Сармат. Кофе на крови - Звягинцев Александр 19 стр.


Ты же видишь, лампасникам нет до нас дела, и пошли они... с их «долгом», с заданиями «государственной важности»!

— О чем хлопочешь? Никак в толк не возьму? — спрашивает Сарматов.

— О летунах, которых они послали на верную смерть!.. — зло объясняет Силин.

— Летуны уже в наших хлопотах не нуждаются!

— Мы нуждаемся! — переходит на шепот Силин. — За хребтом — наши. Траверснуть хребет как два пальца...

— А американца куда денем? Об этом ты подумал?

— Понимаю, тебе его замочить офицерская честь не позволяет. Давай я... А перед тем — за кадык его: говори, мол, сука, все, что знаешь! У меня расколется, как арбуз перезрелый!

— Складно поешь! — обрывает его Сарматов и отводит глаза.

— Кончай, командир, совесть мучить! Ему все равно уже всевышний путевку в рай выписал, а мужики ничего не поймут... — продолжает шептать Силин.

Сарматов сам не понимает, что с ним происходит. На него вдруг словно опускается пелена ярости. Он хватает Силина за грудки:

— В помощники к всевышнему набиваешься, чмо рваное?!

Вышедший из пещеры Савелов замечает сцепившихся Сарматова и Силина и кричит:

— Есть проблемы, мужики?

— Нет проблем! — отвечает Силин и, вырвавшись из рук Сарматова, отходит к пещере.

— Если вернемся, я тебя к такой-то матери из отряда! — бросает ему в спину Сарматов.

Силин поворачивается, губы его кривятся в ядовитой усмешке:

— Если!.. Судьба — она кошка драная, командир...

Сарматов обжигает его бешеным взглядом и уходит в пещеру. К Силину подходит Савелов.

— Хороший мужик майор, только ему его геройство свет застит, — сочувственно произносит он и советует: — Не мешай, а то он по тебе как на танке проедет.

— А мне его геройство на хрен не нужно! — хмуро отвечает Силин, всматриваясь куда-то в горизонт. — Я ему тоже не портянка... чтобы меня раком ставили!

— Если что, рассчитывай на мою помощь, — говорит, протягивая руку, Савелов.

Силин некоторое время стоит задумавшись, затем отворачивается, будто не замечая протянутой руки.

Носилки с американцем стоят в пещере у самого входа. С губ полковника срываются уже не стоны, а хрип вместе с пузырьками сукровицы.

— Очнись, полковник! — трясет его Сарматов.

Тот останавливает на нем мутный, блуждающий взгляд.

— Твоя рана не оставляет надежды, — говорит Сарматов. — Сожалею, но у меня нет другого выхода!

С охапками полыни в пещеру вваливаются Алан и Бурлак. Бурлак басит:

— Горькой травки у них, как и сладкой, тоже в избытке!

Молча кивнув, Сарматов снова склоняется над американцем.

— Пусть будет, как назначено судьбой, — шепчет тот. — Лишь бы только помолиться... помолиться наедине, а, майор? Это не займет много времени...

— Конечно! — говорит Сарматов и кивает Бурлаку и Алану. Те выносят носилки с американцем из пещеры и ставят в тени от камня.

Из глубины пещеры, где бойцы разделывают тушу архара, подходит к майору капитан Морозов. В одной руке у него котелок, наполненный кровью, в другой — здоровенные, перекрученные рога козла.

— Американцу попить бы кровушки — сила в ней! — говорит он, кивая на котелок. — В моей Даурии от всех хворей — рога марала. Потру, пожалуй, в порошок — глядишь, и архарьи силу имеют.

— Добрая душа ты, Егор Степанович! — говорит Сарматов.

— В нашем-то деле не должна она быть недоброй, — отвечает Морозов.

— Егор Степанович, спирту бы? Никто из мужиков не прихватил втихаря, а?

— Спирту? — вскидывается тот. — Ты что, командир?..

— Да я не себе... Американцу вместо анестезии.

— А я уж подумал!.. — облегченно вздыхает Морозов. — Пулю выковыривать будешь?..

— Да. Хотя шансов, мягко сказать, немного...

— Спирт есть, командир. Я еще в Кабуле все их сидоры перетряс — фляг семь наберется.

— Ничего себе! — восклицает Сарматов.

