— В ходе выполнения задания по разведке аэродрома Таганрог самолет ведущего — капитана Шубина получил повреждения. Прикрывая отход ведущего, вел бой с четверкой «Мессершмиттов», сбил один истребитель противника в воздушном бою. Обеспечив выход из боя капитана и получив в бою повреждения, ушел в облака, однако в районе аэродрома попал в сложные метеоусловия — сильный снегопад. Из-за плохой видимости аэродром не нашел, по выработке горючего произвел аварийную посадку в поле.
— Ты гляди, как по писаному. Молодец! — комиссар пожал ему руку. — Поздравляю со сбитым фашистским стервятником. Шубин уже давно сел, доложил. Молодец…
— Самолет сильно поврежден? — не удержался и влез инженер полка Баженко. В отличие от комиссара, голос у него был хриплый и скрипучий. — Где самолет?
— Из внешних повреждений разбиты левый элерон и правый руль высоты, сломано левое шасси, но крыло вроде целое. Сзади-справа крупная пробоина в фюзеляже. А стоит он тут. — Виктор зашелестел разворачиваемой картой.
— Давид Соломонович, посветите, пожалуйста, — инженер склонился, рассматривая. — Недалеко. Это хорошо.
— Юрий Алексеевич, вы людей лучше с утра пошлите. Я знаю ваш энтузиазм, поэтому сразу предупреждаю. Сейчас ночь, снегопад, заплутают еще в степи. А вам, товарищ Саблин, объявляю благодарность.
— Служу трудовому народу! — Виктор вытянулся по струнке.
— Ладно, идите, отдыхайте, подкрепитесь хорошенько. Я командиру передам. Комэску своему лучше доложите завтра, он сегодня… приболел.
Последняя фраза была произнесена с ядовитой интонацией, однако Виктор не обратил на это внимания. «На хрена мне его благодарность, — думал он, — лучше бы помог материально. Ну, там орденок подкинул или медаль какую. Тут давно пора решать половой вопрос, а для этого надо произвести положительное впечатление на местных дам. На крутые тачки они тут не ведутся, как и на костюмчик от Хьюго Босса. Нет тут ни тачек, ни костюмов. Зато на золотые и серебряные железки, прикрученные к гимнастерке, местные дамы должны клевать безотказно». Улыбаясь собственным мыслям, Виктор пошагал к столовой.
Там на кухне гремели посудой, одинокая официантка заканчивала мыть полы. Увидев Виктора, она уронила швабру и замерла, стрельнув глазами куда-то в сторону. Проследив за ней взглядом, он увидел на столе, где он обычно сидел, стакан, накрытый краюхой хлеба.
— О! — обрадованно протянул Виктор. — Это, как я понимаю, мое. Да?
Официантка, та самая рыженькая, любовница майора Пруткова, задорно улыбнулась. Подойдя к Виктору, она, неожиданно встав на цыпочки, поцеловала его в губы и тихо произнесла:
— Поздравляю вас с победой, товарищ Саблин.
Голос у нее был мягкий и чуть-чуть хрипловатый. Она звонко засмеялась, глядя, как опешивший Виктор пытается вдохнуть. Пока он приходил в себя от вкуса ее губ, от ее запаха, пока думал, что же ему делать дальше, официантка уже скрылась в недрах кухни. Он только успел крикнуть ей вслед:
— Надеюсь, вы покормите усталого героя? — чем вызвал еще один приступ звонкого, озорного смеха.
Поминальная водка оказалась какой-то слабенькой. В ожидании ужина он махнул залпом все, что было в стакане, зажевал краюхой хлеба. Он уже забыл про свои переживания, про воздушные бои, про то, что сегодня сбил вражеский самолет и, возможно, даже не один. Из головы не шел образ рыжеволосой красавицы. «Почему она меня поцеловала? Может, я ей нравлюсь? А как же тогда Прутков, он же, случись что, меня в асфальт закатает… или это такая шутка была?»
Видимо, все же шутка. Ужин ему принесла уже другая официантка. Тоже молодая и симпатичная девушка из новеньких. Расставляя столовые приборы, она насмешливо посматривала на Виктора, в глазах так и мелькали бесенята, однако ничего такого не случилось. Он с аппетитом съел и суп из концентратов, и извечные макароны, не торопясь выпил остывший, несладкий чай. Рыженькая так и не появилась, а идти на кухню он постеснялся.
