Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
Митаюки-нэ подняла взгляд на старуху и увидела свое отражение: юную узкоглазую курносую красавицу с лицом цвета полуденного песка; большегрудую, широкобедрую, одетую в роскошное платье и укутанную в беличий плащ.
Ну да, само собой… Больше такого дела поручить просто некому.
– Не беспокойся, никто не заметит разницы, – кивнула поклонница смерти. – И если ты управишься за три дня, то мне даже не понадобится подменять тебя на супружеском ложе.
– Я потороплюсь, – пообещала юная чародейка и решительно вышла из спальни.
Глава II
Осень 1585 г. П-ов Ямал
Северный Ямтанг
Три длинные и узкие лодки, сделанные из кожи нуера, натянутой на каркас из упругих ивовых стволов и сшитой сосновыми корнями, стремительно скользили по глади полноводной реки, укрытой от глаз летучих разведчиков кронами плакучих ив и склонившихся к самой воде берез. Пять воинов в каждой, пятнадцать широких лопастей, пятнадцать копий, пятнадцать мечей с обсидиановыми лезвиями, пятнадцать смертоносных палиц с тяжелым навершием из отточенных речным перекатом красных, черных и белых камней.
Законы и обычаи сколько угодно могли считать Митаюки-нэ пленницей, наложницей, рабыней. Однако законы исполняются людьми. Люди знали, кто именно договаривался с вождями рода нуеров от имени белых дикарей, а с дикарями от имени народа сир-тя; люди знали, кто доносил племенам Ямтанга учение о новом боге, совершенно непонятное в устах отца Амвросия, но простое и ясное в пересказе девушки; люди знали, кто проводит долгие ночи в одной постели с великим белокожим атаманом и способен в любой миг поведать ему о каждом что-то хорошее либо что-то плохое. И потому, когда девушка пришла к стоянке рода Тархад и сказала, что ей нужны три лодки и твердые в вере воины, то единственной сложностью стало выбрать нескольких самых крепких бойцов из доброй сотни добровольцев.
И вот теперь чародейка сидела на корме, опустив в воду указательный палец, и прислушивалась к слабому шипению разрезаемой им глади.
Назад утекали излучины и перекаты, омуты и отмели, проплывали лесные заросли и луга, камышовые поля и вцепившиеся узловатыми корнями в обрывы сосновые боры. Время от времени путникам встречались поселки тотемников. И каждый раз с завидной неизменностью между хижинами и водой, словно защищая людей от прячущихся в реке опасностей, на утоптанных полянах возвышались величавые кресты – пахнущие свежим деревом, все еще влажные и белые.
Новая вера распространилась далеко, очень далеко окрест – и Митаюки испытывала законную гордость от понимания столь великого успеха. Ведь это сделала она, только она, превратив обитателей завоеванной земли в преданных слуг собственных поработителей! А поработителей – в своих личных воинов.
Юная чародейка полуприкрыла глаза и отпустила сознание, перестав размышлять и только лишь слушая, вдыхая и выдыхая, обоняя, пропитываясь миром вокруг, привычно растворяясь в нем, и вскоре стала частью этой природы, этих лесов, кустарника, земли и ручьев. Это было блаженство: шелестеть среди ветвей, синеть глубоким небом, переливаться отблесками в болотных окнах, отъедаться листвой, выклевывать червяков, таиться в засаде, отдыхать в траве на просторной, залитой солнцами поляне…
Мир вокруг был счастлив, привычен и уравновешен. Все естественно, все на своих местах, все правильно и неизменно, кроме одного маленького тревожного пустяка. Небольшого пятна, что двигалось строго на восток, не проявляя интереса ни к пище, ни к теплу; излучавшего беспокойство, а не безмятежность.
– Правьте к берегу, – открыла глаза Митаюки. – Справа должен быть ручей. Поднимитесь по нему, сколько получится. Дальше пойдем пешком.
