Фуллертон старался сдержать дрожь в руках.
— Будь это так, меня бы отчислили.
— Да, если бы ваш куратор не был вашим покупателем. Если бы вы не заставили его замять дело, угрожая в противном случае выдать его. Могу также объяснить, как вы вошли в пятерку лучших выпускников.
— Я получил диплом заслуженно, — быстро ответил Фуллертон. Слишком быстро, как потом сообразил. — Нет ни одного доказательства. Это все слухи.
— Нам вполне достаточно слухов, — сказал Лэтэм. — Здесь не суд, не надо убеждать присяжных.
— Тогда к чему все это? Предупреждение без осуждения?
— Вы полагаете, я бы здесь присутствовал, если бы обо всем этом упоминалось в деле? Думаете, у меня нет других занятий, как беседовать с тем, кто считает себя умнее всех?
Во рту у Фуллертона пересохло, нос зачесался, и ему хотелось потереть его. Но он знал: если поднимет руку, она задрожит.
— Мне не интересно уличать наркоманов, Фуллертон. Зато мне любопытно знать, насколько сильно вы хотите стать офицером полиции. Настоящим офицером.
— Да, сэр, хочу.
Лэтэм взглянул на Фуллертона, его рот превратился в узкую полоску. Он медленно кивнул:
— Очень хорошо. С этого момента я требую от вас абсолютной честности. Понятно?
Фуллертон облизнул сухие губы.
— Согласен, сэр.
— Благодарю, — сказал Лэтэм. — Какие наркотики вы употребляете?
— Кокаин, сэр. Время от времени. Коноплю. Экстази.
— Героин?
— В прошлом, сэр. Только нюхал, никогда не кололся.
— ЛСД?
— После университета — ни разу, сэр. Мне не нравится терять контроль над собой.
— Вы не считаете себя наркоманом?
Фуллертон покачал головой:
— У меня нет потребности, сэр. Я употребляю, потому что это приятно, а не потому, что необходимо.
— Так говорят все наркоманы.
— Я обходился без наркотиков неделями, сэр. Это не проблема.
— Вы подменили мочу?
— Я дал приятелю пятьдесят фунтов за бутылку его мочи.
— А ваш руководитель в Оксфорде? Вы шантажировали его?
Фуллертон кивнул:
— Только за коноплю, клянусь. Первым в университете я стал заслуженно.
— Вы все еще торгуете?
Фуллертон скривился:
— Это зависит, сэр...
— От чего?
— От вашего понимания торговли.
— Продажа ради выгоды.
Фуллертон снова поморщился:
— Продаю друзьям, и было бы глупо терять на этом, не так ли? Надеюсь, вы не думаете, что я стану торговать себе в ущерб?
— Таким образом, вы дилер, — сказал Лэтэм.
На лбу Фуллертона выступил пот, но он не стал вытирать его, чтобы не обнаружить свое волнение.
— И что из этого, сэр? — спросил он. — Полагаю, теперь меня не примут в полицию? Учитывая все...
В первый раз в улыбке Лэтэма мелькнула теплота.
— Пожалуй, Фуллертон, вы будете удивлены.
* * *
— Вы не задумывались над тем, что вам, человеку с черной кожей, будет трудно поступить в СП? — спросил помощник комиссара Лэтэм.
Сначала Клифф Уоррен решил, что ослышался, и застыл с мрачным выражением на лице.
Лэтэм скрестил на груди руки и, откинув голову, сверху вниз посмотрел на Уоррена:
— Что-то не так, Уоррен? Язык прикусили?
До Уоррена все еще не доходил смысл вопроса старшего офицера.
— Я не уверен, что понял вас, сэр.
— А вопрос, Уоррен, такой: как вам кажется, то обстоятельство, что вы черный, — хороший повод не принять вас? Ведь в СП не любят черных. Вы не расслышали? Мы расисты. Мы не любим негров.
Уоррен нахмурился. Отвел глаза от пронзительного взгляда Лэтэма и посмотрел в окно на башню. Ему показалось, что он видит дурной сон, но в любой момент может проснуться у себя дома и найти в шкафу новенькую форму. То, что происходило в данную минуту, не имело никакого смысла. Приезд на Собачий остров. Лифт с секретным кодом. Офис, пустой, не считая стола, двух стульев и старшего офицера полиции, в котором Уоррен узнал завсегдатая телевизионных программ.
