– Увы, после той выходки, что совершил ваш ученый по твоей милости, мы не можем этого сделать. Уже поздно, да и бесполезно. Умышленное искажение стабильной сборки четвертого порядка… это уму непостижимо! Ни у кого в здравом рассудке не хватило бы на это наглости. А вот ты умудрился. Даже мне строго запрещено вмешиваться и изменять стабильные сборки, тем более такие…
– Да что там такого, что вы так переживаете?
– Твой ученый был прав. Это своего рода архив. А активация симбиотического сознания приведет к ошибкам в… в общем, не суть. Главное – это то, что Адонай откатит этот мир к состоянию измененной сборки. И накажет виновных. То есть меня.
– А заранее вы не могли предупредить?
– Предупредить о чем? – со злостью спросил гость. – Не пытаться жульничать и не лезть в стабильные сборки мира со своим свиным рылом?!
– Спокойнее. Тише. Я тоже не хочу смерти миллиарда людей. Что нужно сделать, чтобы отката не произошло?
– Да при чем тут люди? Пусть хоть все сдохнут! Из-за твоей выходки пострадаю я. И очень серьезно. Адонай не прощает подобных ошибок… – буквально прошептал гость.
– Что же вы не контролировали меня, раз это все так важно?
– Ты думаешь, один у меня такой? Я даже раз в десятилетие не могу толком к тебе заглядывать! Кто же знал, что ты такой псих? В любом случае я пришел к тебе сообщить, что контракт расторгнут. Меня более не интересует твое участие. Прощай, – сказал он, и в воздухе послышался какой-то непонятный щелчок, едва уловимый на слух.
Сразу после этого гость исчез, заглохли оба двигателя, и самолет начал терять высоту.
Александр Петрович холодно усмехнулся. Достал спутниковый телефон и набрал хорошо знакомый номер.
– Игорь Сергеевич? Извините, что отвлекаю. У меня самолет падает. Да. Жить мне осталось пару минут. Вмешались «пауки». Действуйте на свое усмотрение. Да. Думаю, что они вас тоже зачистят. Может быть, уже на месте. Прощайте.
Он выключил трубку и аккуратно поставил ее в держатель. Самолет в пологом разгоне уже практически достиг флаттера и жутко дрожал, норовя развалиться. Но страха не было. Сто шестьдесят лет. Мало кто на планете столько жил.
Александр Петрович двинулся в кабину пилота. Он понимал, что «паук» не оставил ему шансов на спасение, но опустить руки и не попробовать он не мог. Поэтому, отстегнув сидящего без сознания пилота, он врубил тормозные закрылки, стараясь сбросить скорость, и потянул штурвал на себя. Ведь энергию самолет набрал неплохую, и ее нужно было сбрасывать.
Но ничего не получилось. Попытка выполнить петлю закончилась лишь оторванными плоскостями крыльев от перегрузки. Да и могло ли быть иначе после «паука»?
Последние секунды Александр с холодным прищуром смотрел на приближающуюся землю. Но вопреки расхожему мнению в его голове не пролетала история всей его жизни. Нет. В голове и на душе было тихо, пусто и на удивление спокойно.
Темнота…
– В честном бою я бы тебя победил!
– Тогда нет смысла драться честно!
к/ф «Пираты Карибского моря»
Глава 1
27 июня 1682 года. Москва. Кремль
Петр обернулся на звук упавшего тела и застал немую картину – его любезная матушка Наталья Кирилловна стояла с совершенно белым лицом, украшенным вытаращенными глазами, а одна из нянек лежала, словно куль из тряпок и телес, подле ее ног.
– Доброе утро, – как можно более невозмутимо произнес Петр.
– Доброе, – только спустя минуту смогла выдавить из себя царица. – Кто это был? – Но юный царь не ответил, лишь вопросительно выгнул бровь и молча ждал уточнения. – Седовласый старец, – продолжила царица-мать, – с благообразным лицом и в светлых одеждах.
Наступила пауза. Петр не знал, что говорить, и обдумывал обстановку. « Говорить правду? А нужно ли? Тем более в столь темные времена. На костер, конечно, не отправят, но… чем все это закончится, неизвестно. А если Софья узнает неправильную трактовку, то ему точно не избежать стрелецких бердышей ».
« Ладно. Будем стрелять от бедра », – подумал царь и внутренне усмехнулся, вспоминая буквально вылитый облик Архитектора из «Матрицы», который в глазах матери показался «благообразным старцем».
– Это был Петр, – наконец ответил юный царь.
– Как? Кто… – как-то растерянно переспросила Наталья Кирилловна, потеряв разом всю напускную строгость.