Ручей обманул ожидания девушки – его глубины хватило для лодок всего на несколько сотен шагов. Однако он стал неплохой тропинкой, позволив воинам пройти по руслу, словно по тропе, в самую гущу непролазных зарослей. К сумеркам они вышли на край заросшей рогозом топи, над которой стелился слабый сизый дымок.
– Наш гость совсем рядом, – полушепотом предупредила колдунья. – Помните о вере своей, братья во Христе! Коли тревожно на душе станет, крестик нательный в кулаке сожмите и молитву читайте, какую помните. Близко не приближайтесь, приказа ждите. Но коли кликну, не медлите!
Она двинулась дальше, к огню, на ходу растворяясь в воздухе. Но когда до костра одинокого путника и топчущегося среди кустарника ящера, шумно пожирающего свежую зелень, оставалось с десяток саженей, сидящий спиной к ней мужчина внезапно громко сказал:
– Я чую твою вонь, прислужница смерти. Твои потуги на чародейство смешны и нелепы.
Митаюки скрипнула зубами от злости – Енко Малныче был силен. И даже глупость изгнанника ничуть не ослабляла его врожденного колдовского дара. Однако ответила девушка с показной небрежностью:
– Чуешь меня или двадцать моих воинов? – Громкие слова разорвали ее единение с миром, и юная ведьма, больше не скрываясь, вышла к костру.
– Мне открыто все, порождение зла, – ответил колдун сир-тя, но девушка отлично уловила неуверенность в его словах и чувствах.
Еще бы! Ведь Енко улавливал присутствие только пятнадцати людей. Того, что Митаюки-нэ его обманывает, бродяга своей тупой башкой сообразить не смог.
– Что за нужда принесла тебя в мои земли, Енко Малныче? – остановилась за костром напротив колдуна девушка. – И зачем ты попортил порубежные сторожевые обереги?
Ощутить исчезновение амулета на удалении в три дня пути мог только очень сильный шаман, и Митаюки не преминула намекнуть гостю на свои способности.
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
– Всегда к вашим услугам, ваше величество, – так же серьезно сказал Штраубе. – Надеюсь, теперь мы станем понимать друг друга лучше.
Пока Митаюки колебалась: стоит пообещать наемнику что-нибудь серьезное или лучше напомнить о муже – от толпы пирующих сир-тя отделился покрытый татуировками мужчина, решительно пересек площадь и опустился на колено:
– Прими мое восхищение, белая госпожа! Впервые в жизни я увидел, что можно повергнуть врага, не пролив ни капли крови! Я верю в мудрость твою, великая шаманка Господа Иисуса Христа, и отныне вручаю тебе свою жизнь, свою верность и палицу!
– Я принимаю твое восхищение и твою клятву, воин, – заверила бывшего шамана чародейка. – Но тебе придется их подтвердить.
– В любой день и час, белая госпожа!
Немец кашлянул:
– Я так понимаю, у меня уже появились конкуренты?
– Иди, спрячь идола. А я отвлеку местных, – по-русски ответила Митаюки и перешла на язык сир-тя: – Встань, храбрый воин. Не забывай, сегодня мы обратили в истинную веру многих братьев и сестер. Пойдем к ним. Нам нужно поведать им о молодом боге!
Глава V
Осень 1585 г. П-ов Ямал
Троицкий острог
В жарко натопленных покоях воеводы пахло свежим деревом и пирогами. Но если едковато-смоляной аромат древесины распространяли свежеколотые дрова, грудой сваленные у печи, то запах пирогов являлся чистым обманом. Не было муки в остроге, ни единой горсточки! Посланцы в Пустозерск привезли порох, свинец, топоры и клинки, прочий ратный припас, но закупиться мукой никому из казаков и в голову не пришло.
Да и зачем мужикам мука? Мясо есть – сыты будут. Выпечкой в ватаге заниматься некому.
