Надо было так случиться, что вскоре после получения звания младшего лейтенанта в пути на очередное штабное совещание у нашей машины спустил баллон. На тех дорогах дивиться нужно было не этому, а тому, что не пропарывали покрышки каждый день - куда ни глянь, валялась железная дрянь. От кусков колючей проволоки до острых осколков снарядов и мин. Случившееся - дело пустое, а чувствую - Георгий Константинович злится. Я быстро сменил колесо, и покатили дальше:
Как на грех, мотор стал плохо тянуть. Жуков ощутил это, метнул в меня грозный взгляд и сказал: "Ну что? Погоны надел, а за машиной смотреть перестал!" Сказать в ответ, конечно, нечего, но все же обиделся - ну чего орать-то, машина есть машина, всякое может случиться. Кое-как доехали. но минут на пять опоздали. Пока Жуков совещался, ребята прикатили новый запасной баллон. Я снял карбюратор, разобрал. Нашел причину - засорился жиклер. Продул, собрал, поставил, проверил - работает как часы. Поехали назад. Маршал заметил, что все в порядке. Спросил: "Сделал?" Я по-уставному гаркнул: "Так точно, сделал!" Жуков внимательно посмотрел на меня и про тот случай больше не вспоминал. Кой-какие последствия все же обнаружились. Помню, не очень я обрадовался, когда 21 августа 1943 года Жуков наградил, вручил мне медаль "За отвагу". Я рассчитывал хотя бы на орден Великой Отечественной.
Трудности с начала до конца войны, да и в другие времена вносили чекисты, их устрашающие (правда, для слабонервных) особые отделы. Мы, водители крупных военачальников, всегда были "под колпаком", все о вас вынюхивали, выпытывали. Как раз летом 1943 года под Курском прискорбно оборвалась работа у Рокоссовского его шофера Сережи Мозжухина, возившего генерала с первых дней войны. Сестра Сережи добровольно пошла в разведку, была заброшена во вражеский тыл с рацией. Немцы ее схватили. Она как-то сумела вырваться из их лап, перебралась через фронт и явилась к своему начальству. Вместо награды и поощрения ее немедленно арестовали и осудили как "немецкую шпионку", а Сережу убрали от Рокоссовского. Сережа мне поведал, что Константин Константинович сказал ему: "Нам приходится расстаться, товарищ Мозжухин. Против Особого отдела я пойти не могу". Мы знали, что Рокоссовский просидел в канун войны в тюрьме НКГБ более двух лет.
Свои грязные дела чекисты обычно маскировали высшими "государственными интересами". Примерно в то время и вокруг моего скромного места за рулем закрутилась интрига. Бедов, прослышавший ли о Сереже, припомнивший "разнос" Жуковым за ту мелкую неполадку, сделал оперативно-чекистские выводы. Очередной выезд: Жуков решил съездить на могилу только что погибшего крупного генерала Апанасенко. Он явился на стажировку с Дальнего Востока и был убит при штурмовке немецким самолетом дороги. Бедов, злорадно ухмыляясь, сказал: "Тебе, Саша, отныне водить эту машину". Усадили меня за руль "Додж 3/4", машины сопровождения. На "виллисе" впереди Георгия Константиновича повез водитель родственник Семочкина, одного из адъютантов маршала, который лебезил перед Бедовым, а чекист благосклонно принимал его знаки внимания. В поездке я ничего не заметил, да и трудно было что-либо увидеть - ехали в шлейфе пыли от колес жуковского "виллиса".
Вечером Жуков вызвал меня в вагон. Отведя глаза, буркнул: "Завтра садись на свое место. Я его в Москву отправил", - и отпустил. Стороной от ребят узнал: Колотов так повел машину, что при резком торможении маршал ткнулся со всей силой лицом в ветровое стекло. На "виллисе" оно в стальной раме, мог вполне зубы выбить, к счастью, только губам досталось. То-то я заприметил, что рот у Георгия Константиновича припух. "Смотри, какой смелый, - подумал я, пошел против Особого отдела".
