Голицын поежился, как от пронизывающего ветра.
Перед ним шли бодрые ряды солдат, стрельцов, рейтаров, поместного ополчения. Все, что с горем пополам он смог собрать за предыдущий год. В Москве же оставались только потешные части Петра численностью уже под семь тысяч да несколько инвалидных команд из числа стрельцов, неспособных к походам. Тоже, кстати, созданные Петром Алексеевичем для поддержания порядка на улицах города, им снаряженные да поставленные на довольствие. Впрочем, Софья была неумолима, настаивая на том, чтобы Василий не отвлекался на второстепенные задачи. Но он сам понимал, что это – конец. Настоящий. Бесповоротный. И окончательный.
Он обернулся и посмотрел на ее лицо. Такое любимое. Родное. Захотелось плюнуть на все и остаться рядом. Чтобы если уж суждено умереть, то вместе взойти на эшафот. Василий посмотрел ей в глаза, и у него защемило в груди от чувства жалости и бессилия, а на глазах едва не выступили слезы. Потом перевел взгляд на стоящего по правую руку брата и похолодел. Его черные глаза отдавали какой-то бездной, вечностью, пахнувшей на него всем неописуемым ужасом пустоты. Словно не человек перед ним, а нечто невероятное. И в этот момент Петр улыбнулся. Вроде бы по-доброму. Но Голицына словно ошпарило. Он вздрогнул. Отвернулся. И незамедлительно выдвинулся, думая только об одном – чтобы сохранить приличие и не полететь галопом, стремясь поскорее убежать от этих жутких глаз.
« Монстр! Чудовище! Исчадие Ада! » – проносилось в голове у Василия, едва сдерживающегося от нахлынувшего на него ужаса.
Спустя три часа. Кремль
– Государыня, – вошел, поздоровавшись, Франсуа Овен. – Ты звала меня?
– Как продвигаются наши дела? – обеспокоенно осведомилась она. Очень уж странно повел себя Василий.
– Все идет так, как мы и обговорили, – вкрадчиво ответил иезуит. – Я втерся в доверие к твоему брату, и мои люди потихоньку подкладывают яд в его пищу. Но подействует он не скоро. Нужно полгода. Ведь мы не хотим, чтобы кто-то что-то заподозрил? Внезапная смерть здорового и крепкого мужчины вызовет слишком много подозрений.
– Конечно, ты прав. Спешить не нужно, – поспешно согласилась она. – Но как ты смог втереться к нему в доверие? Он ведь довольно подозрителен.
– Все оказалось довольно просто, – с улыбкой ответил иезуит. – У Петра Алексеевича очень много торговых интересов в Европе, поэтому он нуждается в тех, кто смог бы проверять его компаньонов. И я предложил ему эти услуги за определенную плату, разумеется.
– Любопытно…
– Весьма, – кивнул Франсуа. – Признаться, я и подумать не мог, что у него могут оказаться компаньоны даже в Новом Свете. Да не в Картахене или Нью-Йорке, а на самой Тортуге!
– Тортуге? Что это за место? Никогда о нем не слышала.
– О! Это, наверное, самый ужасный остров в мире. Так как на нем обосновались морские разбойники со всей Вест-Индии! Хуже и представить себе сложно.
– И что же его там интересовало?
– Вербовка разбойников, разумеется, – пожал плечами иезуит. – Что еще там может интересовать?
– Погоди-ка… – произнесла Софья. – Ты что, хочешь сказать, что он тут где-то собрал целый рассадник этой гадости?
– На озере. Странно, я думал, что Государыня об этом знает. Петр Алексеевич и не скрывает, что среди его моряков встречаются и те, что в прошлом грабили торговые суда на потребу своей черной душе.
– Все? Хм. И много их там?
– Почитай уже шесть десятков. Большую часть он определил матросов гонять и учить абордажные партии.
– Зачем ему они? Почему добрых моряков не набрал?
– О том Петр Алексеевич помалкивает.
– Это все очень плохо. Просто отвратительно… Кстати, а как у него оказались компаньоны так далеко?