«Вот чертовка, — думал Виктор, выходя из столовой, — посмеялась, а я тут голову ломаю. Коза драная». Он зло плюнул в снег и зашагал домой.
Проходя мимо хаты командира, все же решил зайти — доложиться. Шубина дома не оказалось. Хозяйка дома, как было известно Виктору, Манька, крупная женщина, лет тридцати пяти, возилась у печки, однако на невинный вопрос о его местонахождении словно взбеленилась:
— Ты чого сюды прийшов? Ты чого его тута шукаешь? У сучек ваших пошукай, сволота кобелиная!
Насколько Виктор знал из полковых сплетен, отношения у нее с комэском были более чем близкие, и такая реакция любовницы Шубина была непонятна. Майор Никифоров, шубинский сосед, который тихо сидел в углу и с большим удовольствием слушал этот монолог, поймав гневный взгляд хозяйки, моментально стер с лица улыбку и сразу убрался в свою комнату. Хозяйка же продолжала бушевать:
— От же клоп блудливый. Щоб ноги його больше в моий хати не було. Так йому и передай. Кобелина похотливый.
Трясясь от злости, она схватила лежащий на полке фанерный чемодан и швырнула его в Виктора. Тот увернулся, и чемодан, с треском открыв дверь, свалился на крыльцо. Манька с силой вытолкнула Виктора на улицу и ногой зафутболила многострадальную фанерину в снег.
— И щоб ноги не було, — взвизгнула она, с грохотом захлопывая дверь у Виктора перед носом.
«Это что еще за шекспировские страсти в отдельно взятом авиаполку? — недоумевал Саблин, поднимая избитый чемодан. — Всего четыре часа отсутствовал, а тут такое»…
В тамбурочке задумчиво курил Шишкин, увидев Виктора, он с ревом кинулся обниматься:
— Я знал, я знал, что ты придешь! — Он облапил его, обдавая запахом табачно-водочного перегара. Остальные летчики выскочили из комнаты на шум, присоединяясь к поздравлениям. Когда страсти немного улеглись, его огорошили новостью.
— А ты еще не слышал? — У Нифонта в глазах была плохо скрытая зависть. — Про бой над Миллерово?
— Нет, а что там?
— Вы улетели, а тут из дивизии давай пытать, кто над Миллерово дрался, требовали подробности. Оказалось, что ваш бой видел сам товарищ Хрущев — член Военного Совета фронта. Говорят, что приказал наградить всех участников. В штабе до сих пор на ушах стоят.
Вид у него был настолько печальный и завистливый, что Виктор рассмеялся.
— Да ладно тебе, Валера, завидовать. Вот скажи, когда ты от Вальки своей выходишь, разве мы тебе завидуем?
Летчики чуть не подавились смехом. Смеялись все, даже Нифонт, немного помявшись, присоединился к веселью. Запах перегара усилился, смешиваясь с табачным духом и не выветрившимися самогонными парами, он создавал в комнате непередаваемое амбре.
— А что отмечали? — спросил Саблин, когда все отсмеялись.
— Да снова тэбя поминали, — Вахтанг снова захохотал, прижимая к животу забинтованную руку. — Привычка такая, слушай.
— Ага, — к Нифонту вернулась его печаль, — а потом пришел комиссар и реквизировал последний литр самогона. И мы перестали отмечать.
— Ясно. А где мне Шубина найти? — Виктор потряс зажатым в руке чемоданом.
— А что это ты с его чемоданом? Его Манька выгнала? — Летчики недоуменно переглянулись, послышались смешки и похабные комментарии.
— Третий дом с краю, — разрешил его вопрос Вадим, — может, он там будет. Но смотри, командир сегодня, скорее всего… уставший.
…Комэск был пьян. Он расселся на высокой кровати, прямо в нижнем белье, перед заполненным закусками столом. Выглядел Шубин неважно, серое от усталости лицо, глаза мутные. Вокруг него суетилась Галка, накладывала в тарелку самые вкусные кусочки, заботливо вытирая жирные губы платком. Она разоделась, накрасилась, голову венчала сложная, но очень красивая прическа.
