– Дверь закрыта, Саймон! Отчего вы унылы, как король, когда пуст его кошелек?
И это напоминание произвело свое действие. Я молча поднял на нее взор, но она поняла мою мысль.
– Что же, Саймон, ведь и короля здесь нет! – тихо шепнула она.
Однако мне не было дела до короля, и не мысль о нем сдерживала меня; но я оставался сдержанным, молча глядя на фаворитку своего монарха.
– Ну, так идите же к ней! Она все равно вас не примет! – с досадой крикнула Нелли. – А знаете, что она сказала о вас давеча, в карете?
– Мне незачем знать то, что не предназначалось для моих ушей.
– Хороший предлог! Но вы просто боитесь услышать это. Она была права: я действительно боялся.
– И все-таки вы услышите это, – продолжала Нелли. – «Хороший, честный малый, но немного дерзок для своего положения». Вот что сказала Барбара и откинулась на подушку кареты с полузакрытыми глазами, как обыкновенно делают все знатные дамы. Она несправедлива, Саймон! Клянусь, вы никогда не были дерзки… но, впрочем, я – не мисс Кинтон.
– Конечно, вы – не мисс Кинтон, – сердито повторил я, вымещая на ней полученный через нее удар.
– Теперь вы злитесь на меня за то, что сказала она! Это – постоянная манера мужчин… Ну, мне все равно!.. Идите вздыхать около дверей Барбары! Она все равно не отопрет их вам. – Она снова придвинулась ко мне и вкрадчиво продолжала: – Я вступилась за вас и сказала ей, что вы – прекрасный человек, что когда-то я даже была готова… Ну, я сказала ей многое, что вам было приятно слышать, но Барбара была очень суха со мною, а потом явилась толпа со своей овацией мне. В результате знатная дама в ярости! – и Нелли пожала плечами.
Я сидел около нее ошеломленный. В моих ушах звучали оскорбительные слова: «Немного дерзок для своего положения». Что дерзкого видела Барбара в моем поведении и старании служить ей? Так вот каково было ее мнение обо мне за моею спиною.
– Бедный Саймон! – мягко продолжала Нелли. – Не думала я, что кто-нибудь из женщин так отзовется о вас. И это за все то, что вы делали для нее!
Настало молчание.
Нелли положила руку ко мне на плечо, и ее глаза смотрели на меня прежним странным, вызывающим взглядом.
– Да, вы действительно совершенно не дерзки! – слегка усмехнулась она и сняла свою руку.
Я сидел, молча глядя на нее.
Нелли нетерпеливо встала с места и остановилась предо мною.
– Становится поздно, – тихо сказала она, – а нам надо рано ехать. Я распрощаюсь с вами и пойду спать.
Она протянула мне руку и, видя, что я не беру последней, положила ее сама на мгновение в мою, потом тихо направилась к двери. Я последовал за нею, проговорив на ходу: «Я провожу вас». Она ничего не отвечая, только обернулась ко мне и пошла вперед по коридору. Я шел за ней.
– Идите тише! – шепнула она, обернувшись ко мне. – Мы пойдем мимо двери Барбары, и ей не понравится, что вы провожаете меня. Сама она оскорбляет вас, а если другая… – она не докончила своей фразы.
Сильно взволнованный, я все-таки шел за Нелли. Во мне кипело раздражение против Барбары, но я не хотел сознаться себе в этом.
– Вот дверь! – шепнула снова Нелли, поднимаясь на цыпочки и приложив палец к губам.
