За двадцать пять лет я выработала такую способность убеждать, что мне позавидует любое мурло из сетевого маркетинга (я это повторяла, повторяю и буду повторять). Так, скажем, если завтра мне придумается изучать китайский язык, то уже через неделю мне припрут какого-нибудь корейца. И пусть только попробуют не припереть: от горьких дум я впадаю в крайности типа «экстремального цветоводства», и тогда шутки плохи.
Блин… ну такое длиннющее получилось вступление…
Короче говоря, моя проблема в том, что я умею убеждать слишком хорошо и некоторые (не будем произносить имен вслух) начинают мне верить.
Да, Дима, да.
Если я говорю, что мне нужна диета, значит, она мне нужна. Но нужна в данный конкретный момент времени. А если я говорю, что диета мне уже не нужна, значит, она уже не нужна, и нефиг носиться за мной со своей капустной ботвой (читай: «В нашей семье козел не я»).
Или вот, к примеру, мясорубка. Нуда, каюсь – поддалась нехорошему влиянию рекламы. Но мы, блин, ею один раз все-таки воспользовались. Как-нибудь еще, наверное, воспользуемся. Когда-нибудь. Ну нельзя же заедать меня этой железкой до бесконечности. Будешь злить – подарю тебе набор для росписи по шелку, то-то посмеемся!
А уж прошлогодняя скамейка для пресса – это вообще песня. «Ага, купил ей, стоит на даче» – эта фраза вставляется по делу и без дела везде, где только может вставляться. Нет, мне ни хрена не стыдно. Можешь повторить это сто пятьдесят тысяч раз – не вызовет даже легкого румянца.
Но самое забавное – это мое последнее похудение.
Как вы догадываетесь, я провернула все в наилучшем Катечкинском виде. Почитала статейки, объявила громогласно, вступила во всевозможные сообщества, разжилась схемой правильного питания и даже ухитрилась сляпать слезливый пост. С постом было особенно прекрасно. На третий день, получая порцию комментов «Держись, мы с тобой», я исходила слезами восторга и в порыве единения с общественностью закусывала умиление пончиком с шоколадной крошкой.
Ну да… ну бросила… ну и что?.. У меня, между прочим, слабое сердце, давление, маленький ребенок, отсутствие помощника по хозяйству, работа, коты, пятно на диване, наступление дачного сезона, тапочки, насморк и фикус.
И вообще.
Но вы-то меня поймете. А вот он – увы. Нуда, у вас ведь не было двухнедельной обработки на тему «Капуста – это наше все»…
Пятый день я скитаюсь по квартире в поисках завалящей ириски. И пятый день я ничего не нахожу.
Сейчас будет страшное признание.
Страшное признание: всех мармеладных мишек в течение двух последних недель съел вовсе не Фасолец.
К стыду своему, я сожрала даже «прикусочный» сахар.
Да, Дима, да. Я хомячила его по три куска за раз на протяжении последней недели.
И прошлогодний чернослив в шоколаде спер вовсе не Мерлин-волшебник.
И обломки дитячьих киндеров.
И черничное варенье.
Как человеку, которому теперь уже нечего терять, скажу Самое Страшное: мне было вкусно, и я умру толстожопой, и мне плевать.
А если ты еще раз шваркнешь трубкой в ответ на мою просьбу привезти курицу-гриль, я выем весь сахарный песок и перейду на макароны.
И нечего говорить «Ты же обещала».
Кому я должен, всем прощаю.
Фсе.
ТЕЛЕФОН
– Добрый день, вы воспользовались услугами «Секс по телефону». С вами разговаривает Анжела. К слову, на мне красные трусики и корсет. (Молчание, перерастающее в мычание.)
– Что-то не так?
– Мне неудобно об этом говорить, но, наверное, я не уверен насчет корсета.
– Я уже снимаю его. Быстро и безжалостно я разрываю бант и начинаю распутывать шнуровку. Тонкий шелк скользит по моему телу, обнажая его, и вот большая грудь бесстыдно выпрыгивает…
– Подождите. Я правильно понял, что на вас был надет корсет со шнуровкой?
– Да.
Что-то не так?
