— Что делаешь? — спросил он, словно мы прожили вместе сто лет и он мог предвидеть любой вариант ответа.
Поэтому я не сказала то, о чем думала: «Схожу с ума, потому что хочу тебя».
— Так, ничего. Телевизор смотрю.
— Какие планы?
«Обычные. Хочу переспать с тобой. Даже если потом ты меня бросишь».
— Не знаю. В принципе, есть хочу.
— Так, может, поужинаем?
«А вдруг он импотент? Или эгоист? Или…»
— Давай.
— На «Веранде»?
«Надену чулки. Нет, тепло. Пошло. Не надену ничего».
— Давай.
— Через час?
Я повесила трубку. Забыла попрощаться. Он понял, что я согласна? Может, перезвонить?
Я сняла с вешалки свое любимое платье. Сиреневые и желтые цветы на белом фоне. Luca Luca.
Он онемеет, когда увидит меня в нем. Он перезвонил сам.
— Так я не понял, через час?
— Ну, давай через час.
Я зашла на «Веранду», улыбаясь еще от входа.
Стас уже ждал меня.
Официанты с интересом разглядывали его.
С кем это я? И кто он такой?
Мы долго выбирали вино. Потому что все время начинали говорить о чем-то другом.
Наконец заказали первое попавшееся.
По-моему, Willa Antinori.
Интересно, у него хватит денег, чтобы оплатить счет?
Я заказала кальян. Какую-то еду.
С моего лица не сходила дурацкая улыбка.
С его щек не пропадали ямочки.
Мне казалось, что все на нас смотрят и все все понимают.
Мы трогали друг друга глазами.
Я ощущала его почти физически.
Он болтал какую-то ерунду. Рассуждал про сигары. Мне было смешно.
Мы оба не притронулись к еде.
Выпили бутылку Willa Antinori.
На следующий день я не смогла вспомнить, о чем мы говорили.
Но мы все время о чем-то говорили.
Иногда я останавливала себя, чтобы дать возможность говорить ему.
Кальян закончился.
Еду унесли.
Расстаться было невозможно.
— Что будем делать? — несмело спросил он.
Я пожала плечами. Посмотрела на него из-под ресниц. Ответ на свой вопрос он должен был прочитать у меня в глазах.
— Может, заедем ко мне? — спросил он. Ямочки исчезли.
Я кивнула. Хорошо, что не пришлось предлагать самой.
Он жил на Кутузовском. Это близко.
Я давно не была в таких грязных подъездах.
Он взял меня за руку. Как в школе. Как маленькую.
Я и сама жила когда-то в таком же подъезде.
Мы были как несчастные, замученные жаждой люди, которым дали кипяток. И они дули на него. Они не пили, обжигаясь. Они держали его в руках, и от этого их жажда становилась еще мучительней. Но они медленно дули на кипяток, предчувствуя наслаждение и наслаждаясь этим предчувствием. Какой бы вода ни оказалась на вкус, это будет вкус удовлетворения.
Лифт открылся. Я смеялась, пока Стас открывал дверь. Он долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Он приложил палец к моим губам. Дверь открылась. Свет был или нет? Я не помню.
Одежда — это не то, что нужно в такую ночь.
Жадные губы, нежные пальцы. И совсем иногда — слова, их не понимаешь, потому что они вообще ничего не значат. Но в то же время они значат так много!
У каждой ночи есть имя.
Эту ночь звали Страсть.
Капельки пота на висках и бездна, в которую погружаешься вместе. Держась за руки так, что ногти впиваются в кожу. И нежность. Всепоглощающая, бездонная, в которой растворяешься настолько, что не чувствуешь своего тела. Но что может быть важнее своего тела в такую ночь?
Только его тело.
Мы лежали не просто обнявшись. Мы лежали так, как живут сиамские близнецы — просто не представляя себе, что может быть по-другому.
Вкус его тела был на моих губах.
Его запах впитала моя кожа.
Секс — это как объяснение в любви: всегда приятно. Почти всегда — по-разному. Зависит от темперамента. Можно ограничиться тремя словами, можно сложить поэму. Причем три слова от любимого человека заменяют поэму.
— Выходи за меня замуж, — сказал Стас.
— Конечно, — кивнула я.
Мы как будто следовали сценарию. Идеальному сценарию идеальной ночи.
— Я люблю тебя, — сказал Стас.
Или мне это приснилось? Потому что, когда он сказал это, я уже спала.
У него был большой коричневый холодильник. Абсолютно пустой. Только квашеная капуста.
Стас спал. Я хотела есть.
Я села на пол, обхватив банку ногами. Я с удовольствием доставала пальцами капустные листья.
Сколько лет прошло с тех пор, как мы устраивали такие пикники с Ромой?
Мы провели с ним тогда вдвоем трое суток.
Не выходя из дома.
Мы съели все, что хранилось в его шкафах.
Я варила макароны, и мы кормили ими друг друга, прямо из кастрюльки, руками. Мы облизывали друг другу пальцы и губы. Мы жадно разрывали одну макаронинку зубами с двух сторон.
Мы не одевались три дня.
Не проходило десяти минут, чтобы мы не целовались.
Мы обнимались каждую минуту.
Мы смеялись над какой-то ерундой и еще несколько лет находили эту ерунду смешной.
Мы придумывали друг другу прозвища.
Мы объяснялись друг другу в любви своим телом. Как давно это было!
Я смотрела на спящего Стаса. Он улыбался во сне.
Я хотела домой.
Я собрала свои вещи с пола и оделась в ванной.
Убрала капусту на место.
Вышла из квартиры, тихонько хлопнув дверью. Я чувствовала себя героиней французского романа.
Романа, который закончился, не успев начаться.
Без чулок было холодно. Бабье лето длилось два дня.
Мне бы хотелось всю жизнь провести в тесноватом мирке огурчиков, делающих вид, что они — рыбки.
Стояло раннее утро, но улицы не были пустынны.
Машины послушно останавливались на светофорах.
Меня подрезал 220-й «мерседес». Такой же, какой был у меня. Может, мой?
На светофоре стояли «тойота» и старая маленькая «ока». «Мерседес» встал за «окой». Я бы тоже так сделала. Маленькая «ока» оценит проявленное доверие и стартанет первой. Даже рискуя потерять педаль газа. А «тойота», наоборот, помедлит, наслаждаясь своим секундным — мнимым! — преимуществом.
Рома ответил заспанным голосом.
— Как дела? — спросила я бодро.
— Давай попозже. Я сплю.
— Подожди. Я по тебе соскучилась.
Мне показалось, что он не расслышал.
— Алло, Ром?
— Никит, чего ты хочешь?
Я представила себе, как он сел на кровати.
Взял сигарету. Щелкнул зажигалкой. Закутался в одеяло.
Все такое родное и знакомое.
— Я соскучилась, Ром.
— Как Артем? Он звонил мне вчера.
— Я соскучилась! — закричала я. Он что, не может поверить собственным ушам?
— Никит, это просто у тебя настроение такое, — тихо сказал Рома, — тебе стало обидно, что я давно не звонил.
— Да нет! — Рома в своем репертуаре. — Ром, возвращайся. Я хочу домой. И хочу, чтобы дома был ты. Никакое не настроение.
Рома молчал.
— Я устала жить без тебя, Рома.
— Нет, Никит. Я уже не вернусь.
— Почему? — Я не понимала, что это — игра какая-то?
— Я не смогу с тобой больше жить. Ты просто не представляешь себе, насколько мне хорошо одному.