– Это важно, – заметил Гарольд Магнус, все еще обдумывая, что сказала Кэрриол о сенаторе Хиллиере. Умная женщина, эта Кэрриол. Сказала о характере его потенциального соперника именно то, что требовалось для ушей президента.
– Пять лет назад мы решили, что должны делать для народа больше, чем делаем, но не ценой миллионов, которых у нас нет. Мы были по уши втянуты в проект «Феб» и не могли отщипывать от него деньги, а свободными не располагали. Так почему бы не предложить людям человека, в которого они поверят! Не бога, не яркого политика, а просто хорошего, доброго и мудрого человека. Который любил бы людей. Ведь они так много потеряли из того, что некогда ценили: возможность иметь сколько угодно детей, постоянный дом, долгое теплое лето и короткую зиму. Все кануло в небытие. Что это: искупительные Содом и Гоморра за грехи прошлых поколений, как убеждают многие церковники? Такое объяснение больше не подходит. Большинство людей не верят в свою порочность и ведут пристойный образ жизни. И ждут за это награду. Они отказываются верить, что должны расплачиваться за грехи прошлых поколений только потому, что родились на рубеже тысячелетий. Не хотят верить в Бога, который, как им говорят, в наказание наслал на них ледник. Официальные религии – человеческие установления, и главное тому доказательство, что каждая называет себя единственно истинной и единственно направляемой Богом. Но люди в наше время – скептики; если они примут церковь, то на своих условиях, а не на ее.
– Я так понимаю, доктор Кэрриол, – сухо заметил президент, – что вы человек не религиозный.
Джудит сразу запнулась. Ее сердце бешено колотилось, пока она прикидывала в уме, сказала ли она слишком много, слишком мало или вообще сказала не то. Затем сделала глубокий вдох и решилась:
– Нет, господин президент, я не религиозный человек.
– Откровенный ответ.
Джудит посчитала его слова сигналом изменить курс и тут же подстроилась:
– Я хочу сказать вот что: никто, даже церковь как будто не говорит людям, что их еще любят. Государство о них заботится, но по определению любить не может. Дайте им человека, который не стремится к личной власти, собственному возвышению или финансовой выгоде. – Она разжала пальцы и закончила: – Это все, что, по-моему, нужно.
Тайбор Рис вздохнул:
– Спасибо, доктор Кэрриол. Я хочу пробежаться по тем семи кандидатам, которых вы назвали по фамилиям, и выслушать ваше мнение в нескольких словах. Теперь я понимаю смысл Операции поиска намного лучше, чем раньше, и рад об этом заявить. Но могу я задать вам вопрос?
Джудит вежливо улыбнулась:
– Конечно, сэр.
– Лично вы с самого начала так же хорошо понимали ее смысл?
Она подумала, прежде чем ответить:
– Полагаю, что да. Но с тех пор, как познакомилась с доктором Кристианом, мне стал яснее общий замысел.
– Хорошо. – Президент посмотрел на нее и, надев очки для чтения, взял первую папку. – Маэстро Бенджамен Стейнфельд.
– Его слишком долго обожала вся музыкальная интеллигенция, и это не могло не сказаться на его характере.
– Доктор Шнайдер?
– По-моему, он отдал слишком много сил НАСА и проекту «Феб», чтобы порвать с ними связь.
– Доктор Хастингс?
– Сомневаюсь, чтобы удалось в достаточной степени отделить его образ от футбольного поля. Что очень жаль, поскольку этот человек намного ценнее футбола.
– Профессор Черновски?
– В некоторых отношениях он личность свободомыслящая, но, на мой взгляд, еще слишком привержен традиционному католицизму, чтобы стать тем, кто нам нужен.
– Доктор Кристиан?
– По-моему, единственный, кто нам подходит.
– Сенатор Хиллиер?
– Помешан на власти.
– Доминик д’Эсте?
– Человек хороший, совершенно бескорыстный. Но слишком узких взглядов.
