Разведчик приложил руку к груди, с достоинством поклонился князю, пятиться, как делают это бояре-советники, не стал, а просто повернулся, и вышел. Дверь за Сфиркой закрылась без скрипа и без стука, но плотно. Ставр, подумав недолго, вдруг заспешил за своим человеком, словно хотел что-то ему напомнить.
– Итак, мы закончили на том, что князь Бравлин сделал нам предложение о воссоздании бодричского союза племен, – сказал Годослав, но лицо его уже не сияло прежним энтузиазмом, как в момент, когда князь Куденя впервые сказал ему о предложении Бравлина.
– Да, княже, – склонил голову тысяцкий. – Но у нас слишком мало времени, чтобы обговаривать здесь все тонкости договора. Войска Карла уже выступили в сторону Старгорода. В такое время, как ты сам, должно быть, понимаешь, мой князь Бравлин Второй не может оставить город даже на одни сутки. И потому он просит тебя приехать к нему. Бравлин уже подготовит текст договора. Вы текст обсудите, подпишите, и скрепите его своими печатями. Карл, возможно, уже подойдет к тому времени к стенам Старгорода. И остановить его своим влиянием сможешь только ты, княже. Влиянием и еще вопросом о том, по какой причине король франков пытается завоевать земли своего вассала…
– Да. Я поеду к Бравлину, – согласился, и сразу принял решение князь Годослав.
– Я поеду с тобой, – сказал Дражко. – Пусть не такое влияние, как ты, но и я на Карла имею. И буду теле полезен.
– Нет, брат. Я поеду один. Если не возражаешь, сопровождать меня будет Ставр со своими людьми, и отряд стражи. У князя Кудени тоже с собой отряд стражи. Этого нам хватит. А ты должен отвезти Войномира в Аркону. Это дело тоже не терпит отлагательств. Ставр говорил, что там много вопросов. В Арконе слишком много горячих голов, которые считают, что смогут прожить одни, без княжества бодричей. Если Войномир приедет без тебя просто с моим указом, его примут не так, как с тобой. Рарогчане люди сложные, и сами, порой, в своей вольности путаются. А у тебя там авторитет не меньше, чем здесь. Где, кстати, Войномир?
– Пишет письмо, чтобы отправить с гонцом к своему доверенному воеводе. Тот приведет с собой полк, на который Войномир может положиться. Ладно. Как он отправит гонца, мы сразу и поедем. Гонца ему обещал выделить Ставр. Настоящего рарогчанина, надежного и верного.
– Хорошо. Удачи, Дражко, тебе и моему племяннику. Не давай его никому в обиду.
– Он сам, судя по словам Гостомысла, себя в обиду никому не даст…
– Да, князь Куденя, что там у вас слышно про здоровье княжича Гостомысла? – спросил Годослав. – Его забрал с собой Веслав…
– Я знаю эту историю с чужих слов, – сказал тысяцкий. – Княжич был ранен отравленной стрелой. Его отвезли к жалтонеса Рунальду. Есть в наших землях такой лекарь со странностями. Говорят, он всегда носит за пазухой несколько страшно ядовитых змей, которые его не трогают, но служат ему, как собаки. Смог ли жалтонес помочь, я не знаю. Но, думаю, если не смог бы, и случись что с Гостомыслом, князю Бравлину сразу доложили бы. Из этого я могу сделать только логический вывод, что Гостомыслу полегчало, и жалтонес поставит его на ноги. Других вестей у меня нет. Я сам с княжичем не знаком, и потому специально его делами не интересовался. Думаю, когда мы приедем, вести уже будет в Старгороде, если там не будет самого Гостомысла.
– Главное, чтобы вы не застали в Старгороде короля Карла, – сказал князь-воевода.
