Сперанский сказал, что его приятель сегодня туда должен подъехать, чтобы соседи не вызвали милицию, когда мы там станем шататься по двору…
— Можешь идти. Доложишь по возвращении.
— Есть доложить, ваше преосвященство! — вскидываю руку, дурашливо вывернув ладонь. — В смысле, пардон, ваша светлость… — продолжаю балагурить, стоя на вытяжку перед генералом.
— Кыш, вольнодумец! — шипит на меня Степаныч, делая страшное лицо.
Мгновенно испаряюсь из кабинета под его гомерический хохот. Адъютант генерала удивленно смотрит из-за своего стола, когда я метеором проношусь через приемную.
С Катей я помирился, и ее глаза снова колдовски сияют, в них светится любовь, хотя время от времени и мелькают искорки сарказма.
Возвращаюсь в коттедж. Катя забралась с ногами на диван и внимательно слушает историка. Тот пересказывает ей содержание дневников царского генштабиста.
На цыпочках, чтобы им не мешать, прохожу в кухню, наливаю себе уже остывший кофе и возвращаюсь в гостиную. Присаживаюсь в кресло в углу.
Афанасий Сергеевич расхаживает взад и вперед, он уже завершил свое повествование.
— А что же тогда в последней тетради? — помолчав, спрашивает Катя.
— Об этом вы узнаете сегодня вечером, — опять напускает туману историк.
Любит он все-таки тайны и театральные паузы.
Меня наконец замечают. Афанасий Сергеевич поворачивается ко мне.
— Как Андрей? — спрашивает он о состоянии раненого охранника. Киваю ему успокоительно:
— Через пару недель будет как новенький.
Историк облегченно вздыхает и опускается на стул возле окна.
— Как вы думаете, Герасим, — произносит он задумчиво, — сможем мы добраться до этого золота?
Пожимаю плечами:
— А почему бы и нет, пуркуа па, как говорят французы. Если только это золото действительно существует…
Сперанский мотает головой:
— Я не о том… Ведь если уже сейчас идет стрельба на улицах, то, располагая материалами по дневникам, заинтересованные лица могут до определенного предела идти за нами по пятам…
Согласен с ним, что так может случиться, и нам будет более чем нелегко.
— Не исключено… — подтверждаю его предположение.
— Может быть, следовало бы привлечь больше серьезных и обученных людей?
— Вопрос, конечно, интересный, Афанасий Сергеевич… — улыбаюсь я его сомнениям и страхам, вполне, разумеется, обоснованным. — Но как вы себе представляете реакцию толпы вооруженных парней перед сотнями килограммов золота?
Историк удивлен:
— Разве вы не доверяете своим людям?
Развожу руками:
— Не то чтобы не доверяем… Но в настоящее время на базе из старой гвардии только я. Остальные на заданиях. А искушать неискушенных не стоит.
Историк задумчиво кивает:
— Что ж, может быть, вы и правы. Может быть… А вы сами-то не боитесь соблазниться? Ведь вам, наверное, никогда не приходилось иметь дело с сокровищами? — вдруг спрашивает он.
— Ну почему же не приходилось, — улыбаюсь я. — Правда, это были сокровища не в буквальном смысле слова. Однажды я перевозил с товарищем четыреста миллионов долларов в ценных бумагах…
— Я в нем уверена, — встревает в разговор Катя; — Кто-кто, а уж Герасим — стойкий товарищ… — улыбается она, лукаво глядя на меня.
— Мне кажется, Катя, что вы абсолютно правы! — легко соглашается с ней Сперанский, сразу повеселев.
Глава четырнадцатая
Дача приятеля Афанасия Сергеевича находится в Кавголовском садоводстве у озера Хепоярви.
— Как думаете, Афанасий Сергеевич, — спрашиваю историка, повернув по его указанию направо, — ваш друг не мог поинтересоваться, что в тетради?
Афанасий Сергеевич молчал на протяжении всего пути, думая о чем-то своем.
Катю я оставил на базе готовиться к дальней дороге.
