– Рассказывают, что иногда они никак не могли решить, виновен тот или нет. Тогда его отделывали цепями по ногам и отпускали. Зато когда потом его ловили снова, пусть с новыми документами и под другой фамилией, все что нужно было сделать – взглянуть на ноги, и тут же становилось ясно, что человека уже допрашивали. И дело было сделано.
Помолчав, девушка меня спросила:
– С вами это проделали?
– Да.
– Простите.
Тучи успели разойтись, солнечные блики легли на зелень холмов. Дорога стала совсем узкой и извилистой, скорость резко упала. Еще немного – и мы оказались на проселке, вившемся через сосновый бор.
Я перешел на вторую скорость и запротестовал:
– Куда вы меня загнали? Дайте заглянуть в карту!
Харви покачал головой.
– Не мешало бы!
Я становился слишком раздражительным: за рулем провел уже девять часов, не спал и того больше. К тому же захудалые шоссе – совсем не то, что скоростные магистрали. Я устал, хотел есть, но еще больше – выпить. И покосился на Харви. Может быть, когда пойду звонить Мерлену, удастся пропустить за углом стаканчик – другой.
Проселок снова перешел в асфальтированное шоссе, сосны кончились.
– Я же говорил... Где остановимся поесть? – поинтересовался Харви.
– В ближайшей деревне. Мисс Джермен купит что-нибудь поесть, пока я звоню Мерлену.
– Сделаю. Хотелось бы поесть горячего, но вы опять скажете, что в ресторане слишком опасно.
– Я скажу, что это рискованно, мисс Джермен. И все, что я могу сделать, – это свести риск к минимуму.
Помолчав, она сказала:
– Пока наша поездка кончится, мне наверняка надоест смотреть, как вы избегаете риска.
– Вполне возможно. Но может надоесть и сам риск.
И часу не прошло, как мы добрались до небольшой деревушки – кучки домов и лавок старой каменной кладки у подножия холма. Потихоньку миновали магазинчик – он же газетный киоск и парикмахерская, жандармерию с трехцветным флагом и объявлением, что ночью за помощью следует обращаться в соседний дом, и наконец попали на крохотную площадь.
– Нет смысла останавливаться в другом месте, – объяснил я, не дожидаясь вопросов. – Если остановиться на шоссе, незнакомая машина привлечет еще больше внимания. Мы тут особо не задержимся.
Перейдя через площадь к почте, я зашел в телефонную будку и заказал телефонистке разговор с адвокатской конторой Мерлена. Слушают ли его телефон? Вряд ли рискнут проделать такую штуку с известным парижским адвокатом, но в полиции наверняка задумались, что известно Мерлену о Мэгенхерде: значит знают и о связи между ними.
Секретарша ответила, что шеф занят. Я настаивал, что не для меня, и требовал срочно его позвать. Назвался я Канетоном.
Мерлен взял трубку.
– Простите, инспектор, – хитрюга – адвокат не дал себя поймать и сделал так, чтобы я знал о полицейском в его кабинете. Потом заговорил: – Ах, мсье, мне очень жаль, но землемеры...
Мне было наплевать на всех землемеров на свете. Следовало бросать трубку и бежать. Но тогда инспектор сразу насторожится. Нужно было поддержать разговор и заодно извлечь из него какую-то пользу.
– Пришлось свернуть с прямого пути на "крысиную тропу" – я быстро говорил по-английски, рассчитывая, что слухач не успеет понять, а Мерлен справится. – Хорошо бы послать на корабль телеграмму от имени нашего общего друга, чтобы сбить всех с толку.
Он снова стал распространяться о ленивом землемере, который в разгар сезона торговли недвижимостью...
– Постараюсь позвонить вечером, когда определюсь с ночлегом. Вас прослушивают? Если да, скажите, что цена на дом поднимется.
Он меня уверил, что цены останутся прежними. Ведь должны же они учитывать его репутацию как адвоката. Я хмыкнул в трубку и сказал:
– Спасибо, Анри.
Пока вы не занялись другим делом, купите мне симпатичный домик в деревне, где никто не слышал о полиции и иностранных воротилах, ладно?
