От станции Пенсильвания поезд шел с бесчисленными остановками, дергался, громыхал на стыках, но они все равно спали, неудобно пристроившись в разных углах длинного сиденья и положив ноги на сиденье напротив. И проснулись, только когда состав, скрипя, подъезжал к Вашингтону, и проводник, добавляя к общей какофонии новый звук, постучал в дверь купе.
Здесь была территория Джудит, и она повела своего спутника из массивного мавзолея Юнион-стейшн к нужной остановке автобуса. А доктор Кристиан, спотыкаясь, плелся за ней.
– Министерство окружающей среды недалеко отсюда, – объяснила она и махнула рукой в направлении, которое Джошуа определил приблизительно как север. – Но нам лучше сначала заехать домой подкрепиться.
Чудо из чудес: джорджтаунский автобус прибыл к поезду, хотя тот на час опоздал. День еще не вступил в свои права, а март только начинался, но было относительно тепло и солнечно. В этом году в стране ожидали раннюю весну. Но бутоны на вишне пока не набухли – пора цветения теперь наступала все позже и позже. «Небеса, вдохните в деревья жизнь!» – так, устав до смерти от зимы, молила про себя доктор Кэрриол. Дайте еще раз увидеть буйную пену цветения! Неужели я тоже жертва неврозов тысячелетия, о которых говорит Джошуа? Или я только его жертва?
Дом был ухоженным, здесь пахло свежестью. Уезжая, Джудит оставила приоткрытыми три окна – на фасаде, с противоположной стороны и в коридоре.
– Дом внутри еще не закончен, – извинилась она, проводя гостя через холл и показывая жестом, чтобы он пока не ставил чемодан. – Кончились деньги. Боюсь, мое убранство после ваших жилищ покажется скучным.
– Нет, нет, все прекрасно, – искренне одобрил Кристиан. В здешнем теплом климате ему понравилось легкое изящество мебели в стиле королевы Анны: парчовые стулья и диван, ковер, который выглядел так, будто на нем играли солнечные зайчики.
Они поднялись по лестнице цвета меда, миновали такого же цвета коридор и оказались у золотистой двери. За дверью открылась совершенно пустая, если не считать стоявшей у дальней стены широкой кровати, комната.
– Не знаю, будет ли вам здесь удобно? – с сомнением произнесла хозяйка. – Гости у меня останавливаются не часто, поэтому гостевая комната последняя в списке моих приоритетов. Может быть, лучше поселить вас в отеле? Конечно, за счет министерства окружающей среды.
– Здесь отлично. – Джошуа опустил чемодан на пол.
Джудит показала на дверь:
– Там ванная комната.
– Спасибо.
– Вы выглядите измученным. Хотите вздремнуть?
– Нет. Вот только приму душ и переоденусь.
– Хорошо. В таком случае позавтракаем в министерстве, а потом я познакомлю вас с Моше Чейсеном. Остаток дня проведете с ним, а вечером сходим куда-нибудь поужинать. – Она грустно улыбнулась. – Боюсь, повариха из меня неважная. – Джудит закрыла за собой дверь, оставив гостя одного.
IV
Мать доктора Кристиана и его братья горячо одобрили его знакомство с Джудит Кэрриол; остальные женщины в семье так же горячо высказались против.
С тех пор как Джошуа неожиданно отбыл в Вашингтон, накал страстей то усиливался, то ослабевал и достиг апогея в следующее воскресенье, когда семья собралась утром в доме сорок семь, чтобы начать день с ухода за растениями.
Вооруженные опрыскивателями, корзинами и маленькими секаторами, женщины распыляли, отщипывали, отстригали, в то время как мужчины разворачивали и подсоединяли к кранам полиэтиленовые шланги и приносили стремянки. Каждое растение поливали на ощупь. Это значило, что почву сначала пробовали рукой, чтобы оценить, насколько она сухая или влажная. Работали споро и слаженно, давно привыкнув друг к другу и зная каждый цветок, как родственника: сколько выпивает воды, какие на нем заводятся вредители, как отрастают веточки и побеги. Спор обычно возникал только по поводу наведения глянца на листья: Джошуа категорически возражал против этого, а мать была «за».
– Нет предела совершенству, – говорила она.
