. Этим велено было добывать языков, за которыми они и охотились
в степи; другие спускались по Днестру до Могилева и Ямполя для поддержания связи со стоявшими в тех местах гарнизонами; часть людей следила за
тем, что делается на валашской стороне; иные возводили мосты, подправляли старый тракт.
В краю, где теперь царило столь оживленное движение, постепенно становилось спокойнее; некоторые местные жители - посмирнее нравом, менее
охочие до разбойной жизни - потихоньку возвращались в опустелые селенья, сперва с оглядкой, потом все смелее. В самом Хрептеве поселилось
несколько евреев-ремесленников; все чаще стали заглядывать бродячие торговцы, а случалось, и богатый купец-армянин забредал. У Володыевского
появились основания надеяться, что, если господь бог и гетман позволят ему еще несколько времени пробыть здесь комендантом, глухой этот угол
помалу совершенно переменит свой облик.