Они были какие‑то напряженные, встревоженные.
Одно из главных правил бойцов спецподразделений гласило: если есть сомнения, сомнений нет. Но сейчас это правило показалось Старшему бессмысленной заумью.
– Поехали, – сказал он усатому водителю, который ждал команды.
Водитель просигналил, черная «Волга» тронулась, машины за ней.
– Останови! – крикнул вдруг Старший водителю. Тот просигналил и нажал на тормоз. Машины встали.
– Открой дверь. Дверь распахнулась.
Старший вышел. Машины еще не выехали из аэропорта.
– Что случилось? – выглянул из «Волги» Тягунок.
– Я поеду с вами. Тягунок пожал плечами:
– Да‑да, конечно, пожалуйста. Старший обернулся к команде.
– Ты за старшего, – сказал он одному из бойцов.
– Есть.
В губернаторской машине были кожаные сиденья.
– Что‑то не так? – спросил Тягунок, когда колонна снова тронулась.
– Нет. Все в порядке.
– Сейчас доедем до места, отдохнете, умоетесь с дороги, вы просто устали.
Мы просто устали, мысленно согласился с губернатором Старший. Никаких сомнений нет.
Он откинулся на кожаную спинку сиденья и чуть прикрыл глаза. Говорить с губернатором больше было не о чем. У того была простая и короткая задача – обеспечить бойцов укрытием, транспортом, когда понадобится, снова предоставить им самолет, в крайнем случае – отвести от них не в меру любопытных служак из милиции. И все.
Остальное уже было делом команды.
– Я все подготовил, как и договорились, – сказал Тягунок. – Вы будете жить...
– Одни? – перебил Старший.
– Разумеется. Транспорт – четыре «Нивы». Старший открыл глаза и выразительно посмотрел на водителя.
– Все нормально, – успокоил Тягунок. – Смета по геологоразведочным работам уже готова.
Ага, местная самодеятельность. Они тут проходят для всех как геологоразведчики. Да хоть как артисты – это проблемы губернатора.
– Уже скоро, – вглядывался в дорогу Тягунок. – Европейских удобств не обещаю, но горячая вода, кухня, чистое белье, телевизор, бар...
Зазвонил телефон.
– Извините.
Тягунок снял трубку спутникового телефона, лежащую на подлокотнике.
– Тягунок... Да... А раньше вы не могли?.. Нет, сейчас не могу... Я сказал – не могу... Тьфу на вас, идиоты!.. Зачем было звонить Кисалину?! Вы что, не знаете?! Ну ладно, минутку... – Он прикрыл трубку рукой. – Военные заняли электроподстанцию, представляете? Там чуть не бой завязался! Электричество им отключили... А эти идиоты президента вызвали. Вы не против, если мы заедем, это тут рядом?
– Против, – сказал Старший.
– Ну хоть на пять минут.
– Нет.
– Я должен там быть.
Старшин посмотрел в испуганные глаза губернатора:
– Мы поедем на базу. Водитель автобуса дорогу знает?
– Разумеется. – И снова заговорил в трубку: – Сейчас приеду. Вызывайте ОМОН. С Кисалиным я сам буду разговаривать.
Он положил трубку, утер со лба пот.
– Вы уж извините.
– Ничего.
– Вить, останови. Товарищ выйдет. А вы там располагайтесь. Я загляну к вам, как только разберусь с этими идиотами.
Старший вернулся в автобус, а «Волга» развернулась, укатила.
– Поехали, – скомандовал водителю Старший.
Он успокоился. Да нет, все в порядке. Что с ними может случиться? И главное, кому это нужно? Это просто уставшие нервы.
– Там есть бар, – сказал Старший. И сам почувствовал, как напряжение спало. Бойцы чуть улыбнулись.
– Спать охота, – сказал один.
– И чистое белье, – успокоил Старший.
Они проехали город и теперь катили по пустынному шоссе к темному одноэтажному строению, похожему почему‑то на мавзолей Ленина, но массивнее, больше.
– Вон ваша гостиница! – крикнул усатый водитель. – «Степная» называется!
Автобус замедлил ход, въехал в распахнутые железные ворота. Вблизи «мавзолей» оказался еще больше. Над огромной железной дверью в центре фасада горела желтая лампочка.
Автобус въехал в черный зев гаража и остановился. Свет фар уперся в стену.
– Приехали! – сказал водитель.
Погасли фары, заглох мотор, стало совсем темно. Потом что‑то загудело сзади, – Старший обернулся, – хлопнула водительская дверь, простучали по бетонному полу быстрые шаги...
– Стой! – закричал, вскакивая, Старший.
По памяти в темноте он ломанулся в дверь автобуса, выпрыгнул на бетонный пол. Чиркнул зажигалкой.
В стене была еще одна железная дверь, но и она, конечно, была заперта.
Старший чуть не завыл от досады.
Если есть сомнения, сомнений нет!
Вот теперь никаких сомнений и не было. Они оказались в тюрьме...
Глава тридцать восьмая
Ночь выдалась спокойная. Док знал, что его подопечный утомлен выпитым. Носорог с Сергеем постарались. Впрочем, опасаться надо было не возможного исчезновения Игоря, а «бойцов» тех, что они засекли в аэропорту на запасной полосе.
Поэтому Док не позволил себе даже покемарить.
Под утро явился Муха. По дороге он прихватил в магазине пару бутылок пива и палку ливерной колбасы. Пусть соседи думают, что два алкаша или командировочных зашли в подъезд, долой с глаз общественности.
Уж на что Муха был шустрым, но и для него стало неожиданностью появление Дока. Двор он осмотрел. Там его не было точно. Оставался подъезд. И тут Док снегом на голову. И не скажешь, что бессонная ночь. Даже щетины вроде нет.
– Ты где засел‑то?
– Места надо знать...
И Муха успокоился этим оправданием собственной невнимательности.
Подоконник был достаточно широк, чтобы разложить закуску и примоститься рядом.
– Сходил бы, послушал... – предложил Док на правах старшего.
Ему было тридцать шесть, и в группе он самый старший, потому Муха нисколько не обиделся.
– Хорошо, Ваня, сделаем. На крайняк попрошу стаканчик.
Муха спустился на этаж и подошел к нужной двери. Прислушался. Ничего подозрительного. Разговаривают, но в глубине. Ничего не слышно. Хотя нет, вот что‑то зажужжало. Или пылесос, или еще что...
Муха вернулся к напарнику.
– Ничего не слышно. Стены на совесть, – уважительно сказал он.
– Это внешние, несущие. Внутри перегородки – труха. В сортир пойдешь – вся квартира в курсе.
– У него пылесос включился, – добавил Муха.
– Пылесос? – удивился Док. – Хозяйственный геофизик... Кофемолка – другое дело. А может, женщину ждет? Тогда и я бы пропылесосил.
– Вань, а чего ты не женишься?
– С такими, как я, долго женщины не живут.
– Это почему же? Мужик ты основательный. Не Артист.
– А что Артист? Это он при нас хорохорится. Нет, Олежка, я больше одиночество люблю. Кто не любит одиночества, не может оценить свободы. Когда ты свободен, поневоле больше думаешь о вечном, а в суете, в толпе приходится о конкретном, то бишь о людях. Но маловато их, тех, о ком думать надо.
– Ты у нас философ.