Он заверил меня в самом горячем участии к моим делам.
Мокрый с головы до ног, я повесил трубку и вышел из кабины. Переходя площадь, я думал, какую только что совершил глупость. Если телефон просушивался, или решат вдруг выяснить, откуда был звонок, – нам конец. Блуждая среди холмов, концентрическую волну погони не обогнать. Но нужен целый штат сотрудников, чтобы прослушать все телефонные разговоры Мерлена за день, так что единственная опасность – если их записывают. Но он сказал, что нет...
Спор с самим собой привел меня прямиком к кафе. Я заказал двойной "марч" и купил пару пачек "житан". За минуту я покончил с выпивкой, еще столько же выяснял, как добраться до Лиможа, который находился как раз в противоположной стороне от цели нашей поездки.
Когда я садился в машину, Харви с интересом повел носом. Я бросил сигареты на сиденье.
– Одна пачка вам.
Сам завел мотор и осторожно выехал с площади.
– Что у нас на ленч?
Мисс Джермен сообщила:
– Хлеб, сыр, паштет, сардины, вишневый пирог. И еще бутылка красного вина и "Перрье".
– Я буду "Перрье", – сказал я. – Поскольку за рулем.
– Я тоже, – присоединился Харви. – Я стреляю, и даже не пропустил рюмочку в кафе.
Пришлось изобразить удивление.
Он улыбнулся, немного кисло. Но, может быть, улыбка на его лице всегда казалась кислой.
– Я не возражаю. Но прекрасно понимаю, как тянет промочить глотку, когда душа горит.
9
Мы ели на ходу. Девушка делала бутерброды с паштетом и сыром. Попыталась открыть банку с сардинами, пролила масло на себя, чертыхнулась, выбросила банку в окно и сообщила:
– Похоже, мы остались без сардин.
Мэгенхерд хмыкнул.
После вишневого пирога я закурил и почувствовал себя гораздо лучше: если полиция попытается оцепить все кругом, еще не значит, что нас поймают. Мы почти добрались до Оверни, а там я знал когда-то каждую тропинку...Гестапо уже пыталось когда-то меня перехватить.
Прекрасно понимая, что оптимизм мой вызван скорее двойным "марчем", чем едой и знанием здешних мест, я знал, что его действия хватит часа на два, но за это время немало чего могло случиться.
Харви спросил:
– У кого заночуем?
– У друзей.
– По Сопротивлению?
Я кивнул.
– Уверены, что они все еще тут? И все еще друзья?
– Найдем кого-нибудь. Выбор есть. Когда-то один из наших маршрутов проходил через эти места, и нам помогали множество местных крестьян.
Мы миновали Ля Куртин – большой военный лагерь, пустой и тщательно ухоженный, с караульными на каждом углу. Затем спустились в долину Дордони.
Мэгенхерд спросил:
– Мистер Кейн, когда мы спорили об отношении к полиции, вы заявили, что о морали говорить не будете. Почему?
Мы с Харви переглянулись. Старый хрыч за несколько часов не произнес ни слова – и неужели разродился?
– Ну, я спокойно отношусь к людям, которые спешат в Лихтенштейн, чтобы избежать налогов.
– Вы могли сказать "уклониться", мистер Кейн.
– Нет, мистер Мэгенхерд. Разницу я знаю. Уклоняться незаконно, а вы, конечно, законов не нарушаете.
– Но поступаю аморально?
– Мораль – вещь сложная. Вы поддерживаете фирмы во Франции, Германии, Италии, но не власти этих стран. Только и всего.
– Любая власть может решить, что ей недостает моих денег, и вполне законно постановить, что я их должен ей отдать.
Голос его скрежетал, как стальные шестеренки.
– Так поступить никто им не мешает. И если я заплачу, то стану глубоко моральным человеком.
– Сомневаюсь, мистер Мэгенхерд. Я бы сказал: вы или согласны платить, или нет. А вот должны ли вы платить – уже другой вопрос. Не нужно смешивать закон с моралью.
– Вы можете объяснить разницу?
– Не думаю. Но мораль границы не меняют.
Харви хмыкнул. Мэгенхерд помолчал.