Не знаю почему, но при этих словах я остановился. Нелли взглянула на меня через плечо и, видя это, обернулась ко мне. Она улыбнулась, потом нахмурилась, затем снова улыбнулась, подняв брови. Я стоял, как прикованный к месту; мне послышались звуки внутри комнаты. До нас донеслось какое-то слабое движение, потом тихий голос, точно бессознательно напевавший мотив грустной песенки. Я прислушался – слов было не различить. Голос смолк, движение замерло. Все снова было тихо. Глаза Нелли пристально смотрели на меня, но я встретил их твердым взглядом: в них был немой вопрос. При слабом свете фонаря в коридоре подвижное лицо Нелли выражало насмешку, укор, сожаление и – что страннее всего – что-то похожее на зависть. Вот на нем снова промелькнула улыбка, и маленький пальчик сделал призывный жест. Мотив песни не звучал больше за запертой дверью, но тем громче он звучал в моем сердце. Бедная девушка, бедная девушка! Я смотрел на Нелли, но не двигался с места. Густые ресницы опустились, блестящий взгляд исчез под ними, Нелли повернулась и тихо пошла по коридору одна. Я следил за нею; да, следил пристально, неотступно, но идти за нею я не мог – в моем сердце звенел мотив песни.
Дверь в конце коридора отворилась и пропустила стройную фигуру. С минуту эта дверь стояла открытой, потом тихо протянулась рука и медленно притворила ее. Громко щелкнул замок среди тишины спящего дома.
Глава 20. Предположение пастора
Не знаю, сколько времени я простоял пред этой дверью в коридоре. Затем я начал тихо ходить взад и вперед; не раз подходил я к дверям комнаты, назначенной мне, но опять и опять возвращался на свой пост; уйти оттуда я не мог. Мною овладело странное желание; мне хотелось, чтобы дверь открылась – нет, хотелось самому открыть ее и объявить своим присутствием то, что мне стало теперь ясно. Но для Барбары, конечно, это не было бы ясно: я был в коридоре один, и ничто не могло доказать ей то, что произошло со мною. Между тем мне казалось невозможным, чтобы она не знала этого, казалось необходимым сказать ей это сейчас же, так как я знал, что не осмелюсь сделать это. Надо было сказать сейчас же или не говорить вовсе.
Фонарь в коридоре угасал и едва рассеивал окружающую темноту. Я стоял неподвижно, весь поглощенный своими думами. Вдруг, как бы в ответ на них, в комнате Барбары послышались легкие шаги, приближавшиеся к двери. Вот они приостановились как бы в нерешимости, затем послышались ближе; крючок двери был откинут, и на пол коридора легла полоса света.
– Кто там? – спросил голос Барбары, слегка дрожавший от страха или волнения.
Я не ответил. Дверь открылась немного шире, и из-за нее выглянуло лицо Барбары, полуиспуганное, полувыжидающее. Как ни хотелось мне видеть ее, теперь я охотно скрылся бы от ее глаз, не зная, что сказать ей. Я готовил свою речь ей сотни раз, а теперь не мог вспомнить из нее ни слова.
– Я думала, что это – вы, – шепнула она. – Зачем вы здесь?
– Я только проходил мимо, идя в свою комнату, – запинаясь, сказал я, – и очень жалею, что разбудил вас.
– Я не спала, – сказала девушка, – я думала, что… вы здесь. Спокойной ночи! А… наша спутница уже легла? – спросила она после некоторого молчания.
– Да, она недавно ушла, – ответил я. – Мне жаль, что вы не спите…
– У каждого из нас свои тревоги, – слабо улыбнулась Барбара. – Спокойной ночи!
– Спокойной ночи! – повторил я.
Она закрыла дверь; я снова остался один в коридоре.
Если какой-нибудь читатель, нет – каждый мужчина, читающий эти строки, захлопнет на этом месте книгу и назовет Саймона Дэла дураком, я найду это очень естественным и нисколько не буду на него в претензии. Но если у него хватит терпения еще раз открыть книгу, то я спрошу только у него: не был ли он сам когда-нибудь в таком положении? Не случалось ли ему самому, приготовив красноречивое объяснение любимой женщине, в нужную минуту потерять всякую способность вспомнить его и не выговорить ни одной из приготовленных заранее красивых фраз? К тому же Барбара сказала Нелл, что я «немного дерзок для своего положения». Кто осмелился бы спокойно открыть свое сердце женщине, считающей его немного дерзким?
