– Он – протестант, как мы с вами.
– Но ведь помешать он ничему не может?
– Нет, он может помешать королю Франции настоять на своем, а для этого ему нужны некоторые вещи.
– И он дал вам поручение ко мне?
– Нет, я сама сказала ему, что знаю человека, который подойдет для его цели; ему нужны четыре вещи: сердце, голова, рука и, может быть, шпага.
– Это есть у всех.
– Сердце должно быть верным, голова – умной, рука – твердой, а шпага – готовой. За хорошей наградой дело, по его словам, не постоит. Вы подумаете об этом, Саймон?
– Я? Нет. Но, может быть, попробую…
– Вы очень милы, Саймон. А портрет, показанный королю Франции, очень красив, не правда ли?
– Но я не люблю ее, клянусь честью?
– Я клянусь, что вы ее полюбите.
– Вы хотите остановить меня таким пророчеством?
– Ну, мне все равно, кого вы любите, – сказала Нелли и рассмеялась. – Зачем женщины так лгут? Нет, мне не все равно, не все равно настолько, что я желала бы…
– Помешать мне?
– Нет, только ударить вас, Саймон!
– Это не трудно сделать; если вы могли разбить сердце – ударить гораздо легче, – сказал я, подставляя свою щеку для удара.
– Вы могли бы отплатить мне – мое лицо в вашем распоряжении. Я не могу ударить того, кто не даст мне сдачи, – и Нелли рассмеялась со всей своей прежней веселостью.
Если бы мы встретились раньше и она сказала мне это, я конечно, согласился бы, – она была так обольстительно хороша! Но теперь обстоятельства были иные, и я только вздохнул, а затем произнес:
– Я слишком любил вас когда-то, чтобы поцеловать теперь.
– Вы иногда бываете странны, Саймон! – вздохнула Нелли. – Я бы так же поцеловала того, кого любила, как и всякого другого.
– Или ударили бы его по лицу?
– Если бы я не дорожила поцелуем, то и не ударила бы. Куда вы, Саймон?
– Пора идти, ведь у меня есть служба.
– Я тоже предлагала вам ее, и что вы с нею сделали?
– Разве это все еще не прощено мне?
– Все прощено и все забыто. Саймон, почти все…
В это время до нас донеслись звуки, весьма странные в доме, где жила Нелли. Они доносились из верхнего этажа: гнусливый голос нараспев читал псалмы. Я приподнял руку, прислушиваясь, Нелли весело рассмеялась:
– Шут с ним! Да, это – он; он твердо намерен обратить меня на путь истины. Этот дурень забавляет меня.
– Финеас Тэт? – воскликнул я, узнав голос чудака.
– А вы этого не знали? Между тем другой болван, ваш слуга, все время с ним. Они только что сидели часа два, запершись вдвоем.
– За пением псалмов?
– Как всегда. Впрочем, иногда они молчат.
– Он читает вам свои проповеди?
– Немножно. Когда мы встречаемся, он бросает мне проклятие и обещает благословение; больше ничего.
– Из-за этого не стоило приезжать в Дувр.
– Вы приехали когда-то и дальше ради моего общества.
Это было верно, но ничего не объясняло мне по поводу Финеаса Тэта. Что привело его сюда? Не пронюхал ли он чего-нибудь и не явился ли защищать свою веру?
Я вышел из комнаты в коридор, а Нелли, улыбаясь, стояла на пороге двери. Я больше ничего не спрашивал, не ставил никаких условий, зная, что герцог Букингэмский не может явно вмешиваться в такие дела и что все предоставлено мне, моему сердцу, голове, руке и шпаге с богатой перспективой впереди, если мне удастся довести дело до конца. Я подождал с минуту, думая, что Финеас Тэт, услышав мой голос, выйдет ко мне, но он не появлялся. Нелли кивнула мне, я откланялся и вышел, направив свои шаги к замку. Теперь весь двор был уже на ногах, и для меня самого, столько же как для нового поручения, только что полученного мною, мне следовало быть на своем посту.
