Теперь же, когда он услышал слова Варрона, они поразили его, как нечто совершенно неожиданное. Его решения как не бывало, он, всегда такой рассудительный и уверенный в себе человек, заколебался, впал в смятение.
Вот перед ним то, к чему он всю жизнь стремился: материал, на котором можно проверить свои теории на практике. Ему нужны были римские солдаты и противник, ему нужна была война или, по меньшей мере, одно большое сражение. Здесь все это было. Сенатор — умный, смелый, обаятельный, его друг и отец его подруги, — предлагал ему все это. Правда, он предлагал ему не римских солдат, а лишь «вспомогательные войска», как их презрительно называли в армии, части, составленные из варваров, с примесью небольших отрядов римлян. Но поработать и с этим материалом было большим искушением. Полковника Фронтона можно было обвинить в чем угодно, только не в трусости. Но он был римский солдат, и некоторые принципы римского солдата вошли в его плоть и кровь. Он был надменен, как все римские офицеры. Он любил Восток, но варвар оставался для него варваром, и вести варваров против римлян, хотя бы варвары эти совершали полезное для империи дело, а римляне — вредное, было недостойно. Как римский солдат, он усвоил также, что излишней опасности следует избегать. Солдат в походе, если даже не предвидится нападения, разбивает укрепленный лагерь и укрывается за валом. Солдату нужна уверенность в завтрашнем дне, право на пенсию и обеспеченную старость необходимо ему, как воздух.
И вот полковник Фронтон стоит, охваченный колебаниями, борется с самим собой. Перед ним невероятный соблазн — организовать армию, преобразовать ее, заново сформировать, повести в бой, больше ему в жизни такая возможность, конечно, не представится. Но, чтобы получить эту армию, надо пожертвовать обеспеченностью, созданной трудом всей жизни. Вперед влекло его страстное желание наконец-то проверить свои теории, оправдать их перед всем миром, назад отбрасывал стихийный инстинкт, стремление сохранить завоеванные права.
Варрон видел, какая буря поднялась в душе его собеседника. То, что Фронтон так боролся с собой, придавало еще большую ценность его дружбе. Настойчиво уговаривал он его:
— Вы отлично знаете наши шансы и степень нашего риска. Мы располагаем сейчас армией в тридцать пять тысяч человек, из них пять тысяч римлян. Материал этот вам хорошо знаком. Он не из лучших, хотя в него входят контингента из вашего Четырнадцатого и из Пятого, но в общем материал этот не плох. Три тысячи кавалеристов нашего Филиппа — это отборные войска. Возьмите на себя верховное командование этой армией, мой Фронтон. Лучших шансов даже у Веспасиана не было, когда он начал войну с Вителлием. А имя Веспасиана не имело ведь такой притягательной силы, как имя Нерона.
Фронтон уклонился от прямого ответа.
— Чего вы хотите от меня? — возразил он. — Я — «кабинетный» офицер, я далеко не популярен.
— Разумеется, вы слишком умны, — ответил Варрон, — чтобы быть популярным. Но с меня достаточно, если будет популярен мой император. Полководец мне нужен не популярный, а понимающий свое дело. Возьмите на себя командование, мой Фронтон. Мы оба любим наш Восток. Вы — не меньше меня. Пойдемте вместе, полковник Фронтон. Скажите: да.
С лица Варрона на Фронтона смотрели глаза Марции. Если он откажется, Варрону не останется ничего иного, как предложить командование Требону, любимцу армии. Неужели же самому отдать в руки человека, которого он не выносит, столь горячо желанный пост? Искушение терзало его. Еще мгновение — и он протянул бы руку Варрону и сказал бы: да, да, да.
Но точно путами связали его глубоко укоренившийся страх перед возможностью лишиться обеспеченности, солдатское обостренное чутье к опасности. Он скрылся за своим валом.
— Благодарю вас, мой Варрон, — ответил он. — Не сочтите это за пустые слова, если я скажу вам, что ваше доверие служит для меня доказательством высокой оценки моей личности и что мне очень тяжело отказаться от вашего предложения. Но, видите ли, я — так уж оно есть — солдат. Мне нужны мои пятьдесят один процент уверенности в завтрашнем дне. Я люблю и уважаю вас, ваша политика и ваше мужество увлекают меня. Но я не принесу вам в жертву моей уверенности. Большего, чем доброжелательный нейтралитет, я обещать вам не могу.
— Очень жаль, мой Фронтон, — сказал Варрон угасшим голосом, — что вы не присоединяетесь к нам.
— Да, жаль, — ответил Фронтон.
Они сидели в одном из прекрасных покоев царского дворца в Самосате. Оба были несколько вялы, утомлены и глядели прямо перед собой.
— Вы нанесете визит царю Филиппу? — спросил спустя несколько минут Варрон, с огромным усилием меняя тему разговора.
— При всем желании я не мог бы этого сделать, — ответил Фронтон. — Я — римский офицер, и к мятежнику могу относиться только как к врагу. Я явился сюда, чтобы договориться с капитаном Требоном. О нашей с вами встрече никто не должен знать. Я не имел права вас видеть, мой Варрон.
— Боюсь, — печально сказал Варрон, — что, несмотря на всю вашу находчивость, вам придется, поскольку вы к нам не примкнули, вскоре вернуться в Антиохию.
Фронтон оживился.
— И не подумаю, — ответил он. — Мои симпатии к вашему делу будут подсказывать мне все новые и новые доводы в пользу моего пребывания в Эдессе. Пока сохранится хотя бы искорка надежды на торжество вашего дела, я вас не покину. Я вам друг, Варрон. Верьте мне, прошу вас.
— Спасибо, — откликнулся Варрон.
Оба перевидали на своем веку много людей и много судеб и привыкли не верить словам — ни чужим, ни даже собственным, но на этот раз и Варрон и Фронтон почувствовали, что оба они искренни.
— Кому же мне поручить командование, если вы отказываетесь принять его? — размышлял вслух Варрон.
— Требону, разумеется, — сделав над собой усилие, посоветовал Фронтон. — Малый этот мне, пожалуй, еще противнее, чем вам. Кроме того, он меня терпеть не может. И, конечно, получив власть, постарается насолить мне. Но при создавшемся положении он — наиболее подходящая кандидатура. Как офицер, как политик и как друг, я советую вам предложить командование Требону.
12. РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ
Несколько дней спустя после этого разговора Нерон с большой пышностью переехал из Эдессы в Самосату. Он освободил царя Филиппа из-под его почетного ареста, обнял, его, назвал братом. Затем, после длительной беседы с Варроном, приказал первым вызвать к себе Требона.
Популярный капитан провел несколько неприятных дней. Появление Фронтона в Самосате было совершенно некстати. Что нужно было здесь этому изнеженному жеребцу? Он, Требон, своими руками сотворил императора Нерона, а теперь этот Фронтон, — потому только, что он родился второразрядным аристократом и носит чин полковника, — выхватит у него из-под носа жирный кусок? Последние несколько дней с их ожиданием перемен и новых бурных событий сделали сухую гарнизонную службу окончательно невыносимой для Требона. Вновь, как в юности, испытывает он необузданную жажду больших, опасных приключений. С орлами Нерона мечтает он пройти далеко на Восток, а может быть, и на Запад, если прикажет Нерон, стремящийся проделать в обратном направлении путь Александра. Но он не пойдет на это дело в роли младшего офицера, он хочет, чтобы его поставили на подобающую высоту, он хочет быть первым, вождем.