Гостей получалось от четырех до восьми, в зависимости от того, как их принимал сам Боб Смит и публика в студии. Он был непревзойденным мастером, если требовалось прервать приглашенного, и умело мариновал последних страждущих в артистической уборной, так называемой зеленой комнате, потому что считал, что гость лучше дозревает, если все находятся вместе.
Ведущего по-настоящему звали не Бобом Смитом, а Гаем Пизано, и свое веснушчатое мальчишеское лицо он унаследовал от какого-то вестгота, который в девятнадцатом веке перешел перевал Бреннер и направился дальше, в Калабрию. Творческая группа канала окрестила его так, потому что Боб – самое распространенное имя, а Смит – самая распространенная фамилия. Новое имя не вызывало ассоциаций с какой-либо нацией или вероисповеданием и олицетворяло человека из толпы. Его подручным был Мэннинг Крофт (на самом деле Отис Грин). Изысканно одетый пикантный темнокожий, развязный, вечно хандрящий, он знал свое место в программе и никогда не выходил за рамки предписанного, хотя в душе надеялся, что однажды обзаведется собственным шоу.
Эндрю мудро поступил, посоветовав брату не смотреть передачу. Если бы Джошуа познакомился с шоу, он мог бы отменить рекламный тур, остался бы мирно заниматься своей клиникой в Холломене, предоставив написанным им и Люси Греко словам самим дойти до масс, которым он так жаждал помочь. Хотя все зависит от точки зрения, и в свете того, что случилось дальше, совет Эндрю мог оказаться отнюдь не мудрым. Джошуа ехал с Джудит Кэрриол с вертолетной площадки Атланты в большом черном автомобиле и не ведал, что ему уготовано. Их целью была студия Эн-би-си на Перчтри-стрит – многоэтажное здание из розового зеркального стекла, расположенное в грандиозном комплексе, где также располагались Си-би-эс, Эй-би-си, Метромедиа и Пи-би-си.
Программа «Вечер с Бобом Смитом» занимала в студии два этажа северного крыла. В вестибюле доктора Кристиана вежливо встретила небрежно одетая девушка, объяснившая, что она одна из пятнадцати ассистенток и помощниц продюсера шоу. Они поднялись на тринадцатый этаж и стали плутать по темным коридорам. Джошуа и Джудит послушно шли за провожатой и слышали, как она что-то говорила в планшет, который несла в руке.
Наконец немногим более чем за час до записи шоу Кристиан и Кэрриол оказались в зеленой комнате. Позже Джошуа станет знатоком таких помещений и будет вспоминать его как самое удобное и сделанное с самым большим вкусом. Большие удобные кресла мебельной фирмы «Виддикомб», повсюду расставлены кофейные столики, на них вазы с только что срезанными цветами. В комнате не меньше шести мониторов – чтобы с каждого кресла был виден экран. У одной стены небольшой бар с зеркалами, за стойкой смазливая девушка в униформе. Кристиан отказался от всего, кроме кофе, опустился в первое попавшееся кресло и обвел глазами помещение с интересом человека, занимающегося убранством и внутренним дизайном домов.
– Почему мне здесь хочется говорить шепотом? – спросил он Джудит с нескрываемым удивлением.
– Здесь святая святых, – ответила она с улыбкой.
– О да. – Он огляделся, но уже по-другому. – Здесь, кроме нас, никого нет.
– Потому что вы первый гость. Первого гостя заставляют ждать выхода не меньше часа. Наберитесь терпения, остальные подойдут.
И они подошли. Появление других гостей стало для Джошуа интереснейшим уроком. Все явились с сопровождающими, некоторые с целой свитой, и по тому, как среди присутствующих вдруг пробегала искра любопытства к вновь прибывающим, среди них были весьма знаменитые. Люди здесь знали себе цену, их окружал звездный ореол, в отличие от простых смертных, следящих за ними на экранах телевизоров у себя дома. Друг с другом не общались, разговаривали только с теми, с кем пришли. Но взгляды на других бросали и держали ушки на макушке, стараясь уловить обрывки фраз. Нервно жестикулировали, барабанили пальцами по столам, словно не знали, куда их деть. Во всех чувствовалось какое-то виноватое превосходство и легкая тень страха. Эти программы, заключил Кристиан, были для собравшихся чрезвычайно важны.