Такие размышления продержали меня около часа в коридоре и мучили еще часа два, после того как я лег в постель. Наконец я уснул тяжелым сном и проснулся только поздним утром. С неудовольствием вспомнил я о предстоящем путешествии и, одевшись, вышел в ту комнату, где накануне ужинал с Нелли. Я совершенно не знал, в каком настроении застану ее, но желал видеть ее одну, чтобы уговорить как-нибудь примириться с Барбарой и иметь возможность вместе ехать дальше.
Однако Элеоноры не было в комнате. Взглянув в окно, я увидел наш экипаж пред дверями гостиницы; около стоял хозяин, и я позвал его.
– В котором часу мы выезжаем? – спросил я, когда он вошел в комнату.
– Когда вам угодно, – был ответ.
– Разве нет распоряжения от мисс Гвинт?
– Она не оставила мне никаких.
– Как не оставила? – удивился я.
– Так я и думал! – улыбнулся хозяин. – Вы не знали об этом? Она наняла другой экипаж и выехала два часа тому назад. Она сказала, что вы со своей дамой прекрасно можете ехать и без нее, что оба вы ей надоели. Вот там, на столе она оставила пакет для вас.
Я взял маленький пакетик со стола; хозяин с любопытством следил за мной. Мне не хотелось посвящать его в свои дела, и я отпустил его, прежде чем развернул пакет. Он вышел с самым недовольным видом. Когда я развернул пакетик, то нашел в нем десять гиней, завернутых в белую бумагу, на которой было написано кривыми каракулями (стоившими Нелли, вероятно, большого труда): «В уплату за кинжал Э. Г.»
Краткость записки свидетельствовала о неудовольствии или происходила от непривычки Нелли справляться с пером – я не мог решить. Однако мне было жаль, что она уехала, и притом таким образом.
Пока я стоял, держа в руках записку Нелли, а столбик золотых монет стоял на столе, в дверях комнаты показалась Барбара. Она стояла, как будто не решаясь войти и бросая застенчивый взгляд кругом, словно высматривая кого-то.
– Я здесь один, – отозвался я.
– А она? миссис…
– Она уехала часа два тому назад, – сказал я, – я не видел ее. Но она оставила нам экипаж, и… – я подошел заглянуть в окно, – да, и моя лошадь тут, так же, как и ее верховой.
– Почему она уехала? Не оставила она…
– Десять гиней, – указал я на столбик монет.
– И никакого объяснения, почему уехала?
– Ничего, кроме этого, – показал я ей записку.
– Я не стану читать это, – промолвила Барбара.
– Тут стоит только: «В уплату за кинжал».
– Это – не объяснение. Очень странно! – заметила Барбара.
Конечно, мне все это не казалось таким странным, но незачем было говорить об этом Барбаре, да, правду сказать, мне было бы довольно трудно объяснить ей происшедшее между Нелли и мной.
– Может быть, ее заставило поспешить какое-нибудь дело. Было очень любезно с ее стороны оставить нам лошадей.
– А ее деньги. Вы их возьмете?
– У меня же нет выбора.
Барбара пристально смотрела на монеты; я поспешил взять их со стола и спрятать в кошелек, бросив косой взгляд в открытое окно. Барбара поняла мою мысль: я вовсе не желал, чтобы эти монеты разделили участь моей той, последней, гинеи!
– Не смейте говорить это! – крикнула, вспыхнув до ушей, Барбара, хотя я ровно ничего не сказал.
– Я отдам эти деньги при первой возможности, – сказал я, убирая кошелек.
Мы позавтракали среди глубокого молчания. О последних событиях не было сказано ни слова. Барбара была теперь избавлена от неприятного общества и от стыда, вызванного выходками Нелли, и, казалось, могла бы быть веселее и непринужденнее. Так по крайней мере думал я, но оказалось иначе; она была холодна, неприступна и неприветлива, хуже даже, чем в присутствии Нелли. Ее настроение передалось и мне, и я спрашивал себя, стоило ли ради этого допустить уехать Нелли.
В таком расположении духа готовились мы к отъезду. Я собирался сесть на лошадь и хотел помочь Барбаре сесть в экипаж; она взглянула на меня с легкой краской на лице, видя, что в экипаже достаточно места для двоих.