Он-то и обнял Виталия, и Виталий зашагал вместе со всеми, ещё не зная куда.
— В ногу, в ногу! — сказали ему слева. — Уж если с народом идти, так обязательно в ногу.
Лида рассмеялась:
— Пусть привыкает!
Виталий немного осмотрелся и спросил Лиду, что это за демонстрация.
— А ты в порту был? — спросила Лида.
— Был, — ответил Виталий.
— Японский крейсер тебе понравился?
— Не совсем! — сказал Виталий. — Лида, а зачем он пришёл сюда?
— Вот и нам он не понравился! — без улыбки ответила Лида. — И мы хотим спросить, зачем он пришёл сюда.
Над самой головой Виталия колыхался огромный транспарант:
«Да здравствует Советская Россия от Балтики до Тихого океана!»
Октябрьская революция положила конец капитализму в России.
Через два месяца после победы Октября в Петрограде и Москве власть Советов утвердилась и на Дальнем Востоке.
Но молодой республике угрожала беда.
Бывшие союзники России в войне с Германией — империалисты Антанты — с беспокойством взирали на события, развивавшиеся в России.
Война на Западе ещё продолжалась. Но народы уже устали от кровопролитной бойни. Империалисты опасались, что заключение Брестского мира может облегчить положение Германии, затруднив продвижение войск Антанты и усилив стремление к миру на всех фронтах. Укрепление советской власти в России могло послужить заразительным примером для рабочих и солдат Запада: охваченные глубоким недовольством в связи с затянувшейся войной, они могли повернуть штыки против своих господ и угнетателей. Империалисты испытывали величайшую тревогу.
Вошедший 12 января 1918 года в порт Владивосток японский крейсер «Ивами» показал молодой Советской республике, что буржуазия за границей враждебно следит за развивающимися в России событиями и исподволь к чему-то готовится…
5
Дни шли за днями, то похожие, то не похожие друг на друга.
Интерес приморцев к «Ивами», казалось, остыл: только мальчишки по-прежнему бегали в порт смотреть на чужой крейсер.
На «Ивами» же шла своя жизнь. Каждый час отбивали склянки. Утром проводили церемонию поднятия флага, и резкие звуки японского горна пугали галок, сидевших на коньках портовых пакгаузов. Вечером флаг опускался, происходила поверка, — ровной полоской выстраивались матросы на палубе, и по рядам их прокатывался суховатый и резкий счёт:
— Ици!
— Ни!
— Сан!
— Си!
— Го!
Кроме матросов, на крейсере были и пехотинцы, то и дело появлявшиеся на палубе.
Вскоре рядом с крейсером стало транспортное судно. Стрелы его лебёдок лежали недвижно в гнёздах, хотя вся палуба судна была заполнена грузом, плотно обтянутым брезентом. На транспорте развевался военный флаг. В солнечные дни открывались люки его трюмов. Можно было различить, что внизу, в трюмах, копошатся солдаты. И крейсер и транспортное судно были набиты японскими солдатами.
Однажды на траверзе мыса Поворотного, минуя сигналы заградителей, показался ещё один военный корабль с приданными посыльными судами. Это был английский крейсер «Суффольк». Англичане не захотели стоять на рейде. По международному коду они вызвали капитана порта и потребовали освободить для них два причала. Пришвартовались они двумя концами, устраиваясь надолго. К бокам «Суффолька» прижались, точно щенята к суке, посыльные суда. Заполоскались по ветру красно-бело-синие флаги, пересечённые двумя крестами: косым — андреевским и прямым — георгиевским.
Рядом с английским крейсером стал американский — «Нью-Орлеан». Зарябили в глазах звезды и полосы американского флага. Американские матросы быстро освоились с незнакомым портом: то в одном, то в другом ресторане они заводили драки и хулиганили на улицах. Их мог арестовать только свой патруль.
И американские патрули стали расхаживать по улицам Владивостока, удивляя людей длинноствольными кольтами, болтавшимися у колена. Что бы ни натворили американцы, все покрывал их флаг.
