С крыш окрестных домов телевизионщики снимали, как восемьдесят заложников дни напролет пьют орандж-джюс, а их стражи играют во дворе в футбол. Жизнь вошла в привычную колею. Кончилась зима… потом весна… пришел май… и в мае последовал штурм, во время которого все партизаны были перебиты.
Тупакамаровцы знали, что обречены. Правительство опасалось, что на тот свет они постараются захватить с собой как можно больше народу. Но партизаны принципиально отказывались стрелять. И погибли все до единого.
В тот вечер, когда это произошло, я со знакомым по имени Дмитрий отправился выпить алкоголя в заведение «Манхэттен».
3
Дмитрий являлся достопримечательностью общегородского масштаба.
Все знали, что еще на заре перестройки этот длинноволосый, похожий на индейца парень в косухе зарегистрировал первую в стране официальную троцкистскую организацию и что без его участия не обходилась ни одна радикальная тусовка. Это не помешало Диме сделать офигительную журналистскую карьеру, стать примерным отцом двоих сыновей и получить степень доктора наук.
На тот момент Дмитрий писал для серьезного столичного издания. Вернее, издание было серьезным до того, как он начал для него писать. Как-то, откопав в газете бесплатных объявлений рекламу садомазо-салона, Дима пришел к редактору и попросил денег.
Редактор не понял и переспросил: зачем это ему деньги?
— Пойду в садомазо-салон.
— В садомазо-салон?
— Да. Проведу расследование методом погружения.
— В садомазо-салоне? Что ты будешь там расследовать?
— Как вы не понимаете?! Садомазохизм является важным фактором городской жизни! Нашему изданию очень повезло, что именно я первым наткнулся на его рекламу. Нужно спешить, пока материалы об этом заведении не появились в изданиях-конкурентах! Представьте, насколько подобные материалы поднимут рейтинг нашего издания!
Обалдевший, запутавшийся редактор представил, чтоi за материал сдаст ему Дмитрий, и заранее вспотел. Но денег все-таки дал.
Дмитрий был профессионалом своего ремесла. Ни в какой садомазо-салон идти он не собирался, а вместо этого пригласил меня попить алкоголя в «Манхэттене».
Клуб «Манхэттен» в том сезоне считался наиболее модным в городе. Он принадлежал довольно известному кинорежиссеру, и каждый вечер там давала концерт какая-нибудь знаменитость.
Денег под сенсационный материал удалось выбить немного, но нам хватило. Помню, как шатаясь, держась друг за друга, мы вышли из клуба на ночную набережную, а за нами бежал чумазый беспризорник, клянчивший:
— Дя-адиньки, денег да-айте!
Денег уже не осталось. Беспризорнику было велено идти на фиг. Обидевшись, мальчик сгреб с тротуара последние крохи почти стаявшего снега, слепил снежок и кинул в нашу сторону.
Дмитрий на секунду замер, потом прокричал воинственное междометие и рванул за мальчишкой. Чуть не упал, заблудился и вскоре вернулся ко мне.
— Ты видел?! Нет, ты видел?!
— Чего ты так завелся-то? Ну, мальчик… ну, слепил снежок…
— Ты видел, что он слепил?
— Да какая разница, что он слепил?
— Он слепил фигурку!
— И чего?
— Да это же культ вуду!
4
Я той весной работал редактором небольшого, но глянцевого журнала. Редакция располагалась в доме, стоящем неподалеку от Зимнего дворца, на углу с Мойкой.
Дом этот был примечателен сразу по нескольким причинам. Главными из них были две: во-первых, за стеной моей редакции находилась квартира тогдашнего петербургского мэра Собчака, а во-вторых, этот дом соседствовал с японским консульством.
Утром следующего после «Манхэттена» дня я сидел у себя в кабинете и хотел пива. День был солнечный, снаружи ходили девушки, а я хотел пива. В два часа ко мне в редакцию заскочил Дмитрий.
— Как дела? Рюкзака моего не видел?
— Нет.