Офицер говорил как расист, который мог лишить Уоррена работы, если таковая вообще ему когда-нибудь светила.
— Я не придерживаюсь вашей точки зрения, сэр, — выдавил Уоррен.
— Собственная точка зрения — не слишком ли это для вас? Вам больше подходят фотографии обезьян на шкафчике, бананы на заднем сиденье патрульной машины, звонки по телефону от мистера Ку-клукс-клан.
— Я думал, СП хочет расширить набор, — сказал Уоррен. Лэтэм поднял бровь:
— А теперь? Вы не горите желанием изменить мир?
— Мне хотелось работать, сэр.
Лэтэм сложил руки под подбородком, как ребенок, шепчущий молитву, и немигающим взглядом уставился на Уоррена.
— Вас не разозлили мои слова? — наконец произнес он.
— Я слышал и похуже, сэр.
— И вы всегда так спокойно реагируете?
— Почему вы решили, что я спокоен, сэр?
Лэтэм медленно кивнул, соглашаясь с Уорреном.
— Это проверка, не так ли, сэр?
— В каком-то смысле, Уоррен.
Уоррен холодно улыбнулся:
— Тест нечестный. Вы возглавляете полицию, офицером которой я надеюсь стать. Поэтому я вынужден контролировать себя. Разве я не прав?
— Думаю, нет.
— Видите ли, если бы вы не были помощником комиссара и сказали мне все это на улице, моя реакция могла быть менее... сдержанной. — Уоррен подался вперед, не сводя глаз с Лэтэма. — В самом деле, — прошептал он, — я бы пнул вас по вашей белоснежной заднице. — Уоррен усмехнулся, продемонстрировав идеально белые зубы. — Надеюсь, без обид?
Лэтэм снова улыбнулся. На сей раз в глазах мелькнул огонек удовлетворения. И Уоррен понял, что сдал тест. Может, не совсем так, как надо, но сдал.
— Забудем, — произнес помощник комиссара. — Расскажите мне о ваших преступлениях.
— Маленьких проступках, — уточнил Уоррен. — Угон машины в четырнадцать лет. Неосторожное вождение. Нахождение за рулем в нетрезвом виде, без прав. Жалкие проступки.
Криминальное прошлое Уоррена уже обсуждалось во всех подробностях при собеседовании.
— И больше нет ничего такого, о чем мы должны знать, что может повлиять на наше решение принять вас в полицию?
— Допросы и тесты были очень скрупулезными, сэр, — ответил Уоррен.
— Вы не упоминали о вашем гомосексуализме? — спросил Лэтэм.
— Меня не спрашивали, — парировал Уоррен.
— Полагаете, это не важно?
— Уверен, так думали те, кто допрашивал меня.
— Нам неизвестно о ваших домашних привычках, образе жизни.
— Я живу один.
— Но у вас бывают случайные сексуальные партнеры, не так ли?
Уоррен сжал губы. Может, Лэтэм продолжает проверку? Но зачем? Проще было бы сообщить, что СП в услугах Уоррена не нуждается. И сделать это должен офицер не такого ранга, как Лэтэм.
— Вряд ли моя сексуальная жизнь нуждается в обсуждении, сэр, — пробормотал Уоррен. — При всем к вам уважении.
— А если ее рассматривать как повод для шантажа? — спросил Лэтэм.
— Гомосексуализм не преследуется законом, сэр.
— Я знаю об этом, Уоррен, но любые отклонения от нормы делают офицера уязвимым.
— Опять-таки, сэр, не думаю, что сейчас гомосексуализм рассматривается как отклонение. В наши дни это вопрос выбора стиля жизни.
Лэтэм медленно кивнул.
— Значит, вы не стыдитесь?
— Я не стыжусь того, что черный, что гей. Меня не спрашивали об этом, сэр, потому и не говорил. Я не лгал.
— А ваши преступления? Что вы думаете о них?
— Вы хотите знать, испытываю ли я чувство стыда за то, что совершил их?
Лэтэм никак не отреагировал на вопрос, видимо, посчитав его риторическим, и продолжал всматриваться в Уоррена.
Уоррен пожал плечами:
— Конечно, мне стыдно. Я был глупым, недисциплинированным, диким, просто злым подростком, ищущим неприятностей и не понимающим, что этим можно разрушить свою жизнь. Мне повезло — я не скатился вниз.