Увидели приморцы и других иностранных моряков. Красно-бело-зелёный флаг с гербом Савойской династии затрепыхался на крейсере «Витторе Эммануил». Певучая речь итальянцев зазвучала рядом с картавой скороговоркой французов с крейсера «Жанна д'Арк» под сине-бело-красным флагом… Притащился румынский миноносец, за ним — греческий.
Не случайность свела все эти корабли под разными флагами в советский порт на Тихом океане. Разноплемённые матросы и солдаты, появившиеся во Владивостоке, были явным свидетельством заговора капиталистов против Советов.
Стальные утюги тяжело легли на сумрачную гладь Золотого Рога. Они не двигались. Но тяжесть их, казалось, ложилась и на порт, и на заводы, и на фабрики, и на депо Приморья. Казалось, что тени от их мачт и броневых башен, постепенно удлиняясь, покрывают весь Дальний Восток, простираясь и на Сибирь.
…В хлебных лавках появились очереди. Люди роптали, стоя в очередях, и названия кораблей произносили здесь с ненавистью и проклятиями.
Однажды сестра Виталия Лида вернулась домой без хлеба.
— Взбесились все булочники, — сказала она устало: — вчера хлеб стоил двадцать пять копеек фунт, а сегодня — уже пятьдесят. А у меня, как на грех, получка задержалась…
— Ну чего же волноваться? — сказала мать, посмотрев на неё. — Сегодня не купили — завтра купим…
— Завтра может стать ещё дороже… Мерзавцы купцы обнаглели. Послушала бы ты, как они с простым народом разговаривать стали… Если цены поднимутся, не знаю, как мы проживём…
Виталий выглянул из своей комнаты. Увидел слезы на глазах сестры.
— Надо и мне идти работать! — сказал он.
— Вот ещё чего не хватало! — отозвалась Лида. — Твоё дело — гимназию окончить, Виталька. Нечего срываться. Кончишь учиться, тогда и будешь работать… А мне товарищи помогут, если что…
— Какие товарищи?
— Много знать будешь, скоро состаришься! — усмехнулась Лида, обняв его худенькие плечи. — Проживём, братишка, как-нибудь.
Благоволивший к Лиде булочник, у которого она брала хлеб, сказал, таинственно подмигнув, что скоро не будет муки.
А через три дня газета «Красное знамя» сообщила, что по требованию Владивостокского консульского корпуса объявлена экономическая блокада Советского Приморья. Двести тысяч пудов пшеницы, закупленные Советами в Маньчжурии и приготовленные к отправке в Приморье, остались в Харбине, у Тифонтая. На пшеницу наложили эмбарго — запрет вывоза.
Жить стало трудно, и Виталий настоял на своём. Он брал переписку; у него был хороший почерк. Зарабатывал на этом рублей пятнадцать — двадцать в месяц. Клеил конверты и пакеты для соседней бакалейной лавчонки, получая по копейке за четыре штуки.
6
Апрель начался проливными дождями. Слякоть покрывала улицы города. Сырость проникала всюду. Виталий мёрз в своей старенькой шинельке. От дома до гимназии он не ходил, а бегал, чтобы согреться.
Но в этот день на пути в гимназию, против обыкновения, он задержался. На Китайской улице Виталий заметил необычное скопление народа. Прохожие останавливались. Толпа росла. Внимание любопытных привлекали открытые двери мастерской Исидо.
— Что случилось? — спросил Виталий рабочего в куртке.
— Убили двух японцев.
— Как убили? — испугался Виталий. — Исидо?
— Да, Исидо, черт их возьми совсем! — сердито сказал рабочий.
— Что же вы ругаетесь? — удивился Виталий.
— Молод ты ещё, гимназист, — ответил рабочий. — Дорого они нам обойдутся.
Виталий так и не понял, что хотел этим сказать собеседник. В этот момент толпа зашевелилась.