— А дела как? Сегодня отличная погода! Ты не помнишь, когда мы вчера уходили из клуба, у меня был рюкзак? Я где-то потерял рюкзак. Не помнишь, где?
— Нет.
Работать сегодня я бы все равно не стал. Я спросил у своей секретарши, не хочет ли она выпить кружечку освежающего пива? Девушка не любила пиво, но работать она любила еще меньше, а день был солнечный, и мы все втроем пошли в «Манхэттен» искать Димин рюкзак.
Вообще-то секретарша была не совсем секретаршей. Скорее, машинисткой: когда мне не хотелось садиться за компьютер, свои материалы я диктовал ей. На дальнем плане сознания давно бродила мысль, что порядочные начальники за своими секретаршами ухаживают… в смысле — приударяют… или хотя бы делают вид, что ухаживают… а я вот поухаживать так и не собрался. Так что Дима со своим рюкзаком подвернулся вовремя.
Рюкзак вчера он действительно забыл в клубном гардеробе. Отдали его безо всяких разговоров. После этого мы выпили по пиву.
— Какие планы?
— У меня никаких. Я на сегодня свое уже отработал. Как видишь, пью пиво.
— А я организую пикет у японского консульства.
— Когда организуешь?
— А вот прямо сейчас. Через сорок минут. Прямо у твоей редакции. Пойдем вместе?
— Чем тебе не нравятся японцы?
— Ничем не нравятся. Ты слышал, что вчера в Перу убили всех тупакамаровцев?
— С утра смотрел в новостях. А при чем здесь японцы?
Дима долго объяснял, что Перу хоть и находится в Латинской Америке, но на самом деле давно превратилось почти в японскую колонию. Там даже президент — японец, и фамилия у него Фухимори. Так что в смерти партизан виноваты как раз японцы, и их нужно срочно заклеймить.
Дима был очень образованным парнем. Он отлично разбирался в таких странных вещах, как, например, внутренняя политика Перу. Мне слушать его было интересно, а вот секретарша заскучала. Слушая Диму, я опять забывал за ней ухаживать.
— Пойдешь участвовать в пикете?
— Пойду. Почему не поучаствовать в пикете? Непременно пойду и поучаствую!
— Тогда допивай. Кстати, после пикета можем поехать в бункер. К нам приехал Лимонов, он там сегодня выступает.
5
Собственно, главным героем всего этого рассказа является как раз Эдуард Лимонов. На следующий день после того, как перуанский спецназ перебил в Лиме всех партизан «Тупак Амару», и сразу после того, как мой приятель Дмитрий организовал пикет у здания японского консульства, я первый раз сходил посмотреть, как выглядят живые русские писатели.
Сам пикет уложился минут в десять. Димины (лимоновские) партийцы развернули транспарант «Фухимори сбросим в море!», и к ним тут же подскочил постовой милиционер от парадной мэра Собчака.
— Почему без разрешения пикетируете подъезд мэра?
— Мы не мэра. Мы консульство.
— А что такое Фухимори?
— Фухимори — это фамилия перуанского президента.
— Какого президента? Перуанского? А почему стоите у японского консульства?
— Потому что Фухимори — японец.
Постовой задумался. Было видно, что в слове «фухимори» ему чудится незнакомый матюг, адресованный все-таки лично мэру Собчаку. Через две минуты раздумий пикет он запретил, партийцы свернулись и ушли, а я и Дмитрий побрели следом.
Секретарша хмурилась и понимала, что до ухаживаний дело сегодня опять не дойдет, но все равно пошла с нами.
По пути к бункеру Дима говорил:
— Все эти пикеты — бред собачий. Это не метод. Нужно не пикетироваться, а влезать в телевидение. Тогда эффект будет. А просто постоять с плакатиком и уйти — бред собачий.
Я знал, что где-то год назад Дима организовал первую шумную акцию лимоновской партии в Петербурге. Тогда партийцы захватили крейсер «Аврору» и вывесили на легендарном корабле партийный флаг.
Чтобы телевизионщики приехали и сняли все происходящее, Диме пришлось долго их упрашивать.