— Разве ты не видишь, что мальчик нуждается в твоей помощи? Почему, ты думаешь, он ведет себя так безнравственно?
— Возможно, потому, что он безнравственный. А теперь сядь. Ариана смотрит на нас. — Он сильно дернул ее за руку, и, к своему удивлению, Хелен покорно опустилась на одеяло.
Кэм прав. Не годится, чтобы Ариана видела, как они ссорятся. Но по правде говоря, она чувствовала себя гораздо живее, когда они с Кэмом спорили.
— То, кем был твой отец, не имеет никакого отношения ни к тебе, ни к Бентли, — наконец сказала она. — А ты все равно думаешь о нем только самое плохое. Значит, и обо мне ты должен думать только самое плохое? — Она умоляюще протянула руку, чтобы прикоснуться к нему, но, ощутив его напряжение, тут же отдернула ее.
Глава 10,
в которой лорд Трейхерн отбрасывает всякую осторожность
Он больше не чувствовал жара ее пальцев, не слышал ее слов, хотя глаза у нее продолжали сверкать, а губы шевелиться. Он хотел объяснить ей, что она все поняла неверно, что он видел, чего хочет от нее его беспутный брат, потому что и сам хотел того же.
Он бы с удовольствием отругал ее, сказал бы, что именно о ней он беспокоится, что благие намерения могут не защитить ее от столь умелого соблазнителя, как Бентли. Но к его великому сожалению, Хелен все говорила и говорила о братской любви, добродетели, понимании.
Кэму хотелось прижать ее к себе и целовать до тех пор, пока она не замолчит. Обхватить пальцами ее длинную белую шею, приподнять ей подбородок и заставить умолкнуть, только не словами, а губами и его… О Господи, что с ним происходит?
Он привез сюда Хелен с искренним намерением принести свои извинения. Но за пятнадцать минут они успели поссориться, и не один раз. Он уже потерял счет их ссорам. Теперь, глядя на ее соблазнительный рот, сверкающие глаза, чувствуя, как у него перехватывает дыхание, он испытывал одно-единственное, четко определенное желание, которое шло отнюдь не от разума.
Боже правый! Ведь дело в том, что Кэму была невыносима мысль о том, что его брат или другой мужчина прикоснется к Хелен. И сейчас, несмотря на гнев и тревогу, им овладело безудержное желание повалить ее в траву, поднять юбки и слиться с нею… прямо здесь, при свете дня.
Кэм опустил голову от стыда, заставляя себя не смотреть на нее. Неужели прошлое ничему его не научило? И ссора с Хелен два дня назад тоже?
Нет, — последовал ответ. — Абсолютно ничему.
— Кэм, тебе никогда не приходит в голову, что ты временами слишком тверд?
Тверд? Это слово наконец прорвалось сквозь туман желания и ненависти к себе. Он уставился на нее, какое-то мгновение не понимая, что она имеет в виду. Оказывается, Хелен продолжала заступаться за его брата. Он чуть не фыркнул от отвращения. Не дай Бог ей узнать, где и насколько он тверд!
Кэм судорожно поправил галстук, а она все говорила поучительным, холодным тоном гувернантки:
— Право же, Кэм, нельзя всегда контролировать каждую ситуацию. Зачастую приходится делать…
— Хелен! — резко перебил он, и собственный голос вдруг показался ему чужим.
— Да?
— Будь любезна… Не могла бы ты… замолчать на минуту?
Хелен сердито смотрела на него, пока Кэм старался вспомнить суть их разговора, пытаясь игнорировать дискомфорт в паху.
— Я лишь пытаюсь обратить твое внимание на тот простой факт, что Бентли никогда не знал материнской любви. И я очень сомневаюсь, что твой отец мог что-то дать ему в этом отношении.
Эти слова вызвали у Кэма негодование.
— Что ты хочешь сказать, Хелен? Я всегда заботился о Бентли и о Кэтрин тоже. Мой брат знает, что я люблю его. Что я, если понадобится, отдам за него свою жизнь.
Хелен раздраженно взглянула на него:
— Бентли знает лишь одно: ты хочешь для него лишь того, что считаешь необходимым.