– Мама, мы таким образом закупориваем устьица, – невозмутимо возражал сын.
И вот теперь, когда он уехал из дома и она могла бы отполировать все листья, доказывая, что права насчет совершенства, ей стало не до растений – все ее помыслы были о том, как защитить сына от нападок.
– Предупреждаю вас, это начало конца, – мрачным голосом предвещала Мэри. – Он не подумает о нас, и никогда не думал.
– Чепуха! – Мать осторожно потянула с филодендрона наполовину увядший лист, пробуя, отвалится он сам или придется отрывать.
– Он сюда больше не вернется. Они с этой гадюкой Кэрриол организуют в Вашингтоне большую клинику. А нам останется довольствоваться статусом филиала. – В руке Мэри держала распылитель, из которого опрыскивала листья австралийской пальмы.
– Я тебе не верю, сестра! – возмутился Джеймс. Он стоял на высокой стремянке и занимался растущим в кадке бостонским папоротником. – Что ты на него напустилась? Когда это он о нас не думал?
– Никогда не думал, – упрямо прошептала Мэри.
– Так нехорошо и несправедливо говорить. Что он такого сделал? Поехал на неделю в Вашингтон поговорить с каким-то аналитиком. – Джеймс посмотрел на сестру с верхней ступени лестницы.
– Аналитик-наналитик, – фыркнула Мириам. Она, когда ей хотелось, свободно обращалась с американизмами. – Это был только предлог, чтобы его умыкнуть. Эта Кэрриол хочет, чтобы он на нее работал. А он, если честно, иногда бывает очень тупоголовым. Как и ты, Джимми.
Эндрю выходил за белыми пластиковыми крючками и аккумуляторной дрелью, но успел вернуться к началу перепалки.
– Джимми, помоги-ка мне с «Черным принцем». Здесь надо ввинтить еще один крюк и подвязать. – Он установил стремянку. – Если хотите знать мое мнение, вы, девушки, просто ревнуете, что у Джоша появилась подруга. Все последние годы он только и делал, что работал и ни на кого не глядел. И вот познакомился с женщиной. По-моему, это просто здорово.
– Посмотрим, что ты скажешь, когда она приберет его к рукам, – буркнула с пола Мышь. Она стояла на четвереньках и вырывала из плоского горшка с кактусами ростки сорняков.
– Приберет к рукам?! – Мать настолько возмутилась, что перестала снимать с большой плетистой розы семенные коробочки, чтобы те не раскрылись и не осыпались на пол. – Ерунда!
– Яркое красное платье в ее-то возрасте! – презрительно усмехнулась Мириам. Ее руки так сильно дрожали, что она больше земли просыпала на пол, чем уложила в горшок несчастной бегонии.
– Охотница за мужчинами, – поддакнула Мэри. – А его она, вот увидите, погубит.
Мать спустилась с низенькой стремянки и передвинула ее к горшку с адиантумом двух футов в диаметре.
– Джошуа нужна жена, но ему подойдет только та женщина, которая сможет участвовать в его работе. Джудит Кэрриол подходит в любых отношениях.
– Она ему в матери годится, – пискнула Мышь. На этот раз ее возмущение взяло верх над робостью.
– Ради бога, женщины, успокойтесь! – прикрикнул на них Эндрю. – Джош взрослый человек, имеет право строить свою жизнь, принимать решения и отвечать за свои ошибки.
– Слушайте, чем ему может повредить доктор Кэрриол? – спросил его брат, стараясь разрядить ситуацию. – Ему давно пора расслабиться. Он этого себе никогда не позволял. Вот что должно вас, собственницы несчастные, волновать, а не то, что он уехал с Кэрриол в Вашингтон.
– Почему у Джошуа никогда не было девушки? – Мышь спрятала голову в цимбидий, сама ужаснувшись, что решилась задать вопрос о том, что ей так давно не терпелось узнать. Она понимала, что сегодня, когда в семье возникли трения, у нее единственный шанс удовлетворить любопытство, причем так, чтобы ее интерес не вызвал осуждающих взглядов.
– Только не подумай, Мышь, что ему не свойственно все человеческое, – медленно начал Джеймс. – И он не ханжа, это тебе хорошо известно. Но он чрезвычайно замкнут и не сделает первого шага. Делай выводы сама.
