Джудит испытала укол боли. Нет, только не это! Я не хочу страдать. Я не должна страдать. Я не в ответе за то, что тебе предстоит. Мама, мама, сможешь ли ты свыкнуться с тем, что твои мечты по поводу сына станут явью? Насколько велика душа в твоей прекрасной оболочке? Почему ты радуешься мне так, словно я его невеста, притом невеста, выбранная тобой? Я отправляю его туда, где на жену не останется времени; и сама окажусь там, где никаких мужей не бывает.
– Побоялась побеспокоить его и идти через клинику, поэтому зашла с этой стороны. – Джудит последовала за матерью на кухню. – Как он? – Она села и стала смотреть, как женщина варит кофе.
– Нормально. С ним все в порядке. Хотя, думаю, радуется, что работа с Люси закончилась. Книга потребовала от него очень много сил. Он писал, не прекращая работы в клинике, вот в чем проблема. А она, скажу вам, очень хорошая. Я имею в виду эту Люси Греко. Милая, добрая. Но он очень нуждался в вас. Я очень надеялась, что вы приедете. Хватит ему быть одному.
– Мама, это просто смешно. Вы видели меня всего раз и ничего обо мне не знаете. Считать меня средоточием эмоциональной жизни вашего сына нелепо! Я не его невеста. Он не влюблен в меня, я не влюблена в него. И пожалуйста, не настраивайтесь на наш брак, потому что его не будет.
– Глупая девчонка. – Голос матери семейства был тихим и ласковым. Она поставила чашки на стол, лучшие из ее парадной посуды, и наклонилась проверить, готов ли кофе. – Успокойся. Не надо все так огульно отрицать. Выпей со мной кофе и иди в гостиную, подожди его. Я ему позвоню, чтобы пришел, как только освободится.
Интересно, но немного выводит из себя. Такие мамаши исчезают в мире. Она из самых молодых, лет сорока восьми, может, на год меньше. Вымирающая порода – женщины, создающие вокруг себя атмосферу материнства, поскольку у них полный дом детей. Они израсходовали немыслимое количество энергии, которой Природа наделила их для этой цели. Некоторым, как вот этой женщине, повезло – они умеют восстанавливать энергию из внутренних ресурсов. Другие не могут. Или не хотят. Что ж, Джошуа Кристиан способен помочь тем, кто не может. А тем, кто не хочет? Наверное, им никто не сумеет помочь.
Окна волшебными прямоугольниками выделялись среди зелени, солнечный свет лился сквозь необрамленные стеклянные панели, и в ярких столбах плясали миллионы золотистых пылинок. Растения радовались весне и ослепляли цветами, матово блестели листвой, щетинились шипами, отсвечивали шелковистыми кронами. Розовые, кремовые, желтые, голубые, лиловые, оранжевые… И очень мало белых. Очень мудро, что Кристианы поставили в белое помещение так мало растений с белыми цветами. Сказочная картина! Как, должно быть, она поражает взгляд своей красотой, когда кто-нибудь из домашних вдруг по-настоящему вглядится в нее. Только как часто это случается?
Они красивые люди. Нужны красивые люди, чтобы создавать вокруг себя красоту в то время, когда намного проще мириться с серостью.
Когда мать позвонила и сообщила, что в гостиной его ждет Джудит Кэрриол, Джошуа слегка удивился. С тех пор как они расстались, столько всего произошло, что он почти забыл, что это именно она дала событиям первоначальный толчок. О да, Джудит Кэрриол! Джудит Кэрриол? Смутное воспоминание фиолетового и красного, человек, беседа с которым так оживляет и поддерживает, вневременной друг и вечный враг.
С тех пор он успел засадить поле мысли, взрастил, взлелеял и собрал урожай. И теперь, окидывая взглядом жнивье, мучительно решал, что посадить еще. Никаких помыслов, чтобы связать судьбу с мужчиной или женщиной. Всю зиму его не отпускало странное ощущение: может быть, он в самом деле предназначен для чего-то большего, чем лечить больных в Холломене?