Каюсь, за мной не заржавело. При первом же удобном случае я преподал им всем урок, как водят машину. Поехали после сильного дождя.
Везу Георгия Константиновича на "паккарде" (открытом, фронтовом). На всякий случай надел цепи. Охрана на "виллисе". Рванул раз, другой. Смотрю в зеркало заднего вида: конечно, перевернулись - "виллис" коротковат, а мотор очень приемистый. Немного побились, но все уцелели. Конечно, я не хотел, чтобы с ними случилось что-либо серьезное. Так, поучил. После этого случая Георгий Константинович при особо рискованной езде стал приговаривать: "Укороти, а то как бы с ними чего не приключилось". Иногда вертел головой, озабоченно оглядывался назад. Большье никто на мое место за рулем жуковской машины не посягал.
Больше того, Жуков с лета 1943 года практически со мной не расставался как с водителем. Отныне при частых полетах в Москву он всегда брал меня с собой. Георгий Константинович обычно в сопровождении тех или иных генералов и офицеров устраивался на передних местах в самолете, мы, охрана и я, в хвосте. К прилету на Центральный аэродром, в Москве водитель из ГОНа красноносый "дядя Саша" (Турчанинов, хорошо закладывавший за воротник, как и Хрущев, которого он возил) подавал тот самый парадно-выездной "паккард". Я садился за руль и обслуживал Жукова все время пребывания в Москве. По маршрутам, которые я, наверное, мог проехать и с закрытыми глазами, - Кремль, Генштаб, квартира, дача в Сосновке. Туда и обратно. При отлете я привозил маршала на аэродром и забирался в жуковский самолет. "Паккард" "дядя Саша" отгонял в ГОН. Так продолжалось вплоть до Победы и первое время после нее.
Трагическое и комическое на войне рядом соседствуют. Георгий Константинович двигал миллионные армии, по его велению взлетали тучи самолетов, шли в бой тысячи танков. Ко времени Курской битвы нам, занимавшим самый удобный и высокий, если угодно, наблюдательный пункт, было видно, что Красная Армия превратилась в безупречный боевой механизм. Нагло лгут те, кто утверждает, что в войну страна-де бездумно расточала жизни своих сыновей. Да, в 1941-1942 годах много раз мне доводилось видеть напрасно погибших бойцов и командиров. После Сталинграда - никогда. Во всяком случае, в поле нашего зрения, там, где был Г. К. Жуков.
Н. Я.: Простите, а что вы имеете в виду под "комическим"?
А. Б.: Георгий Константинович в личных отношениях, допустим со мной, всего-навсего водителем, был таков, как будто он повелевал армией. Он просто не понимал, что человек не часовой механизм, сбои в работе автомобильного мотора скорее правило, а не исключение. Если же он имел дело с офицером, то тогда ожидал от него чудес. Офицерские погоны в глазах маршала отделяли их обладателя от остальных, простых смертных. Нет ни малейшего сомнения в том, что высокая требовательность во всем и ко всем, включая самого себя, секрет успеха Жуковского руководства. Но, ей-Богу, было смешно, когда он со свирепым видом распекал кого-нибудь за пустяк, виновный должен был чувствовать себя по крайней мере отъявленным государственным преступником. Это было смешно, грубо говоря, Георгий Константинович был готов стрелять из пушки по воробьям. И забывал при этом, что орлы (каким, конечно, он был) не питаются мухами. Все это мелочи по сравнению с делом, которое он творил.
С конца марта до начала июля Г. К. Жуков почти все время провел в районе Курской дуги. Мне, конечно, не были известны замыслы Верховного Главнокомандования, но по масштабам приготовлений было очевидно - грядет битва неслыханной свирепости. Волей-неволей я был свидетелем бесконечных наставлений Жукова командирам частей и соединений. Весной и летом он часто работал в поле. Чтобы не терять времени, мы подъезжали вплотную к тем местам, откуда, например, просматривалась глубина вражеской обороны, и генералы проводили рекогносцировки.