Я сцепил зубы. Ощутил мелкую дрожь в коленках. Казалось, ноги готовы бежать при первом импульсе мозга. Всего десять метров, и я снова у себя. Просто захлопнуть дверь – и никаких силуэтов, никаких револьверов. Че-ерт! Я не для этого вышел. Ну, револьвер? Ну, курок? Ну, пуля? Дальше-то что? Смерть? Так я уже, можно сказать, давно мертв. Все, что у меня было, я потерял. Даже себя. Кто я? Меня зовут Дерек, я программирую нанодвигатели. Десять лет назад в меня выстрелил обдолбанный нарк. Он убил мою жену Лору и меня. То, что я хожу и дышу, совсем не означает, что я жив. Я даже не помню, как я ходил в школу. Как звали моих родителей, мне сказали мои друзья… Бррр… Стоп. Какой револьвер? Кажется, я вынырнул на поверхность. Я стоял посреди коридора перед закрытой дверью Дьякофа, и меня била мелкая дрожь. «Если сейчас вернусь, – понял я, – больше никогда не выйду. Так и умру в своей конуре. Возможно, даже превращусь в скелет, прежде чем меня найдут. Судя по работе наших коммунальных служб, весьма реальная перспектива». Я повернулся и на деревянных ногах подошел к лифту. Секундное замешательство, и я нажал кнопку вызова. К моей радости, что-то там в шахте загудело, залязгало, в общем, кажется, лифт пошел.
В кабине лифта было большое зеркало. Всю его поверхность давно исцарапали и исчеркали маркерами. Но все ж остался небольшой участок, в котором я смог разглядеть свое размытое отражение. Старые джинсы, распахнутая клетчатая рубаха. Под ней черная футболка с надписью Firestarter – я как-то заказал ее в одной фирмочке. Лицо выглядело просто бледным неясным пятном. Последние десять лет прическу я носил незамысловатую. Раз в месяц надевал на лазерную бритву специальную насадку и брил голову наголо. Я растерянно похлопал себя по карманам – ни документов, ни кредитной карты, ни ключей от квартиры. В левом кармане рубашки нашлась лишь клубная карта «Диких Койотов». В ней было мое настоящее имя и фотография. А еще я не закрыл дверь квартиры. Ну и черт с ней! Судя по всему, на наш этаж никто не заходил уже пару лет, точно. В вестибюле было чуть менее пыльно, чем на сто восемнадцатом этаже. Но здесь тоже царил сумрак и запустение. У стойки охраны никого не было. Но огоньки камер слежения включены. Кадка с пальмой исчезла, а стекла больших окон стали грязными и плохо пропускали свет.
– Эй, – тихо позвал я. Мой голос глухо прозвучал в ватной тишине. Я сделал несколько шагов и плюхнулся в кресло для гостей. Когда я последний раз был здесь, в помещении было полно народу. В этом кресле сидел толстяк с двадцать восьмого этажа и курил свои неизменные вонючие сигары. Возле стойки охраны толклись парни с пятнадцатого. Они уговаривали Макса показать новый «Кольт-Электра 218». Кто-то из гостей терпеливо ждал девушку, приглашенную на свидание. Старушки болтали в углу вестибюля, на старом диване, осуждая легкомысленную молодежь. Давно это было… Я прислушался к своим ощущениям. Три убойные порции текилы, похоже, все еще действовали. Во всяком случае, никакого страха я не испытывал. Скорее любопытство. Я поднялся с кресла и прошел к двери, ведущей в коридор служебного сектора. Она была заперта. На бумажке, наклеенной на дверь, был указан электронный адрес охранной фирмы. Я хмыкнул. Похоже, теперь и охранники работали, сидя дома. Еще раз оглядев вестибюль, я быстро пересек его и застыл у большой входной двери. Сквозь ее грязное стекло был виден серый асфальт тротуара и небольшие желтоватые лужицы у бровки. Мне очень хотелось открыть эту дверь. И вместе с тем было страшновато. Я понял, что боюсь не столько приступа агорафобии, а того, что моя надежда побороть болезнь не оправдается. Я сосредоточил все внимание на своей руке, сжимающей потрескавшийся никель дверной ручки.