«Почему мне так грустно? – спрашивал себя Джошуа, сворачивая из перехода между домами не на кухню к матери, а в гостиную. – Между нами ничего не было. Ничего, кроме ощущения совместимости и интеллектуальной поддержки. Я знаю, что эта женщина для меня важна, и, признаюсь, ее побаиваюсь. Но ничего больше. И не могло быть, учитывая, кто мы такие. Бесцельно прозябать в объятиях любимого человека – эгоцентризм, от которого мы оба много лет назад отказались. Она вторгается в мое настоящее не в подвенечной вуали прошлого. Так почему я так страшусь посмотреть ей в лицо? Почему я не хочу о ней вспоминать?»
Но все оказалось гораздо проще: Джудит тепло улыбнулась, и он не ощутил волнения чувств – эта женщина осталась для него только добрым другом.
– Заглянула на часок, – объяснила она, снова устраиваясь в кресле. – Хотела проведать вас и спросить, какие ощущения по поводу книги. Я прочитала ее, случайно, и думаю, что она великолепна. Хотела спросить, каковы ваши планы после того, как выйдет из печати. Вы об этом думали?
Джошуа удивленно поднял на нее глаза:
– Что? Из печати?
– Давайте все по порядку. Вы довольны книгой?
– О да. Конечно, доволен. И очень благодарен за то, что вы свели меня с издательством. Эта женщина, которую они направили, была, была… – Джошуа беспомощно поежился. – Не знаю, как это объяснить. Люси со мной работала так, словно была частицей меня, которой мне раньше недоставало. И вместе мы писали именно ту книгу, какую я всегда хотел написать. – Он рассмеялся, но смех получился немного грустным. – Выходит, будто я постоянно вынашивал планы стать писателем. Но это не так. Или так? Сейчас мне трудно заглянуть так далеко в прошлое. Столько всего произошло. – Джошуа смущенно нахмурился и поерзал в кресле. – Работать, чтобы добиться успеха, это одно, но эта книга, Джудит, вроде дара извне. Словно в подсознании возникла идея, и тут откуда-то явилась фея Джудит, и мечта стала былью.
Сколько же в этом человеке всего намешано: то он чрезвычайно проницателен, то прост и невинен до наивности. Удивительно: стоит погаснуть огоньку, и он превращается в олицетворение рассеянного профессора, которому надо прикалывать на грудь карточку с фамилией, телефоном и адресом на случай, если он вдруг забредет неизвестно куда и поминай как звали. Но затеплится огонек, и является полубог – живой, вдохновляющий, с железной логикой мышления. Ему невдомек, и не дай бог, чтобы он когда-нибудь догадался, что она намерена превратить его душу в электрическую дугу.
– Вам сказали, что от вас ждут, когда книга выйдет из печати?
Джошуа снова в недоумении взглянул на нее.
– Когда выйдет из печати? Кажется, Люси что-то такое говорила. Но при чем тут я? Я свою часть работы сделал.
– Думаю, от вас ждут гораздо больше, чем просто рукопись, – твердо заявила Джудит. – Ваша книга очень важная, и вы сами станете очень важным человеком. Вас попросят совершить рекламный тур – показаться перед людьми, выступить по радио, телевидению, прочитать лекции, присутствовать на обедах. Боюсь, также придется давать интервью газетам, журналам.
Кристиан заинтересовался:
– Это же замечательно! Хотя книга – это я, и вы представить себе не можете, как я рад, что у меня есть право так говорить, – мне больше по нраву рассказывать о моих идеях.
– Прекрасно, Джошуа! Я совершенно с вами согласна: лучший передатчик ваших идей – это вы сами. Поэтому воспринимайте рекламный тур, который вас попросят совершить, как возможность достучаться до гораздо большего числа людей, чем возможно в вашей клинике.
Кэрриол помолчала, и эта хрупкая пауза была наполнена неким смыслом. В пациенте он сразу бы распознал намерение вложить в его сознание под маской искренности нагромождение лжи. Но теперь ничего подобного не произошло. Потому что Джудит просто сказала:
– Я всегда считала книгу второстепенной целью. Поводом преподнести вас средствам массовой информации.
– Неужели? А я думал, вам нужна именно книга.
– Нет. Человек превыше книги.
Он не стал комментировать последнее замечание.