Но кого они могут застать в столице Вагрии сейчас предположить никто не брался…
* * *
Отпустив князя Куденю отдохнуть перед обратной дорогой в отведенной ему комнате, Годослав задумался, как и каким образом ему объявиться перед королем так, чтобы Карл остался доволен встречей. В дворцовом коридоре навстречу князю попался видящий отрок Власко, который словно специально Годослава дожидался, и ловил его взгляд.
– Ты что-то хочешь сказать, Власко?
– Да, княже. Прости меня. Я без твоей просьбы смотрел в воду. Нехорошо вмешиваться в чужие дела, но я просто хотел понять твои заботы, и помочь тебе, если смогу.
– Ты всегда давал хорошие советы. Что ты посоветуешь мне в этот раз?
– Поезжай к Карлу Каролингу. Но долго у него в гостях не оставайся. На следующий день возвращайся.
– Да. Я и сам решил поехать к королю, – сказал Годослав.
– Сейчас король на тебя сердит. И ты должен размягчить его сердце, княже.
– Как?
– Сделай ему подарок.
– Что я могу подарить пресыщенному королю! – даже с горечью ответил князь. – Я уже думал об этом. У Карла есть все, что он хочет.
– У него нет собак, которых привезли тебе с Руяна. А он очень хочет иметь таких.
– Собак?
– Да. Карл – заядлый охотник.
Годослав вспомнил, что на пиру, устроенном королем после окончания Хаммабургского турнира, перед столами вертелась целая свора свирепых королевских волкодавов. Да, король слыл заядлым охотником, и князь знал это. Но его волкодавы, хотя были и крупными, все же являлись простыми пиренейскими пастушьими собаками, и, как Годослав прекрасно понимал, не шли ни в какое сравнение с ирландскими волкодавами, привезенными с Руяна. Князь сам успел только мельком глянуть на этих статных громадных животных, самых крупных представителей собачьей породы, когда прибыл в свой Дворец с охоты, и, перед встречей с князем Куденей, заглянул на короткое время на свою псарню. Собак как раз только-только привезли.
– Спасибо, Власко. Я так и сделаю…
– Спрашивай меня чаще, княже. Я смогу тебе во многом быть полезным.
– Договорились.
Годослав вернулся в зал для приемов, некоторое время в задумчивости просидел молча, потом постучал по подлокотнику своего кресла. Это было известным сигналом. Открылась дверь, и вошел стражник.
– Где сейчас лесной смотритель?
– Вратко, княже?
– У нас только один лесной смотритель. Вратко. Не видел его?
– Он был у входных дверей. Разговаривал с боярами.
– А что, бояр много внизу?
– Как с охоты вернулись, так и не расходятся. Говорят, ждут, когда ты, княже, позовешь. Знают про посла. Обсуждают, зачем посол пожаловал.
– Позови Вратко. С ним поговорю. Бояр звать не надо. Если прибудет аббат Феофан, не пускай его ко мне. Пусть внизу у двери посидит. Пить захочет, есть захочет, и уйдет. И даже меду ему не вели подавать. И чтобы на лестницу ни ногой. Пожестче с ним. Ежели что, так и говори, что я запретил. Иди…
Стражник ушел. И уже вскоре в коридоре послышались торопливые старческие шаги лесного смотрителя Вратко. В дверь опять, как при появлении Сфирки, постучал стражник, а потом вошел и сам лесной смотритель. Годослав сделал Вратко знак, приглашая к гостевому столу, уже освобожденному и князем-воеводой Дражко, и князем Куденей. И сразу налил ему берестяную кружку меда из большой баклажки, стоящей на столе. Сама баклажка была берестяная, а крышка на ней серебряная и серебряные же ободы держали у баклажки серебряную ручку. Серебро отличалось тончайшей чеканкой, изображающей охоту Свентовита на диких туров. И помогали богу в этой охоте закованные в броню полканы. Резьба по бересте была выполнена мастерами-бодричами, у которых работа с берестой была всегда в почете. А чеканку по серебру делали вагры, издавна славящиеся этим своим умением, и распространившим его на многие страны Европы и Скандинавию. Эта баклажка с чеканенным серебром еще раз напомнила Годославу о судьбе соседнего княжества, и о том, что ему самому следует поторопиться, чтобы успеть оказать помощь князю Бравлину, и, одновременно, о будущем своего княжества побеспокоиться.