— Складывается впечатление, что ты провела в его обществе гораздо больше времени, чем я предполагал, — холодно ответил Кэм. — И похоже, составила о нем очень полное представление.
Хелен вздернула подбородок, но промолчала.
Кэм сердито надул щеки, потом медленно выдохнул.
— Прекрасно, Хелен. Что, по-твоему, я должен сделать? Ты предлагаешь, чтобы я позволил Бентли, этому сумасброду, ухлестывать за каждой юбкой в округе? Прожигать жизнь?
— Нет, я просто…
— И проигрывать в карты свое наследство? — перебил ее Кэм. — Господи, Хелен! Ему нет еще и восемнадцати.
Хелен сложила руки на груди.
— Я предлагаю, Кэм, чтобы ты показал Бентли, что любишь его. Разве кто-нибудь когда-нибудь беседует с ним по душам? Разве ты не можешь выслушать его вместо того, чтобы давать волю своему острому как бритва языку? В конце концов тебе придется согласиться, что ты не можешь держать под контролем Бентли и все остальное вокруг тебя.
— Да, ты это говорила, — отрывисто произнес он.
— Любовь и контроль — не одно и то же, милорд.
— Как я понимаю, ты намерена прочитать мне нотацию, Хелен, — сказал он, сердито глядя на нее. — Только помни, что я не твой ученик, хотя ты и считаешь, что у меня недостает разума.
Наступило молчание. Потом Кэм прижал ее руку к одеялу.
— Хелен, ради Бога, давай не будем ссориться. Мы должны трудиться вместе, ты и я, ради Арианы.
Хелен подавила дрожь, пробежавшую по телу от прикосновения Кэма, и заставила себя отдернуть руку.
— Я… да, ты прав.
Они снова замолчали. В глазах Кэма по-прежнему оставалось странное выражение, но когда он заговорил, его голос звучал намного мягче:
— Я привез тебя сюда, чтобы попросить прошения, Хелен. И я пытался. А теперь я хотел бы поговорить об Ариане. Как вы ладите? — В его голосе уже не было ни враждебности, ни раздражения.
— Мне кажется, хорошо, — ответила Хелен, благодарная за его желание примириться.
Заставив себя на время позабыть тревогу о Бентли, она следующие четверть часа рассказывала Кэму о первых впечатлениях от общения с Арианой, а тот затронул несколько важных моментов и не стеснялся переспрашивать, если не понимал. Он явно решил предоставить дочери все возможности. Хелен изложила свой план — использовать в качестве эмоционального воздействия рисование и музыку, сообщила, что вскоре хочет попробовать учить Ариану элементарным навыкам счета и письма.
Кэм был доволен.
— Должен признать, — заметил он, — что Ариана очень легко приняла тебя.
Хелен слабо улыбнулась:
— Она чувствовала некоторую скованность после того, как вы ушли вчера, но Ариана — замечательный, смышленый ребенок.
— Значит, ты первая гувернантка, кто это говорит, — мрачно ответил граф.
— О, не надо терять надежды, милорд! Возможно, Ариану просто нельзя учить обычными методами. Пока нельзя. Но я уже верю в ее способности. И надеюсь, что, когда мне придет время уезжать, она уже научится хотя бы немного общаться.
— Уезжать, Хелен? — повторил он, насупив брови. — Но Ариане еще долго будет требоваться гувернантка.
Хелен покачала головой:
— О, я думала, вы понимаете. Да, Ариане некоторое время нужен будет учитель. Только не моей специальности… Если Ариана добьется успехов, вам уже не придется выплачивать мне непомерный гонорар. Обычной гувернантки вполне достаточно.
— Как долго? — спросил он, и в его тоне послышалось странное напряжение. — Как долго я… она будет нуждаться в тебе?
Хелен озадаченно посмотрела на него.
— Трудно сказать. Год. Может, два. Я никогда не работала нигде больше двух лет.
Кэм покачал головой, как бы споря с Хелен.
— Не стану делать вид, что понимаю тебя… все эти бесконечные переезды.