 — Тащи!

Американец сидит, привалившись здоровым плечом к камню. Когда Сарматов и Алан встают у него за спиной, он, не поворачивая головы, произносит:

— Я готов, майор!

Упираясь здоровой рукой в камень, он пытается встать на ноги, и когда с помощью Алана ему это удается, он обводит взглядом снежные хребты и шепчет:

— Круг... круг замкнулся! Все же как странно пересеклись наши пути!..

— Не мы их выбираем, полковник, — отвечает Сарматов. — Я тоже узнал тебя, «падре»!..

Американец кивает головой и, не поворачиваясь, спрашивает:

— Ну и как вы собираетесь со мной покончить?

Сарматов и Алан переглядываются. У обоих на лицах написано удивление, смешанное с отвращением. Повисает тягостная тишина, которую наконец прерывает Сарматов:

— Я — русский офицер, а не заплечных дел мастер! — сухо говорит он и ловит мутный взгляд американца. — Тебе, полковник, предстоит операция — без анестезии, ты согласен?

— Так вы не собираетесь меня?.. — вырывается у американца.

— Вы согласны? — прерывает его Сарматов, повторяя прежний вопрос.

— Что ж, надежда умирает вместе с нами! — после длительной паузы говорит американец. — Но... но хочу, чтобы ты знал... знал, майор, что борьбу... с коммунистами... я выбирал сам!

— С этим не ко мне, а к капитану Савелову, — сухо отвечает Сарматов. — Он у нас специалист в области идеологических противоречий. — И протягивает американцу кружку со спиртом. — Это, конечно, не виски, но другой анестезии предложить не могу.

Полковник залпом выпивает спирт, и тут же к его губам Алан подносит кружку, наполненную кровью архара.

— Пей, дорогой! Пей! — просяще говорит он.

Едва сдерживая тошноту, американец осиливает полкружки.

— Вторую в моих горах пьют за Аустерджи, — говорит Алан, снова наполняя кружку спиртом.

— Что он сказал? — переспрашивает у Сарматова полковник. — Что такое Аустерджи?..

— Аустерджи — это святой Георгий, — поясняет Сарматов. — Осетины всегда поднимают второй тост в его честь.

— Ну так за Аустерджи! — говорит американец и опять залпом опрокидывает спирт, запивая его кровью.

Отдышавшись, он обращается к Сарматову:

— Я слышал, что ваш русский православный бог любит троицу...

— Верно! — подтверждает тот.

Американцу наливают третью кружку спирта, которую он, давясь, выпивает.

— Хватит, больше не наливай! — останавливает изготовившегося уже Алана Сарматов. — Такая доза «шила» и слона свалит!.. Ваня, раскурочь с десяток маслят, а порох — в кучку! — приказывает он Бурлаку, прокаливая на костерке лезвие десантного ножа. — Алан, сунь ему в рот берет, чтобы американскую улыбку не попортил!..

Тщательно вымыв спиртом руки, Сарматов подходит к американцу, который уже вырубился после наркоза и храпел на ложе из полыни у самого входа в пещеру.

— Держите его крепче, мужики! — просит Сарматов. — Лишь бы вену не задеть! У меня руки со страху дрожат, — бормочет он, погружая лезвие ножа в рану.

Американец дергается, громко вскрикивает, но не просыпается.

— Держите его, мать вашу!.. — кричит Сарматов. — Терпи, полковник!.. Терпи!.. — бормочет он, хотя ясно, что американец ничего не слышит. — Алан, лей «шило» прямо в рану...

Алан исполняет просьбу. Спирт смывает сгустки крови, и они, пузырясь, стекают на полынь.

— Где она тут, чмо долбаное! — бормочет Сарматов. — Найду тебя, сучара!.. Сейчас!.. Сейчас!.. Ага-а-а, вот ты где! Терпи, терпи, казаче, президентом станешь! — Лицо Сарматова заливает пот, буграми вздуваются вены на шее.

— Алан, лей спирт в дырку! — кричит Сарматов. — Так, так, вылезай, дурища! Еще!.. Еще! — уговаривает он и наконец восклицает: — Вот и она, долгожданная!..

Увесистый кусок свинца выскальзывает из окровавленных рук Сарматова и с глухим стуком падает на землю.

Назад Дальше