Не успел я отойти нескольких шагов, как услышал позади себя тяжелое дыхание и сопение. Эти звуки издавал Джон Велл, догонявший меня с большой корзиной в руках. Я совершенно не жаждал его общества, но меня привлекала его корзина. Мои запасы съестных припасов и вина пришли к концу, а для того, чтобы разузнать то, что мне было, необходимо, не лишне было иметь в запасе чем угостить нужного человека, а тем более бутылку-другую хорошего вина, которое, как известно, обладает свойством развязывать языки.
– Что там у тебя такое? – спросил я, дождавшись, чтобы Джон догнал меня.
Он объяснил, что делал покупки в городе.
Я похвалил его за усердие, а затем спросил:
– А ты был у своего приятеля Финеаса Тэта?
Мой слуга сразу изменился в лице, побледнел, и бутылки зазвенели в его корзинке – так задрожали у него руки, хотя я спросил довольно ласково. Наконец он заговорил:
– Я? Я видел его раз или два, не больше, с тех пор как узнал, что он здесь. Я думал, что вы не желаете, чтобы я виделся с ним.
– Можешь видеться с ним, сколько тебе угодно, лишь бы я не видел его, – небрежно ответил я, наблюдая украдкой за своим почтенным слугою.
Его волнение показалось мне странным. Если Финеас явился только затем, чтобы обратить на путь истины Нелли Гвинт, с какой стати было бы Джону бледнеть, как полотно?
Мы пришли в замок, и я отпустил его, поручив доставить в целости его ношу на мою квартиру. Затем я отправился в апартаменты герцога Монмута, задавая себе вопрос, в каком настроении найду его после вчерашних приключений. Он ведь и не подозревал, что я был свидетелем всего, что произошло.
Когда я вошел в его комнату, герцог сидел в кресле, а около него стоял Кэрфорд. Лицо Монмута было мрачно и расстроено; Кэрфорд смотрел спокойно и сочувственно. Они горячо говорили о чем-то, но замолчали оба, как только я вошел; я предложил герцогу свои услуги.
– Сегодня утром вы мне не нужны, Саймон. Я занят с лордом Кэрфордом.
Я откланялся и вышел. Оказалось, что сегодня в замке все были заняты. Я поминутно наталкивался на пары, занятые горячей беседой. При моем приближении наступало мгновенное молчание; из вежливости произносили несколько слов и, видимо, терпеливо ждали ухода лишнего человека, чтобы возобновить прерванный разговор. Король, как я слышал, сидел в своем кабинете с герцогиней Орлеанской и герцогом Йоркским, но де Перренкура там не было.
На пространстве сотни футов, на городской стене, между двумя часовыми, виднелась одинокая фигура, задумчиво смотревшая вдаль на море. Я тотчас же узнал в ней Перренкура и почувствовал сильнейшее желание поговорить с ним. Но как было миновать часовых? Их присутствие показывало, что де Перренкур желал быть один. Я подошел к одному из часовых и хотел пройти, но он загородил мне дорогу.
– Я нахожусь на службе у его высочества, герцога Монмута, – заявил я.
– Хоть у самого дьявола. Здесь не пройдет никто без королевского приказа.
– А не может ли его изображение заменить его приказ? – спросил я, опуская монету в его руку. – У меня есть поручение от его высочества к французскому джентльмену, притом секретное. Черт побери, отцы не всегда знают о делах своих сыновей.
– Как и сыновья – о делах своих отцов, – усмехнулся солдат. – Ступайте скорее и, если услышите мой свист, бегите живее, это будет значить, что идет мой офицер.
Итак, я очутился в запретном месте наедине с де Перренкуром. Приняв беззаботный вид, я смело пошел мимо него. Услышав шаги, он вздрогнул, оглянулся и спросил:
– Что вам угодно?
Он мог немедленно удалить меня своею властью или по приказу короля, но если он не сделал этого, то надо было пользоваться случаем.
– То же, что и вам, – ответил я, – а именно подышать свежим воздухом и полюбоваться морем.
Он слегка нахмурился, но я не дал ему времени заговорить.
– Часовой сказал мне, что сюда пройти нельзя, но ведь короля здесь нет?