«Да, — подумал Виктор, — вот это красавица. Ее хоть сейчас можно на подиум выставлять. Запросто может в конкурсе Мисс Россия участвовать. Как быстро она преобразилась».
— Витя! — казалось, что Шубин даже не удивился его появлению. — Садись! Галя, налей ему. Больше давай, тута, до краев. Ну, давай!
— Ты, Витя, молодец, — сказал он, когда они выпили и принялись неспешно закусывать, — срубил «месса» грамотно. Сразу видно — моя тута школа. Что с самолетом?
Выслушав ответ, вяло махнул рукой:
— Херня. Завтра починят. Понял, тута каково оно в облаках? — Шубин устало потер виски. — А я уже думал все, бак разворотило капитально, хорошо, что в нем бензина мало оставалось. Разогнался и скольжением пламя сбил. Мотай, тута, на ус, может, пригодится когда. Когда в облаках летишь, на приборы смотри, им верь. Хотя с крылом дырявым даже мне такое тяжко… Ты из облаков вываливался — время потерял. Потом аэродром пролетел, а в снегопад и потемках найти его тута дело гиблое. Галя, давай еще, лей — не жалей. Он мне сегодня жизнь спас, так что грех не выпить.
Виктор увидел, что Галка, наливая Шубину водку, незаметно разбавила ее водой.
— Дмитрий Михайлович, вы кушайте, кушайте. Вот замечательные огурчики, картошечки вам положить? Кушайте… вот так. А что это, Витенька, у вас за чемодан? — обратилась она к Саблину.
— Дак это… — Виктор растерянно почесал затылок, — товарища капитана искал, зашел к нему домой, а там хозяйка разоралась, как потерпевшая. Чемодан вручила, сказала, чтобы вы, товарищ капитан, там больше не появлялись.
Шубин снова вяло махнул рукой:
— Херня. К ребятам перееду.
Зато Галка всплеснула руками, заахала:
— Как же так можно?! Ночью, на мороз выгнать боевого командира. Ни капли совести. Как у нее язык не отсох, такое говорить. Ай-яй-яй. Как ее земля носит?
— Давай, Витя, вздрогнем! За Победу! — прервал ее комэск. Галка быстренько сунула ему огурец, закусить, ловко вытерла мокрое лицо платочком.
— Вам, Дмитрий Михайлович, отдохнуть надо, вон как устали сегодня. Как же завтра летать будете?
Тот отмахнулся, достал из пачки папиросу, задымил:
— Не будем летать. Погоды нет, бензина нет. Давай, Витя, еще. Наливай, Галка… мне, тута, поменьше. Ты, Витька, меня держись. Тогда не пропадешь. Я научу. Эти мудаки на КП окопались, ждут, когда война кончится. Уроды. — Он говорил тихо, зло, язык уже немного заплетался.
— Зачем вы так, Дмитрий Михайлович? — Галка подвинулась к нему ближе, принялась успокаивающе гладить Шубина по голове. — Вдруг скажет кто…
— Кто скажет-то? — Комэск пьяно засмеялся. — Тут таких нет. Ты думаешь, они не знают? Да я им в лицо говорил! И ничего мне за это не было и не будет. Потому что с ними, — он кивнул головой в сторону Виктора, — должен кто-то летать. Так что держись меня, Витя, тогда тута не пропадешь. Ты боец зубастый, злой и головой думаешь. Таких мало. Ладно, давай по крайней и будем собираться. Хватит хозяйку обременять…
— Ой, что вы такое говорите, Дмитрий Михайлович? Чем же вы меня обременяете? Куда вы на мороз, уставший, — заливалась соловьем Галка. Она сидела с ним в обнимку, гладя его по голове и знаками показывая Виктору, чтобы поскорее убирался. — Вы отдохните немного. Столько летать-то, кто выдержит…
Виктор все понял и тихо, по-английски, ушел.
«Вот баба-то, — думал он по дороге домой, — как все ловко провернула. И наготовила и приоделась, водкой где-то разжилась. И все ради комэска. Такой надо армией командовать или даже фронтом. Переманивание комэска — чем тебе не операция фронтового масштаба».