– Я посмотрел собак. Они мне понравились. Как их перевозили сюда?
– Это смирные собаки. Мы везли их, как их доставили нам руяне – в больших клетках из гибкого тальника. Простую деревянную клетку они могут просто разломать. Собаки эти очень сильные. Железная клетка собак только лишку разозлит своим холодом, к тому же они могут повредить о прутья зубы. А клетка из тальника – гибкая и прочная. Конечно, следует хорошенько смотреть за собаками. Они могут перекусить тальник, и вырваться. Но они по характеру достаточно мирные, если их не злить и не обижать. Я сам выгуливал их на простой цепи сразу всех. Слушаются команду, и не сильно тянут. Сразу бегут на обычный свист. Собака – это не пардус. Она уже множество веков живет с человеком. А дозволь спросить, княже, ты куда-то собрался отвозить этих собак?
– Да. Я хочу принести их в дар королю франков Карлу Каролингу.
– Это будет достойный подарок. Хотя мне лично собак отдавать жалко.
– Это будет достойный подарок. А ты займись как можно быстрее клетками для собак.
– Когда, княже, собираешься ехать?
– Сегодня. Как только собаки будут готовы. Клетки на чем везли?
– Специально сделали длинный воз, чтобы все вместе поместились. Собаки большие, и клетки им требуются соответствующие. Воз и сейчас стоит в твоем дворе. Загрузить его снова будет не сложно. Меня с собой возьмешь, княже?
– Нет. Ты занимайся пока своими делами. Я позже приглашу короля на охоту с пардусами. Он с такой охотой не знаком. Думаю, ему понравится. Постарайся подыскать нам достойную дичь. Самых крупных вепрей в моем лесу…
Глава восемнадцатая
Велибора бегом спустилась на первый этаж, споткнувшись на лестнице, и едва не упав, что в ее положении было бы очень опасно. Поговаривали, что князь Буривой родился, когда его мать спускалась по лестнице, и, родившись, сразу упал на степени. Но Велибора не хотела так рожать. Более того, она хотела рожать в Славене, в своих покоях, а не в этом диком и далеком краю, в крепости, где трудно будет найти настоящую повивальную бабку.
Но она удержалась на ногах, все же больно ударившись животом о перила. И едва сознание не потеряла. Но возникшая в голове княжны мысль о том, что Вадимир, может быть, жив, может быть, просто ранен, и Военег поторопился, сообщив о его смерти, вела молодую женщину, придавала ей сил, заставляла сцепить зубы так, что они, казалось, вот-вот крошиться начнут – лишь бы все вернулось. Это было бы возвращением к мечтам, их осуществлению, и отвергало бы подступивший уже момент потери всего, чего она желала.
Но потеря, видимо, отступить не пожелала. Велибора понимала, что при возвращении княжича Вадимира живым, внизу была бы хоть какая-то радость, оживление в лицах дворовых людей и воев, несмотря на смерть Буривоя. Пусть и умер Буривой, но люди не почувствовали бы себя осиротелыми, если бы вернулся младший княжич. Хотя они и не знали еще, что не суждено, как сказала Бисения, и старшему брату воротиться. Однако еще с лестницы Велибора увидела, что лица людей совершенно поглощены горем. И она не думала, что это горе вызвано смертью Буривоя и его сына. Самый сильный шум поднялся уже после того, как все узнали о главном. А сейчас на первом этаже словно пожар прошел – люди стояли растерянные и потерянные, и никто не говорил ясно и громко. И даже всегда суровый воевода Военег опустил в горе голову.
Велибора остановилась на нижней широкой ступеньке. Как раз Военег поднял на нее глаза.