– Спасибо, доктор Кэрриол. – Президент повернулся к министру окружающей среды: – Гарольд, у вас есть замечания, кроме тех, что вы сделали в пользу сенатора Хиллиера?
– Нет, кроме одного: мне не нравится, что в наш проект просочилась религия. Щекотливая тема, очень щекотливая. Мы можем взвалить на плечи столько, что не сумеем поднять.
– Благодарю вас. – Президент кивнул обоим, давая понять, что совещание окончено. – О своем решении я сообщу вам примерно через неделю.
Только за пределами Белого дома Джудит поняла, какова степень ярости министра. Гарольд Магнус всегда догадывался, что Кэрриол не благоволит сенатору Хиллиеру. Но он и представить не мог, что она так решительно и прямо выскажется при президенте. И разумеется, совсем не предполагал, что у Джошуа Кристиана есть шансы нарушить его планы. Из министерства в Белый дом они ехали в большом, удобном «Кадиллаке» министра, и во время краткой поездки он старательно ввел ее в курс дела относительно предстоящей встречи.
Теперь Магнус продемонстрировал свою злость, забравшись в салон и приказав шоферу захлопнуть дверцу перед носом Джудит. Оставшись на тротуаре, она смотрела, как машина удаляется по Пенсильвания-авеню, поворачивает за угол и скрывается из виду. Что ж, легко нажито, легко и прожито. Придется добираться до министерства пешком.
Президент принял решение всего через четыре дня, и в министерство поступило распоряжение, чтобы ровно в два Магнус и Кэрриол прибыли в Белый дом для встречи с господином Рисом.
На этот раз Джудит пришлось идти туда пешком. Она не получила приглашения из секретариата министра поехать в машине вместе с боссом, а клянчить не собиралась. Хорошо, что день выдался теплым, солнечным – приятно было наблюдать наступление ранней весны! Но так горько сознавать, что теперь в этой части страны ранняя весна наступает в мае. Вишни уже отцвели, кизил зацветет только через две недели. Зато трава пестрела бледно-желтыми нарциссами, многие деревца стояли в цвету, что делало прогулку на редкость приятной и радостной.
Джудит подошла к Белому дому в тот самый момент, когда туда подкатил «Кадиллак» босса, и они, не сказав друг другу ни единого слова, вместе вошли. Когда министр еще вылезал из машины, она ему приветливо улыбнулась, но он в ответ только что-то буркнул. Интересно. Магнус совершенно очевидно думал, что проигрывает. Он знал Тайбора Риса намного лучше, чем она. Джудит встречалась с ним единственный раз – в феврале 2027 года. Тогда он находился у власти три года и рассчитывал, что в ноябре 2028 года его переизберут на новый срок. Его предшественник не ошибся, лично оказывая ему всяческую поддержку в качестве своего преемника в Белом доме. Учитывая все обстоятельства того времени, это был разумный, надежный выбор. Но Рис, в отличие от Гуса, слишком сдержан и строг, чтобы вызвать к себе любовь народа. Очень похож на Линкольна – так характеризовала его доброжелательная пресса, и это сравнение ему нравилось. Оно его нисколько не смущало, хотя, по правде сказать, Рис мало напоминал Линкольна – как характером, так и проводимой им политикой. И неудивительно. Эти два человека правили странами настолько разными, словно эти две Америки отстояли друг от друга даже не как полюса – как разные планеты. Между Линкольном и Рисом канул в вечность национальный облик американца: его идеалы, мечты, образ жизни, надежды.
Когда они вошли, президент разговаривал по телефону и жестом предложил им сесть, но разговора не прервал – любезность по отношению к ней, если не к Магнусу. Беседа шла о русских. Ничего нового. После подписания Делийского договора международных потрясений не случалось. Каждая страна занималась внутренними проблемами, и ни у кого не хватало ни времени, ни энергии (в буквальном и переносном смысле), ни денег на дорогостоящие бесполезные войны.