Сделал глубокий вдох, толкнул дверь. Она открылась, и я шагнул на тротуар.
Надо мной было серое небо. Когда-то сверкавшие на солнце зеркальные окна соседних небоскребов сейчас были похожи на тусклые стальные пластины, изъеденные временем и кислотными дождями. Пахло какой-то химией и дымом. На нашей двадцать восьмой улице не было ни души. В старых фильмах по пустынным улицам ветер несет скомканные газеты. Газет не выпускают уже лет двадцать. Поэтому ветер просто наводил рябь на лужицах да чуть подвывал в стабилизаторах, стоящих у обочины аэромобилей. Я посмотрел на часы. Было без десяти двенадцать. Чему я удивляюсь? Сейчас все работают. Работают в своих креслах. Надев сферошлемы, люди управляют сборочными станками, транспортными роботами и другими машинами, которых наплодилось в последнее время так много. Я настолько был ошеломлен пустотой улицы, что и думать забыл о своей агорафобии. Одно дело смотреть на пустую улицу с высоты, другое – стоять посреди этой улицы и слушать одинокое завывание ветра. Это что же получается? Десять лет я сидел в своей конуре, загнанный и одинокий. Завидовал всем остальным, потому что они могут спокойно закрыть дверь своей квартиры и направиться куда угодно. А эти остальные практически добровольно заперли себя в своих креслах, отгородились сферошлемами и не высовывают носа на улицу. Куда мы катимся? Внезапно я увидел вдалеке человека. Быстрой походкой он двигался в мою сторону. Метров за сто от меня прохожий нырнул в дверь под неоновой вывеской. Бар? Я почти бегом направился туда же. Запыхавшись, я толкнул звякнувшую колокольчиком дверь и ввалился в бар. Пару секунд мне понадобилось, чтобы глаза привыкли к полутьме маленького зала. Слева была стойка, справа стояло несколько столиков. Незнакомец, которого я видел, сидел на высоком табурете у стойки. На нем был длинный темно-серый плащ и черная блестящая шляпа. Он как раз собрался снять ее, когда появился я. Бармен, высокий, могучий брюнет с крупными чертами лица, удивленно вскинул брови, уставившись на меня. Незнакомец застыл, взявшись рукой за широкие полы шляпы. Видимо, приняв решение, он шутливо отсалютовал мне и положил шляпу на стойку подле себя.
– Кажется, у тебя клиент, Дон.
– Не очень-то он похож на клиента.
– Может, он ищет магазин электроники?
– Скорее всего. Наверное, сгорела плата любимого трансивера.
Они говорили обо мне, словно меня здесь нет. Я вдруг почувствовал легкую досаду. Сегодня день моего триумфа, я чувствовал себя героем. Героем, поборовшим самого страшного и сильного врага – самого себя. А тут неуместный сарказм. Впрочем, они ведь были недалеки от истины.
– Текилы! – громко сказал я и уселся на табурет у стойки.
Дон налил мне порцию, пододвинул блюдечко с настоящим лимоном и солью. Я выпил, грохнул стеклянным цилиндриком о стойку и завыл в потолок.
– Что с тобой, парень? – поинтересовался бармен.
– У вас тут отпускают в кредит?
– Первые три порции за счет заведения.
– Еще текилы, – потребовал я и стал рассказывать.
Внутри меня как будто плотину прорвало. Я ведь не разговаривал с людьми почти десять лет. После того дня меня словно заковало в панцирь. Ничего не мог ни в себя впустить, ни выпустить наружу. А тут я словно с цепи сорвался. Я рассказал все. Про Реколл, про Лору, про агорафобию. Рассказал совершенно незнакомым людям. Просто чувство было такое, что если все расскажу, то сброшу с себя чертов груз. Стану свободным.
– Да… – бармен покачал головой, когда я закончил.
– Нельсон, – представился незнакомец и продолжил: – Скоро, парень, от этой твоей агорафобии придется лечить весь город. Ты посмотри вокруг. Улицы пусты, с неба вместо дождя льется желтая гадость.