— Вы лорд Айверсли?
— Как вы слышали, — не без иронии ответил Алек и, изысканно поклонившись, добавил: — Весьма рад познакомиться с вами, мадам.
На сей раз миссис Меривейл нашла в себе силы последовать правилу этикета. Однако когда Кэтрин, сделав низкий книксен, взглянула на графа, то поняла, что опасность пока не миновала. Не приходилось сомневаться, что в этих неземного цвета голубых глазах сверкают лукавые искорки. О нет! Он не должен предать гласности…
— Рад наконец-то познакомиться с вами, мисс Меривейл.
Кэтрин наградила графа игривой улыбкой:
— Я столько слышала о вас, что у меня такое ощущение, будто я знаю вас давно, милорд.
Лорд Айверсли удивленно вскинул бровь:
— Надеюсь, ничего плохого.
— Не более того, что говорят о молодом мужчине, который возвращается в Англию после путешествия по заграницам.
— Надеюсь, вы не хотите сказать «после легкомысленных заграничных курбетов»?
Кэтрин растерянно заморгала. Зачем она ведет себя столь глупо и дразнит графа?
Миссис Меривейл нервно хихикнула:
— Курбеты, говорите? Вашиbonmottes свидетельствуют о вашем остроумии.
— Bonmots, мама, — еле слышно проговорила Кэтрин, поправляя мать.
— Нет, ваша мама права, — спокойным тоном произнес граф. — Я в самом деле глуп, как комок земли. Я не должен думать, что вы верите сплетням обо мне.
Кэтрин смутилась.
— Я не знаю, какую сплетню вы имеете в виду, милорд.
— В самом деле? — Граф лукаво блеснул глазами. — Но вы только что сказали…
— Я сказала лишь, что о вас все говорят. Однако я… гм… не прислушиваюсь к сплетням. Или по крайней мере стараюсь их не слушать.
— Стало быть, вы достойны уважения зато, что занимаетесь своим делом. Боюсь, что я не таков. Если люди настолько неосторожны, что говорят там, где я могу их слышать, то я слушаю. И сегодня я услышал множество интересных вещей.
Что ж, Кэтрин заслужила это.
Ухмыльнувшись с видом человека, выигравшего очко, Айверсли добавил:
— Но я совсем забыл, зачем пришел. Я шел сюда с надеждой на то, что вы удостоите меня чести и согласитесь подарить следующий танец.
— Прошу прощения, приятель, но мисс Меривейл обещала его мне, — раздался позади чей-то голос.
Обернувшись, Кэтрин увидела Сидни — тот с негодованием смотрел на лорда Айверсли, держа в руках по бокалу с пуншем. Дело принимало нешуточный оборот.
— Прошу прощения, сэр Сидни, — вмешалась миссис Меривейл, — боюсь, что вы несколько перепутали. Кэтрин уже станцевала один танец с вами, и я знаю, что она согласилась отдать вам последний танец перед ужином. — Торжествующая улыбка матери действовала Кэтрин на нервы. — Будет весьма неприлично вам с Кэтрин танцевать больше чем два танца. Что могут подумать люди? Ведь вы даже не помолвлены.
Казалось, Сидни вот-вот хватит апоплексический удар. Лорд Айверсли в это время старался спрятать улыбку. Кэтрин не могла определиться, кого больше ей хотелось задушить: леди Дженнер за то, что та привела лорда Айверсли, Сидни за его ложь или маму за то, что она уличила его во лжи.
Кэтрин выплеснула свой гнев на графа:
— Сожалею, милорд, но я в настоящий момент не настроена танцевать.
Леди никогда не должна отказывать джентльмену в танце. Это определенно оскорбит его. Но не тут-то было. Казалось, графа это лишь позабавило.
— Какая жалость! Я хотел рассказать вам весьма интересную сплетню, которую подслушал. Но если вы хотите, чтобы мы обсудили ее с вашей мамой и сэром Сидни, мы можем пропустить этот танец.
Конечно же, граф блефовал. Если он расскажет о том, что они делали на галерее, это выставит его в столь же неприглядном свете, как и ее, Кэтрин.
Для Айверсли не существует правила, которое бы он не нарушил.