Речь шла о пшенице. Всего три государства на Земле продолжали экспортировать существенные объемы зерна: США, Аргентина и Австралия. Люди могли уезжать и возвращаться на родину, но пшеница исчезала навсегда. В Канаде пригодный для ее вызревания сезон резко сократился, но Соединенные Штаты по-прежнему умудрялись выращивать большие урожаи, а селекционеры без устали выводили сорта, устойчивые к холодной весне и лету. Главной проблемой было промерзание земли, но в будущем к ней присоединится недостаток влаги. Пока осадков хватало. Но уже больше двадцати лет их среднее количество за год все снижалось, и процесс этот заметно ускорялся. Две страны Южного полушария оказались в лучшем положении, но сколько оно продлится, никто не мог предсказать.
Президент кончил разговор и теперь мог заняться проблемами министерства окружающей среды.
– Вот что я вам скажу, Гарольд, ваше ведомство самое важное в стране. Не стану утверждать, что вам достались вообще все проблемы, но точно самые большие и трудные. Переселение, регулирование уровня рождаемости, сохранение наших убывающих ресурсов. В вашем распоряжении половина федерального бюджета. И, возможно, потому, что ваше министерство не связано с силовыми темами, вы не доставляете хлопот президенту. – Тайбор Рис усмехнулся. – Из-за вашего ведомства меня не мучает бессонница. Вы самоотверженные люди, верите в свои силы и поддерживаете железную дисциплину. У вас лучшие в мире компьютерные разработки и самые блестящие идеи. Поэтому я много думал об Операции поиска – следует ли воспользоваться ее результатами.
У Джудит упало сердце, у Гарольда Магнуса радостно встрепенулось. Никто из них не произнес ни слова – оба молча смотрели на президента.
– Проблема каждого высокопоставленного менеджера в том, что он отрезан от основного течения народной мысли и чувств требованиями и масштабом своей работы. Это все равно что рожденному и воспитанному на Манхэттене понять жизненный уклад и образ мысли крестьян. Или выросшему в богатстве почувствовать, что значит настоящая бедность. Разум замечательная штука. Но я бы хотел, чтобы однажды чувства стали больше ценить и меньше высмеивать. Главная причина, помимо прочего, почему я по-прежнему ценю и уважаю Августа Рома, – это потому, что он никогда не терял из виду простых людей. Он не был демагогом, ему этого не требовалось. Он сам был одним из них.
Слушая, Гарольд Магнус энергично кивал. Джудит прятала улыбку – она прекрасно знала, какого мнения был ее босс о Гусе Роме. Вот раздутая старая жаба!
– Как бы то ни было, – продолжал президент, – в последние четыре дня я всех бессовестно прослушивал. Заходил под любым предлогом на кухни. Смотрел, как убирают комнаты, болтал с садовниками, секретарями и горничными. Но в итоге больше всех мне помогла жена. – Он поджал губы и присвистнул – скорее огорченно, чем презрительно. – Я не собираюсь сейчас обсуждать мои отношения с женой, скажу одно: она несчастная женщина, поскольку живет в наше время. Я спросил, о чем она думает, когда остается наедине с собой, как переживает состояние дочери, когда меня нет рядом и я не вижу их обеих, как бы хотела устроить жизнь, когда мы уедем из Белого дома…
Рис помолчал, сохраняя непроницаемое выражение лица. Это был мучительный разговор для них обоих. Тем более что в повседневной жизни они не часто общались. Несмотря на скандальное поведение жены, Рис ее ни в чем не упрекал. Только следил, чтобы к ней не допускали корреспондентов, и обеспечил строгий надзор. Как мог он ее упрекать, если сам устроил так, чтобы у нее никогда не было второго ребенка? Их редкие ссоры случались из-за того, что она мало внимания уделяла дочери. Девочка взрослела, но умственная отсталость не позволяла ей даже догадываться, что дочь президента страны должна быть совсем другой. Тайбор Рис нежно любил дочь, но не мог уделять ей столько времени, сколько требовалось. А от матери не было никакого проку.