Если это вывозить за границу в виде бумажных листов, понадобится грузовик. А ты все не хочешь понять, насколько серьезен мой товар.
– Наш, – поправил брат. – Я в доле.
– Конечно, конечно, – успокоил его старший. – Но товар у меня, и я хочу, чтобы ко мне относились серьезно. Самое важное – надежный канал выезда, мне не так‑то легко выбраться за границу.
Алексея волновало другое.
– Почему только два миллиона? «Эх, мальчишка!»
– Будь я частным агентством Пинкертона в Нью‑Йорке, я бы проставил постраничную цену и сорвал с них миллионов двести пятьдесят. А будь я разведкой Израиля, я бы блоку НАТО – по старой дружбе – выставил бюджетный счет на два миллиарда семьсот одиннадцать миллионов долларов по фиксированному золотому курсу. Но я всего лишь нищий полковник из нищей страны, и мне больше не дадут.
Глаза Алексея сузились.
– Не щурь глаза, – предупредил его старший. – Когда ты в детстве начинал щуриться, я тебе сразу давал в лоб, пока ты не успел кинуться в драку первым. Я тебя помню, задиру.
Младший рассмеялся:
– Не советую: пока ты долбил по клавиатуре, я не пропускал занятий по «рукопашке». Здесь это бывает необходимо. Так что давай жить дружно, а то... – последовало два резких выпада, демонстрирующих боевое искусство младшего брата.
– Стоп, – поднял руки старший, – лучше будем играть в «магазин»: продайте товару на шестьсот шестьдесят шесть тысяч долларов, такова, кажется, твоя доля?
– И шесть в периоде, – подтвердил Алексей. – Не божеская какая‑то цифра получилась – число зверя. Давай добавим процент из суеверия?
– Отнимем, – сделал встречное предложение старший брат.
– Оставим, – рассмеялся Алексей, но глаза его были все такими же холодными.
Когда последние распечатки были сделаны, Виталий вынул дискету из гнезда и спрятал ее в карман.
– Дай мне дискетку, – протянул руку Алексей. – Давай‑давай.
– Зачем? Все, что на ней было, я распечатал. Может быть, ты думаешь, что на ней все сто пятьдесят мегабайт? Та дискета совсем другая, она к «зипу», а не к дисководу. Лишних копий быть не должно.
– Не читай мне курс молодого бойца, а дай на всякий случай дискету.
Виталий протянул дискету:
– Хорошо. Только думай, что делаешь. Помни свое «число зверя».
* * *
Они прощались в душном буфете аэропорта. Десятилетняя дочка Алексея, которая улетала вместе с дядей в Москву, ела импортное мороженое – красивое и с вязким химическим вкусом. С ней никак не удавалось завязать разговор, она думала о чем‑то своем, замкнувшись после первой в ее жизни смерти.
Алексей опять заказал сто граммов – «стремянных» – и теперь глядел на брата слегка осоловевшими глазами. Виталий обильно потел и все подливал себе минеральную воду из двухлитровой пластиковой бутылки. Вода с каждой минутой становилась все теплее и противнее. Алексей заговорил, уставившись в пространство:
– На перевале Талдык мы остановились сменить колесо, рассчитывая догнать колонну минут через пятнадцать. Нас было трое в машине: сержант‑водитель, полевой капитан и я. Мы корячились на холоде – была зима, – когда на перевал вьшетел на полной скорости джип «чероки». Он пер в гору, как по шоссе. Позади на станине – крупнокалиберный спаренный пулемет. Разнести нас таким в клочки – дело одной секунды. В машине четверо, все таджики. Нас положили на землю и допросили. Они выяснили, что наша колонна идет впереди. Затем главный из них поднял меня и спросил: «Это тебя я видел в доме Довлата?» И я мгновенно вспомнил его в костюме‑тройке и назвал по имени: «Да, Вазим».
Затем главный из них поднял меня и спросил: «Это тебя я видел в доме Довлата?» И я мгновенно вспомнил его в костюме‑тройке и назвал по имени: «Да, Вазим». – «Возех, – усмехнувшись моему страху, поправил он. – Что за ребята с тобой?» – «Обычные ребята, – заверил я его. – Они ничего не видели и ничего не скажут». – «Теперь не скажут», – подтвердил он и выстрелил в затылок одному и в лоб другому. Потом он дал команду, и пулеметчик разнес в щепки наш «газик». «Прости, дорогой, – обратился он снова ко мне. – Ложись полежи лицом вниз, пожалуйста». И я минут двадцать лежал, ожидая пули, пока приближалась и проходила мимо колонна из шести грузовых машин. По‑моему, «Уралов». «Все, Алексей, – разрешил он мне встать. – Не сердись, пройди пешком. Передавай привет Худайбердыеву. Скажи Довлату, что Возех никогда не огорчает друзей. Я появлюсь в городе нескоро. Месяца через два». И они ушли на большой скорости вслед за колонной.
Алексей помолчал, крутя в руках пустую рюмку.
– А ты говоришь: «Леша, малыш, будь осторожен». Я буду осторожен, как крыса, брат, и сделаю все, чтобы вырваться из этой проклятой дыры.
* * *
В самолете Виталий откинулся на спинку кресла, пристегнувшись ремнем, помог устроиться племяннице, молча застывшей с книжкой в руках в кресле возле иллюминатора.
– Когда ты в последний раз была у нас, Лариска? – мягко спросил ее Виталий.
– Не помню, – ответила девочка.
– Или ты вовсе не была?
– Была.
– А сестричку Катю помнишь?
– Помню, – пожала худенькими плечами девочка.
Вот и весь разговор с ребенком. Ну да ладно, у жены с дочкой лучше получится.
Дудчик погрузился в долгие размышления, анализируя ситуацию и возможные варианты ее развития. Реакция брата на предложение оказалась в чем‑то неожиданной.
Алексей просто сломался, человек быстро и навсегда меняется, попав в боевую обстановку. Он явно готов теперь на многое, чтобы убраться как можно дальше из страны, и – что было опасно – может превысить необходимый риск.
Что‑то стояло теперь стеной между Виталием и Алексеем. Он так и не смог поговорить с братом по душам, объяснить, что на этот шаг его почти неодолимо толкает сила ненависти и бессильной ярости против жирующих паразитов. Но Дудчик чувствовал, что брат не поверил бы ему, а если бы и поверил, то постарался бы отстранить от дела партнера‑идеалиста. В жестокой таджикской каше, сваренной из политики и наркодолларов, все решали сила и деньги. Дудчик с удивлением обнаружил, что операция вышла из стадии теоретических выкладок и ночных фантазий и... стала развиваться по своим собственным законам. Виталий почувствовал, что его бессильная ярость требует теперь силы, она жаждет разрядиться, а казавшийся прежде второстепенным денежный вопрос диктовал необходимость быть твердым и осторожным даже в отношениях с братом. Странное дело, не найдя точек соприкосновения в личных взглядах, они без труда пришли к деловому сотрудничеству. Что ж, так и должно быть, какие могут быть сантименты в крупном и рискованном предприятии.
* * *
Через два дня Алексей Дудчик, стоя по пояс в прохладной воде открытого бассейна, разговаривал с господином Нейлом Янгом, атташе по вопросам культуры английского посольства. Между гостями плавали на толстой пробке подносы с миниатюрными бутербродами с лососиной, стаканами вина и виски, банками пива. Происходило это во дворце – иначе не назовешь – министра социального обеспечения. Он устроил сегодня мальчишник в честь какого‑то местного праздника – то ли Дня труда, то ли Поминовения.