Кэтрин может так никогда и не узнать конец той истории, если откажет ему.
— Ну, если вы ставите вопрос таким образом, разве могу я воспротивиться?
Не обращая внимания на обиженное лицо Сидни, а заодно и на внезапно появившуюся солнечную улыбку мамы, Кэтрин взяла графа под руку и последовала с ним на танцевальную площадку.
Глава 5
Соблазнение женщины подобно военной кампании. Вы должны окружить ее со всех флангов и оставить ей только один выход —сдаться.
Аноним. Руководство для повесы
Уводя Кэтрин на танцевальную площадку, Алек, в отличие от нее, обратил внимание на лицо Ловеласа.
«Очень плохо, приятель. У тебя был шанс. Теперь она моя».
Тем более что танцевать они будут один из новых вальсов.
Кэтрин посмотрела в лицо графа, и в ее глазах вспыхнули озорные огоньки. Гм… возможно, Алек преждевременно злорадствует.
Кэтрин откинула назад свою хорошенькую головку и произнесла:
— Я не подозревала, что вы способны прибегнуть к шантажу ради того, чтобы пригласить даму на танец.
— Я всего лишь хотел повальсировать с вами, — ответил Алек с невинным видом.
— А я просила вас оставить меня в покое, — резким тоном проговорила Кэтрин, и Алек заметил, как при этом на ее щеках вспыхнул румянец.
Заиграла музыка. Алек намеренно заключил Кэтрин в более тесные, чем предписывали правила исполнения вальса, объятия.
— Вы не хотели этого.
Когда Кэтрин попала в шаг, в ее карих глазах вспыхнули янтарные искорки.
— Вы самый напыщенный, самоуверенный мужчина, которого я когда-либо знала.
— Да, но я танцую с вами, в то время как ваш бедный поэт вынужден лишь наблюдать за нами.
Не приходилось сомневаться, что баронет не спускал с них глаз. Для деревенской девушки Кэтрин танцевала на удивление легко, природная грациозность помогала ей компенсировать неуверенность в танце. Она настолько быстро уловила ритм движений, что Алек невольно задался вопросом: способна ли эта девушка так же чутко вести себя в постели? Он еще крепче сжал руку Кэтрин, и она сердито посмотрела ему в глаза:
— Сидни был прав в отношении вас.
— В самом деле? Что еще мой старый школьный приятель наговорил вам обо мне?
— Что вы вели себя столь вызывающе лишь потому, что были графским сынком.
Черт бы побрал этого Ловеласа!
— Вам не приходило в голову, что у вашего друга Сидни существуют свои причины для того, чтобы не рассказать вам всю историю?
— А вы отрицаете тот факт, что одноклассники называли вас Александром Великим за то, что вам позволялось делать все, что вздумается?
— Они просто восхищались моими талантами.
— Сидни говорит, что вы никогда толком не учились, а лишь постоянно скандалили со своими друзьями.
— А Ловелас все свое время тратил на то, чтобы скулить о своей матери.
Точный удар. Кэтрин побледнела и, смутившись, опустила глаза:
— Нет ничего плохого в том, что мальчик… тоскует по матери.
— Поначалу — да. Но даже на третьем семестре Сидни еженедельно писал матери. И почти также часто получал от нее посылки.
Кэтрин безошибочно среагировала на негодующий тон графа:
— А разве ваша мама не присылала вам посылки? Алек с досады скрипнул зубами.
— Я бы ей этого не позволил, — солгал он, как делал нередко в Харроу. — Ни один уважающий себя мальчишка не позволит, чтобы его мать так нянчилась с ним.
Правда заключалась в том, что старый граф никогда не допустил бы подобного. Когда Ловелас лакомился марципанами, свежими яблоками и шафранным кексом, Алек делал вид, что его это не волнует.
— Вы поэтому невзлюбили Сидни? — Нежность, звучавшая в голосе Кэтрин, действовала Алеку на нервы. — Из-за того, что он получал посылки от матери, а вы нет?
— Не говорите чепухи. Если я за что-то и не люблю Ловеласа, то лишь за то, что он не ценит других, более достойных вещей.
Взгляд Кэтрин стал колючим.
— Таких, как вино, женщины, музыка?
— Таких, как вы.