Бледные плечики. Круглая грудь, скрытая за простым белым хлопковым бюстгальтером. Маленькое, похожее на сердечко родимое пятнышко прямо у впадинки на шее…
Как он мог не заметить его в прошлый раз? Как он мог не заметить, как мила, как девственно чиста Дженни?
Он поцеловал это сердечко. Поцеловал нежную кожу ее груди. Поцеловал середину каждой чашечки бюстгальтера, прятавшие от поцелуев ее сладкие соски.
Дженни испустила стон, который словно разорвал его на части.
– Трэвис, – прошептала она.
Никто и никогда не произносил его имени с такой всепоглощающей страстью.
Он взялся за пуговицу на ее джинсах. Расстегнул ее.
Взялся за молнию. Расстегнул ее.
Медленно стянул джинсы с ее ног. С этих длинных ног…
Она дрожала. Черт, он сам дрожал!
Трэвис снял с нее босоножки. Посмотрел на нее. Даже босиком и в самых обыкновенных трусиках и бюстгальтере, Дженни была способна свести мужчину с ума своей сексуальностью.
– Ты прекрасна, – нежно прошептал он.
Она покраснела:
– Я хочу быть прекрасной. Ради тебя.
Он тоже этого хотел. Чтобы ее красота, ее уникальность принадлежали ему одному.
– Ты не собираешься… Ты не собираешься ласкать меня?
Ее слова были сладостной пыткой. Он мечтал взять ее…
Трэвис видел, как жилка бьется прямо под ее милым родимым пятном.
– Ты этого хочешь?
– Да, о да!
– Возьми меня за руку, – произнес он хрипло. – Покажи, где я должен тебя ласкать.
И она показала…
Дженни проснулась посреди ночи и растерялась.
Она лежала в своей кровати, но не одна. Ее голова лежала на чьем-то плече.
На долю секунды она пришла в замешательство. Но затем все вернулось.
Трэвис подвез ее домой. Сперва он злился, но потом был заботлив. Сперва он был груб, но потом оттаял.
И они занимались любовью. Потрясающей, невероятной, великолепной любовью…
«Я должна подняться, – думала она, – и сделать что-то такое, что обычно делают девушки, проснувшись рядом со своим мужчиной».
А что же делают в подобных обстоятельствах?
Ты встаешь с кровати. А потом? Поход в ванную? Нужно поправить волосы? А макияж? Одеться. Да, точно. Нужно одеться. Встать с кровати, дать ему немного места.
Все это было логично. Но ей не хотелось вставать. Приятно было просто так лежать здесь. Плечо Трэвиса служило ей подушкой, его рука и нога – одеялом.
Секс оказался не таким, о котором ты читаешь в учебниках. Он не был и тем, что показывают на экране на семинарах по психологии. Он был… Он был…
Секс – это Трэвис.
Он пошевелился во сне: его рука крепче обхватила Дженни, и он прижал ее поближе.
И это. Проснуться в объятиях мужчины. Ощутить его заботу, его защиту.
Кто бы мог подумать, что и это было частью секса?
Научное исследование. Так Дженни называла свое желание разузнать, какие же чувства испытываешь во время секса? Потому что называть это как-то иначе казалось ей пошлостью, но теперь притворяться было бессмысленно.
Речь не шла об исследовании. Речь шла о нем. О Трэвисе Уайлде. О мужчине, познакомившемся с ней в баре и ставшем ее любовником.
На секунду, всего на секунду Дженни позволила себе подумать о нем как о любовнике.
И в эту минуту боль пронзила ее череп – жестокое напоминание о положении дел и о том, куда эти дела неминуемо ее приведут.
Она плотно сжала губы, пытаясь подавить крик, готовый вырваться из ее груди, но боль унять не смогла. Раскаленной иглой та впилась в ее глаза, обжигающим холодом сковала голову. Приступ был тяжелее, чем когда-либо до сих пор. Дженни знала, что произойдет дальше. Озноб. Дрожь. Часть мира вокруг стала серой.
Она не могла позволить этому случиться. Не при Трэвисе!
Закусив губу, она пыталась отстраниться от боли и бесшумно вылезти из кровати.