– Святой это был, мой небесный покровитель – апостол Петр, – повторил сын, тяжело вздохнув и глядя на матушку так, словно малому ребенку втолковывал очевидные вещи. – И приходил он милостью Божьей наставлять меня на путь истинный, учить и вразумлять.
Мать юного царя, Наталья Кирилловна Нарышкина, больше не сказала ни слова. Лишь постояла несколько минут, глядя на своего сына каким-то странным взглядом, смешавшим в себе ужас с удивлением и уважением, после чего молча ушла…
– Дочь моя, ты понимаешь, что говоришь? – спросил патриарх Иоаким, удивленный не только неожиданным визитом царицы-матери, но и ее в высшей степени странными речами.
– Владыко, своими глазами видела… две девки тоже видели. Да и Петя изменился. Ложился спать ребенком, а с утра… встречаюсь с его глазами, а там нет ни робости, ни волнения.
– Может быть, его распирает от гордости? На днях ведь венчали на царство, вот и оценил наконец да возгордился.
– Нет, Владыко. Там была не гордость, а скорее уверенность, спокойная такая.
– Хорошо, я поговорю с ним. Но, дочь моя, держи эту новость в тайне. Ежели кто узнает из недругов, быть беде…
Спустя час. Покои Петра
– Государь, – поклонился смутно знакомый слуга, – « Видимо, уже успели заменить, дабы странностей старые не заметили», – пронеслось в голове у царя, – к тебе Владыко!
– Так зови его, дурень! Нечего старого человека заставлять ждать, – буркнул Петр, ожидавший прихода кого-то подобного. Не могли они оставить без последствий подобное событие.
Под довольно грустные мысли, впрочем, никак не отражающиеся на лице юного царя, Иоаким и вошел в палаты, стараясь всем своим видом являть монументальность и величественность.
– Доброго здравия тебе, Владыко, – произнес подросток, стоявший до того возле стола и листавший Евангелие.
– И тебе крепкого здоровья, государь, – едва кивнул головой патриарх, демонстрируя не более чем формальную вежливость, а также свой высокий статус.
– Полагаю, моя любимая матушка тебе уже наговорила всяких страстей.
– Скорее очень странных вещей, – поправил царя патриарх, внимательно и с особым интересом рассматривающий явно и решительно изменившегося подростка. – Это правда?
– Что именно? – сохраняя полное спокойствие и самообладание, уточнил тот.
– То, что ты беседовал с апостолом Петром.
– Ты ведь в это не веришь и вряд ли поверишь, – улыбнулся царь, уходя от ответа. – Ведь так?
– Государь, в это сложно поверить, – развел руками Иоаким.
– И я тебя отлично понимаю, – покладисто кивнул Петр. – Но давай перейдем сразу к делу. Мы ведь с тобой оба понимаем, что ситуация… хм… патовая. – На лице Иоакима выразилось непонимание и удивление совершенно незнакомым словом от юного царя. – Это из шахмат, – поправился Петр. – Поясню. Если я скажу, что все это правда, то ты посчитаешь мои слова ложью. Посчитаешь. Не кривись. Предположив желание наше с матушкой использовать церковных иерархов в борьбе за трон. Согласись, царь, до общения с которым нисходит сам апостол, имеет много больше шансов усидеть на троне, чем иной. Поправь меня, если я где ошибся в своих размышлениях, – произнес подросток и уставился на патриарха спокойным, внимательным и умным взглядом.
– Ты сильно изменился, Государь, – после практически минутного молчания тихо произнес Иоаким. В его сознании только что услышанное совершенно не укладывалось. Не мог этот юный отрок такого сказать. А даже если мать его научила, то откуда такая уверенность и твердость?
– Удивлен?
– Не то слово, Государь, – с куда большим почтением кивнул патриарх. – Ты совершенно не походишь на отрока. Такие речи и от взрослого мужа нечасто услышишь.
– За все нужно платить, Владыко.
– Что ты имеешь в виду? – напрягся патриарх.
– Когда человек постигает мир, на это уходят годы, и познание он завершает не беззаботным ребенком, но уже взрослым мужем, а мудрость та и вообще приходит зачастую вместе с сединами. Если же тебя наставляет на путь истинный посланец Его, это занимает мгновения. Для тела это остается совершенно незаметным, а вот душа… она вынуждена пройти всю дорогу, шаг за шагом, и не может не повзрослеть. Да, Владыко, за какие-то жалкие минуты мое беззаботное детство осталось в прошлом.
– Мудрость? Познание? Взросление? – с некоторым недоумением переспросил Иоаким. – Но разве общение с Его посланником не должно наполнять прежде всего радостью и благодатью?
– Радостью и благодатью? Хм.
– Так говорят святые отцы, и их словам есть вера.