– Как же вы прошли тогда? – спросил француз, не обращая внимания на мой вопрос.
– Очень просто, – ответил я, – я солгал, сказав, что имею поручение к вам от герцога Монмута, и чудак поверил мне. Ну, мы, придворные, должны стоять друг за друга. Не правда ли, вы не выдадите меня? Даете мне слово?
– Нет, я вас не выдам, – слегка улыбнулся де Перренкур. – Вы хорошо говорите по-французски.
– Так говорил мне и месье де Фонтелль, которого я встретил в Кэнтербери. Не знаете ли вы его?
На этот раз он не выдал себя, чем я был доволен.
– Очень хорошо: его друзья – и мои также, – ответил он, протягивая мне руку.
Я дружески пожал ее и улыбнулся.
– Собственно, я не заслуживаю этого. Я и месье де Фонтелль почти поссорились.
– По какому же поводу?
– По пустякам.
– Все-таки скажите мне.
– Если позволите, я лучше умолчу об этом.
– Я хочу знать и приказ… прошу об этом.
Мой пристальный взгляд остановил слово «приказываю», чуть не сорвавшееся с уст моего собеседника. Клянусь Богом, он покраснел. Теперь я иногда рассказываю своим детям, как заставил покраснеть его, а это, право, было делом нелегким. Но его смущение было мимолетно, и мне в свою очередь пришлось опустить глаза под его холодным взглядом, но на его вопрос о моем имени я смело ответил: «Саймон Дэл».
– Я слышал ваше имя, – сказал он, а потом отвернулся и стал опять смотреть на море.
Если бы он был в своем настоящем виде (если можно так выразиться), то это значило бы, что он отпустил меня, и я должен был бы уйти. Но для простого придворного, де Перренкура, его поведение было только невежливо, и я решил отплатить ему за него.
– Правду ли говорят, – спросил я, подойдя к нему ближе, – что французский король теперь находится в Кале?
– Думаю, что правда, – ответил он.
– Мне очень хотелось бы, чтобы он приехал сюда! – воскликнул я. – Я страстно желаю видеть его. Говорят, что он – очень красивый малый, только низок ростом.
Де Перренкур не обернулся ко мне, но я видел сбоку его вспыхнувшую щеку. Я слышал от герцога Монмута, что заметить его маленький рост было величайшим преступлением в глазах короля Людовика.
– Какого роста король, – допрашивал я. – Он выше вас?
Де Перренкур молчал. Правду сказать, я начал чувствовать себя плохо. В Дуврском замке были крепкие подземелья, а мне нужна была моя свобода на эти дни.
– Ведь о королях говорят столько глупостей, и крайне часто про них говорят ложь, – простодушным тоном продолжал я.
Теперь он обернулся ко мне и сказал:
– В этом вы правы: король Франции среднего роста, он приблизительно с меня ростом.
Я, ей Богу, никак не мог сдержать себя. Правда, я ничего не сказал, но мои глаза ясно выражали: «Но ведь ты-то настоящий коротышка!» Он, очевидно, понял этот язык моих глаз и вспыхнул снова.
– Так я и думал, – спокойно сказал я и с поклоном пошел дальше.
Но на беду мне пришлось пожинать плоды своей смелости. Еще минута – и я скрылся бы из вида, но в это время кто-то прошел мимо часового, отдавшего ему честь. Это был сам король. Скрыться было невозможно. Он шел прямо ко мне. Издали приветливо поклонившись на легкий привет де Перренкура, его величество строго спросил меня:
– Как вы прошли сюда, мистер Дэл? Часовой говорит, что сообщил вам о моем приказании, и вы все-таки настояли на своем.
Де Перренкур был, по-видимому, очень рад: он стоял и улыбался. Я не находил, что сказать: повтори я свою выдумку о поручении герцога – и взбешенный француз, конечно, выдал бы меня с головою. Наконец я пролепетал:
– Месье де Перренкур был здесь так одинок, ваше величество!
– Немножно одиночества иногда не мешает, – сказал король, а затем, вынув из кармана записную книжку и написав записку, подал мне вырванный листок, промолвив: читайте!