Трэвис снова пошевелился и что-то прошептал. Дженни затаила дыхание, пока он не затих. Тогда она поднялась на ноги, оступилась, быстро вернула опору, сжала зубы, борясь с невероятной пульсирующей болью.
Дженни хотела найти халат, но времени рыскать в погруженной во тьму комнате не было. Весь последний месяц она спала с включенным ночником, дающим ей иллюзию защиты от ожидающей ее вечной тьмы, и в обнимку с одноухим игрушечным песиком, которого из совсем глупой сентиментальности хранила все подростковые годы. Только он и напоминал ей о времени, когда она была здорова и не знала проблем…
Сейчас, разумеется, свет не горел. И собаки не было.
Аккуратными шагами Дженни дошла до ванной. Она тихо закрыла за собой дверь, дотянулась до верхней полки шкафчика над раковиной, пытаясь нащупать кончиками пальцев флакон с таблетками.
Она не стала включать свет. Она уже знала, что резкое включение света сделает боль еще нестерпимее.
Рукой Дженни задела целый ряд пузырьков и коробочек.
– Нет! – успела прошептать она, но было слишком поздно.
Все они с грохотом упали в раковину, создав такой шум, будто она пришла сюда сыграть ночное соло на барабанах.
Дверь немедленно распахнулась. Трэвис нажал на переключатель, и омерзительно яркий свет немедленно залил ванную.
Она поднесла руку к глазам.
– Дженни, – резким и охрипшим ото сна голосом произнес Трэвис, – ты в порядке?
– Да. Да. Я в порядке.
Трэвис разглядывал ее:
– В порядке?
Он несколько раз падал с лошади на полном скаку. Однажды был катапультирован из самолета, сбитого огнем неприятеля. Один раз его, связанного, волочила через площадь толпа головорезов, решивших разделаться с ним в назидание столь ненавидимым ими американцам.
Он знал, что значит слова «в порядке», произнесенные со сжатыми губами и побелевшим от боли лицом.
– Да конечно же! – прорычал он.
Он нежно взял ее за плечи и усадил на закрытый крышкой унитаз. В раковине валялась груда пузырьков. Они, видимо, были пластиковыми, но он все же оглядел ее лицо, ее руки, все ее тело – нет ли порезов?
Дженни не была ранена. Убедившись в этом, Трэвис взялся за ее запястье, чтобы убрать руку от лица.
– Не надо! – вскрикнула Дженни.
Его сердце начало биться сильнее.
– В чем дело?
– Ни в чем. Я же говорю. Я просто…
Трэвис выругался и аккуратно опустил ее руку.
Ее глаза были плотно закрыты.
Хорошо.
Крови нет. Порезов нет. Синяков нет. Но Дженни была бледной, как бумага, и ее всю трясло. Когда он попросил ее открыть глаза, она практически прошипела отказ.
– Дженни, – сказал он, присев перед ней, – тебе нужно объяснить мне, что произошло. Я проснулся, тебя не было, и я услышал, как что-то упало…
– У меня головная боль, – ответила она настолько слабым голосом, что холод пробежал по спине Трэвиса. – Так что я пришла сюда, чтобы взять что-нибудь от боли…
– Почему ты не включила свет? Почему отказываешься открыть глаза?
– Я думала, справлюсь и без света. Я знаю, где все лежит. А глаза… – Стон вырвался из ее груди.
Трэвис выругался на самого себя за столь грубое поведение.
Ей было больно! Она, вероятнее всего, жутко испугалась, а он вместо помощи засыпал ее тупыми вопросами.
– Хорошо, детка. Я понял. У тебя еще раз случилась головная боль вроде той, что была до этого. А свет…
Свет… Ну конечно же!
Его бывшая девушка страдала от мигреней. Яркий свет в несколько раз обостряет боль.
Очевидно, Дженни страдала от того же, а сейчас у нее был особенно болезненный приступ.
Трэвис выключил свет. Он включил лампу около кровати: ее мягкого света, льющегося через приоткрытую дверь, было достаточно, чтобы видеть.
– Не двигайся, – сказал он.
Взяв все, что лежало в раковине, благо все пузырьки и коробочки остались целыми и закрытыми, он отнес в спальню, выставив на комод.