За полчаса до начала шоу появилась еще одна юная помощница продюсера и пригласила Кристиана, как она выразилась, на макияж. Он послушно отправился за ней, а Джудит при этом с победным видом обвела глазами остальных, отчего все почему-то почувствовали себя немного не в своей тарелке.
Сидя в зубоврачебном кресле, Джошуа ощутил себя бородавкой или жировиком, а пожилой гример в это время что-то бормотал себе под нос об угрях и крупных порах, продолжая покрывать позолотой эту отчаянно бесперспективную лилию.
– Имбирный пряник, – внезапно сказал Кристиан.
Руки гримера замерли; он посмотрел на него в зеркало, точно в первый раз признав в предмете своих стараний человека.
– Имбирный пряник? – эхом отозвался он.
– Я пытался представить себя лилией, – объяснил Джошуа, – но это слишком смешно. Лилией я никак не могу быть – слишком много приходится работать. А вот имбирным пряником пожалуй.
Гример пожал плечами, потерял интерес к сознанию, таящемуся под покровом обрабатываемого им лба, и постарался побыстрее закончить с чудаковатым гостем.
– Все, док! – Жестом фокусника он сдернул с Джошуа простыню.
Тот иронически посмотрел на себя в зеркало: на десять лет моложе, кожа намного глаже, мешков под глазами нет, сами глаза каким-то таинственным образом стали казаться больше.
– Тридцать лет вместо сорока. Спасибо, – поблагодарил он и с очередной, уже третьей провожатой углубился в сплетение коридоров. Вернувшись в зеленую комнату, опустился в кресло и повернулся к Джудит: – Много лет так не радовался себе.
Она одобрительно посмотрела на него.
– Теперь вы больше выглядите на свой возраст. Здорово.
На этом разговор закончился. Пока Джошуа отсутствовал, картинка на мониторах изменилась: в ранее пустой студии появились зрители. Мэннинг Крофт начал их разогревать, и они все чаще и естественнее смеялись.
Боба Смита Джошуа не увидел, потому что, как только прозвучали первые фанфары, возвещающие о начале шоу, и началась запись, за ним пришла четвертая помощница продюсера и увела из зеленой комнаты.
Со всех сторон обволакиваемый каким-то настойчивым шепотом, он стоял там, куда его поставили, за шоколадного цвета занавесом из такого плотного шелка, что материал красиво и убаюкивающе сонно висел без единой складки.
– Ждите, пока не подадим сигнал, и тогда выходите на сцену. Там остановитесь, повернитесь к зрителям и улыбнитесь – пожалуйста, как можно радостнее! Затем следуйте на подиум. Боб Смит поднимется, чтобы пожать вам руку, и вы сядете в кресло справа от него. Когда появится следующий гость, вы освободите стул и переместитесь на ближайший к вам край дивана. Когда войдет третий гость, передвинетесь на одно место и так далее. Понятно?
– Понятно, – ответил Джошуа слишком громко.
– Тс-с-с….
– Прошу прощения.
Закончился первый обмен шутками между Смитом и Крофтом, в зале послышался смех. Смит вышел на середину сверкающего пространства между тем местом, где за занавесом прятался Кристиан, и пока еще пустым подиумом, за которым размещался задник, изображающий мерцающий в свете ярких прожекторов студии закат солнца в Атланте.
Кристиан не расслышал вступительного монолога, потому что стоявший с ним рядом мужчина крепко схватил его за руку и представился продюсером шоу.
– Большая честь, доктор Кристиан, устроить такой эксклюзив, – зашептал он. – Вас раньше не снимали на телевидении?
Джошуа покачал головой, и на него немедленно посыпались приглушенные советы, как правильно себя вести:
– Все очень просто, если сосредоточиться на Бобе и не обращать внимания на камеры.