Согласилась она очень неохотно, и то лишь после того, как я предложил ей смотаться в Питер и купить все, что может понадобиться женщине в дороге. Получив на руки две тысячи долларов, Катя сдалась и осталась ждать, когда ее вызовут на контрольный пункт, откуда пойдет машина, специально для нее выделенная генералом.
— Тетрадь запаяна в полиэтилен и в специальном футляре помещена в мешок с удобрением… — говорит историк. — Мой товарищ об этом не знает, а удобрение оставлено мне на осень. Так что беспокоиться нечего.
Мне приходится признать, что Афанасий Сергеевич поступил как профессиональный конспиратор.
— Вон тот домик с новой крышей, — показывает Сперанский на одноэтажную дачу, сверкающую на солнце новыми оцинкованными листами железа.
Через два дома останавливаю машину. Выбираемся на залитую солнечным светом, пыльную улочку.
Дачники копошатся в грядках на своих участка в шесть соток.
Нас никто не встречает.
— Где же ваш друг? — спрашиваю Афанасия Сергеевича, глядя на закрытую дверь дома.
— Должен был уже приехать… — отвечает историк удивленно. — Обычно он пунктуален. Впрочем, у него нет машины. Возможно, что-то произошло с расписанием электричек.
Проходим в калитку.
— А! Он здесь! Замка на двери нет!.. — радостно восклицает Афанасий Сергеевич, убыстряя шаг. — Или спать завалился, или к соседям пошел поболтать… — объясняет он мне отсутствие встречающих.
Трогаю локтем пистолет за поясом под легкой рубашкой навыпуск. Не нравится мне, когда нужные люди в нужный момент отсутствуют.
Историк толкает входную дверь, она легко поддается. Заходим внутрь.
— Всеволод! — кричит историк с порога.
— Я здесь! — доносится голос из дальней комнаты.
Афанасий Сергеевич, улыбаясь, поворачивается ко мне и подмигивает, мол, он же говорил, что его приятель пунктуален.
— Он курит? — тихо спрашиваю историка.
— Нет, но это, наверно, его сосед забегал, тот вечно дымит своим «беломором», — бросает на ходу Афанасий Сергевич, проходя в большую комнату.
В доме пахнет отнюдь не папиросами отечественного производства… Впрочем, кто знает, может, «беломорщик» перешел теперь на «парламент». Приятель Афанасия Сергеевича садит в кресле с книгой. При нашем появлении он встает.
— Здравствуй, Всеволод! — говорит историк, протягивая приятелю руку.
У приятеля вид, мягко говоря, бледный, как будто его уже сутки мучает понос, но Афанасий Сергеевич этого не замечает.
— Вот заехал с товарищем… — говорит он, оборачиваясь и показывая на меня. — У него здесь недалеко, в Токсове, тоже дача. Он попросил подкинуть ему мешочек-другой с удобрением…
Надо же, как историк умеет, оказывается, гладко врать.
— Сейчас такого в городе не достанешь, так что я заберу парочку… — говорит Афанасий Сергеевич.
— Да конечно же, Сергеич, о чем разговор, ты же их и покупал… — соглашается Всеволод, и руки у него заметно дрожат. Определенно здесь что-то не так. Я уже лезу за оружием. И плевать мне, что обо мне подумает этот Всеволод. Поздно…
— Стоять!! Руки на стену!! — орет, врываясь в комнату, детина с израильским УЗИ гонконгского производства. Вообще-то, такие китайские подделки могут клинить после второго или третьего выстрела, но в тесном помещении хватит и короткой очереди, тем более что вслед за детиной появляются еще двое с такими же игрушками в руках.
Историк ошеломленно смотрит на вооруженных людей. Рожи у гостей как на подбор, такие, какие можно встретить на специальных досках в виде фоторобота с пометкой: «Внимание, их ищет милиция!»
Стою, повернувшись лицом к стене, держу руки на затылке.
— Лбом в стену, ноги назад! — командует чернявый парень с короткой стрижкой боксера.
Выполняю команду. Его самого, могу поручиться, не раз ставили к стене омоновцы.