Все они были подписаны, но ни одно название не было ему знакомо.
– Что именно ты искала?
Дженни ответила.
Он нашел нужный пузырек, вытряс таблетку и отнес ей:
– Секунду, милая.
У раковины стояла пластиковая кружка. Трэвис наполнил ее водой и присел перед Дженни.
– Открывай рот, – сказал он, поднеся таблетку к ее губам.
– Я могу…
– Я тебе рассказывал, как был бойскаутом в годы моей беспутной молодости? Ну давай. Прими таблетку. Хорошая девочка. А теперь запей…
Он поставил кружку на раковину, а затем взял аккуратно уложенное маленькое полотенце, пропитал его холодной водой, выжал и вернулся к ней.
Ее глаза все еще были закрыты, лицо бледное. Он взял ее руку и вложил в нее прохладное, влажное полотенце.
– Прижми его к глазам, милая.
– Ох, Трэвис, ты не должен…
– Это мой долг, – нарочито серьезно ответил он, – как бойскаута. Могу всю клятву повторить, если хочешь.
Она робко рассмеялась. Ее сердце переполнилось радостью.
– Ты был бойскаутом? Серьезно?
– Ну, не совсем… У нас с братьями были свои представления об этом.
«Говори, – сказал он себе, увидев, как цвет возвращается ее лицу, – говори, продолжай говорить, пусть она сосредоточится на твоем голосе и забудет о боли».
– Кроме того, мистер Ротвейлер, лидер бойскаутов, нас ненавидел.
– Его звали не Ротвейлер!
Хорошо. Отлично. Она слушала, обращала внимание на его глупые шутки. Таблетка и компресс работали.
– Почему ты такая умная, Дженни? Его звали Ботуайлдер. Проще было звать его Ротвейлером.
– И он вас ненавидел?
– Да, видишь ли, мы перевернули его туалет во дворе.
Дженни застонала от боли. Все внутри Трэвиса перевернулось. Он взял ее на руки. Она крепко обхватила его шею.
– Сейчас ни у кого уже нет туалетов во дворе, – вяло произнесла Дженни.
– А вот у Ротвейлера был, – бросил Трэвис по дороге в спальню. – Он жену и всех девятнадцать своих детей заставлял им пользоваться.
Снова – мягкий, нежнейший смешок. Снова захотелось подпрыгнуть от восторга.
– Не девятнадцать, – сквозь зевоту сказала она.
– Ладно, не девятнадцать. Восемнадцать.
Он аккуратно уложил ее на кровать.
Трэвис выключил лампу. Рассветало, и комната приобрела нежнейший оттенок серого.
Дженни была нагой и прекрасной, но лишь сейчас он заметил, как в ней грациозно сочетались сила и уязвимость.
– Трэвис, – прошептала она.
– Я здесь, Дженни.
– Спасибо…
И она уснула.
Посмотрев на нее минуту, Трэвис взялся за свои вещи…
Но он не хотел уходить. Он не собирался ее оставлять.
Она нуждалась в нем!
Трэвис отложил одежду. Приподнял одеяло и лег вместе с ней.
Дженни вздохнула во сне и прижалась к нему так, будто они всю жизнь спали вместе.
Он сжал ее в объятиях. Поцеловал в лоб.
И провалился в глубокий сон.
Глава 8
Солнечный свет ослепил Трэвиса. Простонав, он перевернулся на живот.
И едва не выпал из кровати.
Трэвис резко раскрыл глаза. Узенькая комната. Узенькая кровать. Узенькое окно. Где он и что происходит?
Ну конечно! Дженни. Он привез ее домой, и они занялись любовью. Это было невероятно!
Затем она была так больна… Эта мигрень…
– Дженни, – окликнул он, вскакивая.
Он остался на ночь, чтобы заботиться о ней. Да уж, хорошо он управился! Он даже не слышал, как Дженни встала с кровати. Где же она? Ей снова плохо?
Он двинулся к двери. Черт, он же совсем голый!
– Одежда, – прошептал он, оглядывая комнату в поисках своих вещей, отброшенных им в сторону ночью.
Здесь. На комоде. Аккуратно сложенные в стопку.