– У голландцев сейчас далеко не самые лучшие годы. А Петр Алексеевич договорился с ними о продаже своих товаров. Несмотря на высокую цену здесь, в Москве, они все равно получают очень хороший навар. А главное – это все быстрее и безопаснее, чем плавать в Ост– или Вест-Индию. В общем, они остро заинтересованы в сотрудничестве с ним и идут на многие уступки.
– У тебя есть контакты этих голландцев?
– Я могу на них выйти, – чуть подумав, ответил Франсуа. – Но зачем они тебе?
– После того как Петр умрет, кто-то должен будет пристраивать товар с созданных им мануфактур. Ты поможешь мне с этим?
– Конечно, Государыня. Конечно…
Глава 6
21 апреля 1689 года. Плещеево озеро. Учебно-тренировочный центр «Заря»
– Государь, – обратился к Петру Алексеевичу Федор Матвеевич Апраксин. – Как ты и велел, я построил батальон морской пехоты для смотра. Они ждут тебя на плацу перед казармами.
– Отменно, – спокойно ответил юный царь. – Комплект полный? Больные есть?
– Никак нет. Было трое, но вчера в строй встали.
– Выгнал, что ли, с госпитальных коек?
– Боже упаси! Яков Федорович нам голову открутит, если узнает о таких проказах. Ты же сам ему о том напутствовал. Да и ты таких шалостей не простишь.
– А Федора Юрьевича вы уже не боитесь? – усмехнулся Петр.
– Так он мелочами столь незначительными не занимается. Это Яков Федорович въедливый и дотошный. За каждую полушку спрашивает.
– Ладно, – хмыкнул царь, – пойдем, посмотрим на нашу морскую пехоту.
Петр улыбнулся и глянул в сторону тихой, спокойной глади Плещеева озера.
Три года уже тут его люди возятся. Целый городок вырос. Да настроили всякого. Вон практически косу отсыпали с дорогой поверху, что уходила далеко в озеро и заканчивалась крепким, большим причалом на нормальных глубинах. Соорудили могучий отапливаемый эллинг для опытного судостроения и практических занятий будущих корабелов и прочих судостроительных специальностей. Артиллерийский полигон возвели вместе с целым комплексом тренировочных площадок. И так далее. В общем, не пересказать, как радовался Петр, наблюдая за всем этим великолепием.
И тем неприятнее ему было заниматься делами, связанными с предстоящей «утилизацией» Софьи, которая все никак не желала успокоиться. Ведь не дура. Должна была уже все понять. А все одно – неймется ей. Все на что-то надеется. Сидела бы тихо, писала пьесы, занималась искусством – никто бы ее и пальцем не тронул. Напротив, Государь был бы только «за» и простил бы ей все старые прегрешения. Но нет… сама голову в петлю сует с упорством пьяного диплодока. Хоть и впрямь зайти к ней в гости и шепнуть на ушко что-то в духе «уймись, дура». Но не поймет. Обидится. Еще сильнее с ума сходить станет. На днях он с Франсуа Овеном беседовал, так как тот тоже только вздыхает и разводит руками, дескать, не знает, как эту взбеленившуюся особу успокоить…
Спустя три дня. Москва
– Сынок, ты уверен, что нужно жениться столь поспешно? Не дожидаясь возвращения нашей армии из похода? – Наталья Кирилловна была не на шутку встревожена, так как поняла: сын решил действовать.
– Уверен. Сейчас самое подходящее время. Голицын покинул Воронеж и удалился от него на недельный переход. Я уже распорядился придержать все письма Софьи на конечной станции, дабы вручить ему по факту, когда возвращаться станет. Да и курьеров ее заворачивать, ссылаясь на татар, что совершенно перекрыли связь с армией. Пока он в неведении – глупостей наделать не сможет. Я уверен, что армию он не сможет развернуть на Москву, но кое-каких шальных вояк собрать может. Мы их, конечно, разобьем, но… оно нам нужно? Лишняя кровь землю не накормит и человека не украсит.
– Но ведь Васька узнает все одно.
– Узнает, – кивнул Петр, – но будет уже слишком поздно.
– А коли узнает, так побежит, бросив армию. Неужели ты хочешь нового поражения наших ратных людей?