Монолог продолжался, публика пришла в неистовство. Подюсер все еще держал Кристиана за руку.
– Будьте занимательны, обаятельны, остроумны и старайтесь, чтобы Боб хорошо выглядел. – Продюсер разжал пальцы и вытолкнул Джошуа на ярко освещенную сцену.
Кристиан вспомнил, что через несколько шагов надо остановиться и улыбнуться зрителям, затем преодолеть пустое расстояние между занавесом и подиумом. Боб Смит уже успел устроиться за столом и теперь поднялся навстречу гостю, чтобы пожать ему руку и поприветствовать на своем шоу. Джошуа сел и бросил взгляд на веселые, любопытные лица зрителей слева от него, удивляясь, почему их не усадили так, чтобы они могли смотреть друг на друга. Ему казалось страшно неудобным изгибаться в такой неестественной позе.
Боб Смит взял экземпляр «Бога проклинающего». Художественный отдел издательства «Аттика пресс» придумал замечательную обложку. На белом поле красные буквы и зазубренная серебристая молния, бьющая сверху справа налево и пронзающая название и имя автора. Обложка заполнила все поле экранов – эффектная, выразительная.
Звезда шоу был не в настроении, но об этом никто бы не догадался, даже его гость, который и стал источником этого недовольства. Серьезный человек, с серьезной врачебной темой и серьезным содержательным разговором, и все это составляло первый сюжет программы. Не было случая, чтобы шефы канала отмахивались от его обоснованных возражений. Но на этот раз он протестовал впустую, заявляя, что доктор Кристиан не соответствует философии шоу. Что зрители, послушав этого человека пять минут, переключат телевизоры на другую программу и что ему, Бобу Смиту, и его шоу подкладывают самую большую свинью. Продюсер и босс продюсера только кивали, пока он метал громы и молнии, потом заявили, что Кристиан в любом случае появится в его передаче и ему надлежит обставить его выход самым наилучшим образом.
Деваться было некуда, и в конце вступительного слова Боб Смит объявил, что в начале передачи собирается представить новую книгу и ее автора. Признал, что это отход от обычного формата шоу, добавив, что, по его мнению, они настолько значительны, что он считает своим долгом рассказать о них зрителям всей страны. Закончив, он посмотрел прямо в объектив, призывая аудиторию к вниманию и всем своим видом выражая волнение и ожидание чего-то чрезвычайно важного. Согнав с лица обычную заразительную улыбку, Боб ждал, пока Кристиан разместит свою худощавую фигуру в слишком большом для него гостевом кресле. Затем показал книгу камере, повернулся к гостю и начал:
– Доктор Кристиан, так что такое неврозы тысячелетия? – При этом он чувствовал себя полным идиотом.
И этот Кристиан повел себя совсем не так, как ведут нормальные гости. Не улыбнулся, не попытался облегчить работу ведущего, сфокусировав на нем внимание зрителей. Вместо этого зачем-то остановил взгляд на такелаже сцены высоко над головой. Теперь его подбородок указывал в небо, а безвольно сцепленные руки лежали на коленях.
– Я родился буквально на заре тысячелетия, – скороговоркой заговорил он. – За несколько дней до наступления двухтысячного года. У отца и матери было четверо детей, я старший. Разница между нами не больше года. Когда самый младший брат Эндрю был еще младенцем, отец замерз в машине на скоростной дороге в штате Нью-Йорк. Он ехал проконсультировать больного. Он был психиатром, не совсем традиционного направления, но очень уважаемым. Он умер в январе 2004 года, но из-под снега его откопали только в апреле. В ту бурю, на том участке дороги погибли несколько человек. В тот год зима выдалась самой суровой за всю историю страны. Не хватало бензина, замерзали моря, у нас не было ледоколов, чтобы освободить бухты и фарватеры, не удавалось расчищать автомобильные и железные дороги, ураганы следовали один за другим, и самолеты все реже поднимались в небо. Все, что в Северной Америке находилось выше сороковой параллели, умирало. Зима две тысячи четвертого года была первым великим потрясением из череды обрушившихся на нас разрушительных бед.