– Люси в самом деле что-то говорила о рекламном туре. Но когда и как ехать, не помню. Извините, Джудит, я тогда, должно быть, сильно устал. Плохо воспринимал. Последние недели дались мне с трудом. Работа с Люси, обычный прием больных. Я просто недосыпал.
– В вашем распоряжении целое лето – отдыхайте! – Джудит рассмеялась. – «Аттика» поднажмет и выпустит книгу осенью, как раз перед началом массового переселения и такой же массовой депрессии. Разумный момент для распространения книги. Люди будут готовы. Созреют.
– Н-да… м-м-м… Спасибо за разумные слова, Джудит. Я рад, что вы меня просветили. Похоже, мне в самом деле стоит все лето отдыхать.
Он явно разрывался на части: горел желанием общаться с массами, но опасался как средства доставки к желаемой цели, так и маневров своего возницы – Джудит Кэрриол. Да, с ним будет не просто! Он замкнулся от внешнего мира, не смотрел телевизора, не слушал радио, читал только «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», хорошие книги и профессиональную литературу, но знал горести людей лучше любых источников информации.
Джудит внимательно изучала его чуть прикрыв ресницы. В Джошуа появилось что-то новое, странное, что подтачивало корни ее уверенности в успехе. Одряхление? Увядание? Неужели это признаки саморазрушения? Чепуха, успокаивала она себя. Разыгралось воображение. Его напряжение после трудной работы наложилось на ее неуверенность в себе. Джошуа не слаб, он чуток. В нем нет недостатка силы, но отсутствует черствый эгоизм. И еще он способен на поступок – если потребует ситуация и если он понадобится людям, он отдаст все, что имеет, и сверх того.
Джудит все-таки осталась на обед и слегка удивилась, обнаружив, что младшие женщины семейства смотрят на нее не с такой подозрительностью, как в тот первый вечер, когда она появилась у них. Какими бы им ни виделись ее отношения с их любимым братцем, ни Мэри, ни Марта, ни Мириам больше не видели в ней угрозы. Что они чувствовали? Что чувствовали все, чего не чувствовала она? Или он тоже не чувствовал? Странно, ведь их отношения не осложнялись ничем личным. Джудит улетела в Вашингтон, так и не разгадав загадки.
– Джудит ввела меня в курс того, что произойдет, когда моя книга выйдет из печати, – сообщил родным Джошуа, когда вечером вся семья собралась в гостиной.
– Полагаю, тебя попросят совершить что-то вроде рекламной поездки, – предположил Эндрю, с тех пор как его брат стал писателем, интересовавшийся книгоизданием. Он стал смотреть кое-какие телепередачи, а когда не было пациентов и по-настоящему ответственной работы, включал в кабинете радио.
– Да. В одном смысле это меня вполне устраивает, но во всех остальных – пугает. Я взвалил на вас столько лишней работы весной, а теперь, оказывается, придется потратить время и осенью.
– Не перетрудимся, – улыбнулся Эндрю.
Мать была на вершине счастья: ее драгоценный Джошуа вернулся в лоно семьи после того, как два месяца всецело отдавал себя книге. Как славно смотреть, как он спокойно сидит, потягивая кофе с коньяком, а не выпрыгивает из-за стола, не проглотив последний кусок. У нее даже не возникало желания вовлекать его в дискуссию, чтобы он разразился речью.
– Хочешь, поеду с тобой, – предложила Мэри, которой не терпелось вырваться из дома. Провести столько лет в умирающем Холломене, когда в мире столько интересного! За ее пассивностью и сознанием, что она не такая умная, как Джошуа, не такая красивая, как мать, и не такая востребованная, как Джеймс, Эндрю, Мириам и Марта, скрывалась горечь, неудовлетворенность и мятежный дух. Ее одну из всей семьи обуревало желание путешествовать, познакомиться с новыми местами, испытать что-то новое. Но, по характеру инертная, она не умела встать и заявить о своих желаниях. Проживала в семье пустую жизнь и ждала, когда кто-нибудь из родных сам догадается, что ей надо. Но не могла понять одного: что из-за своей бездеятельности и неактивности стала для других невидимой и так глубоко запрятала свои помыслы, что родные не подозревали, что они вообще существуют.