– У меня все продумано, – улыбнулся Государь. – Васька куда побежит? Правильно, в Москву. Любит ведь он Софью до беспамятства. Души в ней не чает. То есть в заботливые руки Федора Юрьевича, ибо нарушит наш с Иваном приказ – брать Азов. Так что осудим его честь по чести, по боярскому приговору, да отправим в какой-нибудь далекий монастырь грехи свои замаливать. Да разжаловав жену и детей его в простых мещан за измену мужа. А чтобы глаза родичам не мозолили, поселим где-нибудь на окраине. Хотя бы в том же Воронеже.
– И ты думаешь, что Софья на то будет спокойно смотреть?
– Софья в то время уже будет сидеть в монастыре, приговоренная еще раньше за измену и злонамеренные козни против своего брата. Или ты думаешь, я зря с иезуитами общаться начал? Пришли они ко мне. Сами. Повинились, сказав, что Софья их попыталась нанять, дабы меня отравить. Письма показали. И пояснили, что таким богоугодным делом для добрых христиан заниматься не пристало.
– Вот ведь… – медленно и со вкусом выругалась Наталья Кирилловна.
– Так что мне и жениться нужно только для того, чтобы Софья формально более не имела никаких прав на регентство. Женюсь. Да и велю ей держать ответ да дела сдавать в Думе, перед лицом бояр. Дескать, спасибо, сестрица, да только дальше мы сами.
– Ты думаешь, она придет?
– Нет, конечно, – усмехнулся Петр. – Я уверен, что она в армию попытается сбежать. К возлюбленному своему. Но я к такому повороту дел готов уже сейчас. Мои конные егеря все дороги контролируют и днем и ночью. Да и иного пути, кроме как по моей дороге, туда нет. Не по Дикому полю же она бежать решит? Татар-то оттуда еще не выбили.
– Хорошо, – кивнула Наталья Кирилловна, – с этими… все понятно. А что с армией? Ты о ней подумал? Васька хоть и олух царя небесного, но голова. Без него кто руководить станет? Все дело ведь расстроится, и опять многие тысячи рублей уйдут в бездну. Да жизни человечьи.
– Подумал, матушка. Конечно, подумал. Помнишь, как я настаивал на том, чтобы правой рукой Василия в походе стал Григорий Косагов? Он на голову толковее Голицына в делах ратных. Я с ним имел несколько разговоров и дал необходимые наставления, пояснив, какие сложности его ждут во время осады Азова. Кроме того, в сентябре я отправлю ему обоз с продовольствием, дровами, огневыми припасами и теплой одеждой.
– Он знает, что Василий сбежит?
– Я его предупредил, что это возможно, и объяснил, что делать после того. Конечно, громкого успеха не будет, но Азов возьмут, что уже неплохо. В общем, у меня все продумано. Осталось только твое благословление на свадьбу получить. Ради такого дела я готов даже на Прасковье Лопухиной жениться, несмотря на то что она не только дура редкой чистоты, но и эта сама партия нам совершенно невыгодна.
– Невыгодна?! Почему? – искренне удивилась Наталья Кирилловна.
– Для чего ты присматривалась к Лопухиным?
– Чтобы получить поддержку их рода…
– Многочисленного, но захудалого рода, – продолжил Петр. – Среди них практически нет достойных мужей. Одни дурни бестолковые. Иначе бы не опустились столь низко. Тем более имея столь великое число, хоть кто-то да мог пробиться и отличиться. Но нет. Бараны. Ну и какой смысл таких болванчиков брать в союзники? Помочь реально они ничем не смогут, ибо умом слабы, а в государственных делах это первое дело. Без ума тут даже полы мыть и то не стоит. Им просто ничего доверить не получится без оглядки и постоянного контроля. Хороши союзники, ничего не скажешь. Но кормить их придется. Да местами хорошими награждать. Все-таки родичи – не поймут. Да и никто не поймет.
– Но поддержка в Боярской Думе…
– Думу, любезная матушка, я вот как держу, – Петр сжал кулак. – Там и без этих дубинушек голосов за меня достаточно. Лопухины станут в нашем деле только помехой. Представь только, сколько мороки будет потом их тихо убирать с этих должностей, затирая и отодвигая подальше.