Только теперь, когда хозяйственная Настена хлопотала у печи, переворачивая на вытянутой из топки сковороде куски рыбы, атаман понял, как соскучился по пирогам, калачам, бубликам и даже простому русскому хлебу. Но готовить все это в землях сир-тя было, увы, не из чего. Освобожденные из татарского плена девушки кое-как выкрутились, навострившись молоть муку из семян здешних плодов, похожих на тыкву. Но годилась она лишь на то, чтобы при жарке кусочки мяса или рыбы для вкуса лучшего обвалять. Ну и блины еще получались. Но только непрочные: сразу рвались, коли взять неловко.
Малой тихо почивал в постели за циновкой, с основными хлопотами атаман управился еще до обеда, а любимая женушка была столь фигуриста, даже если смотреть только со спины, что Иван Егоров тихо расстегнул пояс, положив тяжелый набор из сабли, поясной сумки, двух ножей и ложки в кожаном футляре на лавку, бросил сверху кафтан, подкрался к Насте и обнял за живот, прижавшись губами к шее.
– Не надо, Ванечка, – передернув плечами, простонала женщина. – Еда же вся подгорит.
– А ты вытяни сковородку-то, – предложил атаман, опуская ладони ей на бедра.
– Не прожарятся… – фыркнула Настя, водя плечами и бедрами, но сильно не протестуя, якобы слишком занятая рыбой. Воевода потянул вверх зеленую с красной вышивкой юбку и…
И в этот момент хлопнула входная дверь.
– Черт! – вырвалось у воеводы, отскочившего от жены. Он быстро перекрестил рот после богохульства.
Распахнулась внутренняя дверь, в горницу вошел молодой казак Тошка Егумнов, у которого вместо бороды и усов еще только курчавился длинный пушок. Однако, увидев воеводу в одной рубахе и грохочущую сковородой атаманшу, даже он сообразил, что явился не вовремя, закашлялся, опустил голову.
– Сказывай, чего пришел? – взял с лавки кафтан Егоров.
– Дык, это… – почесал в затылке паренек. – Того…
– Да чего?! Сказывай ужо, хватит мямлить!
– Посыльный там, на берегу… Этот… Который на драконе.
– Пойдем посмотрим, – снова опоясался атаман, накинул поверх кафтана кожаный плащ, выделанный из шкуры какого-то местного ящера, первым вышел из дома, взбежал по лестнице на стену.
В лицо тут же жестко ударил ветер, несущий множество мелких капелек, секущих кожу, словно маленькие стрелы. После жаркой избы уличный холод показался особенно нестерпимым, и воевода плотнее закутался в епанчу.
Море тяжело раскачивалось, на гребнях темно-коричневых волн белела пена, перемешанная с ледяной шугой. С востока ледяные поля подступали к острогу почти на версту, по проливу между островом и берегом во множестве плавали отколовшиеся льдины и медленно таяли, выброшенные на галечный пляж.
Колдовское солнце сияло слишком далеко от острога, чтобы подарить казакам вечное лето Ямала. Поэтому на острове царила затянувшаяся осень. Иногда менее холодная – без близких торосов и обжигающих ветров. Иногда, как сейчас – противная и безжизненная, когда никому из обитателей крепости не хотелось и носа на улицу высовывать.
– Где колдун? – поинтересовался у дозорного воевода.
– Я за ним лодку отправил, атаман, – поднялся на боевой помост Кольша Огнев, командующий сегодня караулом. – Дракона своего язычник отпустил, посему и не различить его. От ветра где-то таится.
Пролив практически штормило, однако казаки были опытными мореходами и высоких волн с ледяной шугой ничуть не испугались. Широкая плоскодонка с шестью гребцами уверенно пробилась до суши, приняла единственного пассажира, отправилась обратно.
– Отогрей путников, как причалят, – велел атаман, когда лодка вошла на гладкую воду, прикрытую от ветра махиной острога. – А колдуна ко мне веди. Сам тоже приходи, и Кондрата покличь.
Иван Егоров вернулся в избу, встал перед печью, положив ладони на горячие камни.
– Замерз, милый? – участливо спросила супруга.
– Ничто, – покачал головой воевода. – На Руси ныне морозы куда как крепче. Чай, Рождество на носу. А здесь и снега нет. Просто ветер… Выдувает. У тебя сбитень есть?