«Я люблю его, – сказала Мышь, но не вслух, а про себя. – Очень сильно. Вышла замуж за его брата, а потом обнаружила, что люблю его».
– По мне, так очень даже хорошо, если он женится на Джудит Кэрриол, – сказала мать.
– Только через мой труп! – отрезала Мириам.
– Мама, я тебе удивляюсь, – с насмешкой проговорила Мэри. – Ты вроде сначала все обдумываешь, а потом говоришь. Так почему сама хочешь вырыть себе могилу? Если Джошуа женится на такой женщине, как эта Кэрриол, ты мгновенно станешь не нужной.
– Это меня не пугает, – храбро ответила мать. – Счастье сына для меня все.
– Вот тут ты совершенно права, – хмыкнула Мэри.
– Заткнитесь! – внезапно прикрикнул на них Эндрю. – Ни слова больше о брате и его личных делах.
Остаток выходного семья работала в полном молчании.
Как и предполагала Джудит, Кристиан и Чейсен понравились друг другу.
Но первая встреча породила у Кристиана странные сомнения – или он принял за сомнения всколыхнувшуюся в нем тревогу? Или неясные страхи? Он не знал, как определить то, что чувствовал. Джудит проводила его по коридорам министерства в Четвертую секцию и дальше – в оклеенный бумажными обоями кабинет Моше Чейсена.
– Моше, вы где? – крикнула она, без предупреждения врываясь в комнату. – Моше, я вам кое-кого привела. Познакомилась в Хартфорде, и он за пять минут наговорил мне о переселении больше толковых вещей, чем я выслушала за несколько лет в министерстве. Поэтому я упросила его приехать со мной в Вашингтон и пообщаться с нами. Познакомьтесь, это доктор Джошуа Кристиан. Джошуа, это Моше Чейсен, который только-только приступает к грандиозной работе по пересмотру программы переселения.
Джошуа мог бы поклясться, что, едва аналитик взглянул на него, на его лице появилось странное выражение – словно он давно его знал. Это было совсем не похоже на реакцию Джудит в столовой хардфордского мотеля: «Мы, кажется, с вами где-то встречались». Что-то более глубокое. Так ведет себя человек, когда его случайно знакомят на улице с мужчиной, о котором ему известно, что тот любовник его жены. Но Чейсен так быстро справился с собой, что Джошуа засомневался, не обманула ли его интуиция. Едва Джудит закончила свою краткую речь, хозяин кабинета поднялся, вежливо, но с теплотой улыбнулся и подал руку, как обычно подают незнакомцу.
Чейсен сумел очень быстро овладеть собой и побороть удивление – ведь на умении держаться строилась вся его работа, нет, вся его карьера. Как это похоже на Кэрриол – весело впорхнуть в кабинет, волоча за собой чью-то судьбу, и при этом не делать поправок на человеческие слабости. Или приличия. Жаль, что он так сильно ее уважает. Для него на первом месте всегда стояло уважение, а симпатии – потом. И еще он подумал: если взглянуть на поступок Кэрриол под другим углом, ее неожиданное появление – это свидетельство ее уверенности в его умении притворяться.
С тех пор как Чейсена отстранили от Операции поиска, он переживал, нисколько не обманутый ласковыми словами и обещаниями. О, Моше, дорогой, вы слишком ценный сотрудник, чтобы задействовать вас во второй фазе! Мне нужно, чтобы вы пересмотрели, обновили и перестроили всю программу переселения. Словно такая огромная и всеобъемлющая работа не могла подождать еще несколько недель. Ни одному ученому не понравится, если его вырвут из проекта, которым он занимался и не довел до конца, – пусть даже в качестве утешительного приза поманят новым заданием. А ведь Кэрриол, хоть и бумажный червь и ей нет равных в бюрократии, не чужда науки и должна понимать, какую травму ему нанесла. Пять недель он пытался обрести необходимый энтузиазм и встряхнуться, чтобы с новыми силами приступить к такой огромной работе, как переселение. Сидел и старался привести себя в нужное состояние духа, в то время как в каждой клеточке его мозга бешено бился вопрос: «Что же предстоит там, во второй фазе?» И, борясь с собой, без устали пытался разгадать загадку, что же это за феномен Джудит Кэрриол.