Мне неудобно об этом говорить, но на тех корсетах, что я видел, шнуровка была расположена на спине, бант приходился на пространство между ключицами, а соответственно – мне очень неудобно об этом говорить – вам было бы необычайно тяжело разорвать его и распутать так быстро, чтобы грудь…
– Э-э… На моем корсете шнуровка сбоку и всего восемь дырочек. По четыре с каждой стороны. Поэтому я думаю…
– Ради Бога, извините, но тогда… тогда это совсем странно.
– Что именно вас удивляет?
– На вас был надет корсет из тонкого шелка… и практически без шнуровки… в общем, это как-то забавно, что вашим… ммм… грудям… удалось из него именно «выпрыгнуть». То есть вот если бы «вывалиться», ну или просто так… открыться… Но «выпрыгнуть» – это, простите, из области фантастики. Я, конечно, не настаиваю, но…
– Да, наверное, я ошиблась. На мне не было никакого корсета. Я просто его выдумала. Я люблю придумывать всякие вещи… Например, позавчера в душе мне показалось, что если немного изменить напор воды…
– Вам не кажется, что «выдумывать» и «ошибаться» – это совершенно разные понятия? То есть я хотел сказать, что если вы выдумали корсет, это совершенно нормально, но вот если ошиблись… Одним словом, я могу поделиться телефоном моего доктора, он совсем недорого берет и…
– Извините, что вы от меня хотите?
– М-м-м… наверное, правдоподобности. Просто я люблю, чтобы все было точно.
– О'кей. Я сижу на стуле. На мне вязаная майка и джинсы на бедрах.
– Да-да, мне очень нравится это.
– На руке жемчужный браслет с рыбками.
– Да-да, мне очень нравится это.
– Этой рукой я держу трубку, а другой задираю майку и расстегиваю крючки лифчика.
– Да-да, мне очень нравится это.
– Свободная от трикотажа грудь…
– Должно быть, не слишком красиво.
– Что именно?
– Ну, когда вы еще были в корсете, у вас была большая грудь. Большая грудь в трикотажном бюстгальтере выглядит не очень, но это ваше дело… Если вы, конечно, опять не ошиблись…
– Нет, я не ошиблась. У меня очень красивая грудь. Я вообще могу ходить без бюстгальтера.
– И напрасно. Обвиснет. Моя первая жена после родов имела неосторожность отказаться от этой части туалета. Ей было, видите ли, так удобней кормить.
– Но так действительно удобнее кормить.
– Боже мой, у вас есть ребенок?
– Какое это имеет значение?
– Что вы! Молодая мать – это так сексуально.
– Никогда бы не подумала. А впрочем…
– Да-да. Мне очень нравится это. Вы сидите на стуле в вязаной майке и джинсах на бедрах. Ваша огромная, чуть обвисшая грудь лежит в трикотажном бюстгальтере. В соседней комнате спит ребенок.
– Звеня браслетом, я медленно расстегиваю молнию и…
– Да снимите уже этот чертов браслет, вы же его разбудите!
– Кого?
– Малыша. Грудные дети очень чувствительны к посторонним звукам.
– М-м-м… Я снимаю браслет и чувствую, как мои бедра сводит от желания.
– Нелогично, но…
– Ширинка уже расстегнута, и джинсы падают на пол.
– Уже лучше.
– Вы подходите сзади, и я чувствую ваш запах.
– Так-так, я начинаю возбуждаться.
– Вы входите резким толчком, так, что я замираю от неожиданности.
– Да-а-а.
– Оно мягкое, упругое, влажное и серое.
– Да-а-а.
– Оно вас обволакивает. И вы входите глубже и глубже.
– Да-а-а.
– Двадцать миллиардов нервных клеток содрогаются от ваших движений.
– Да-а-а, мне нравится это.
– Через левое в правое, пронзая мозжечок.
– Да-да, пронзая…
– По влажности взад и вперед.
– Взад и вперед, взад и вперед…
– Вы кончаете резко и мощно, так же как и начали. Сперма льется из моих ушей и глаз.
– Да-а-а-а…
– И мне не надо глотать, потому что она уже внутри.
– Да-да, не надо…
– …Взрывается от переполненности, всеми своими двадцатью миллиардами нервов.