Чьи это шутки? Хотя вылеченная нога – бонус хороший. Надо домой идти. Завтра приду разбираться. Не кружить же сейчас вокруг дуба, как спутник. Итак, тропу уже натоптал.
В последний раз, все внимательно оглядев и искомого не обнаружив, поплелся в сторону поселка. По дороге, продираясь через куст орешника, вдруг обнаружил, что не узнаю тропу.
Нет, заблудиться я не мог. Ориентирование в подкорку вбито. Солнце слева и чуть сзади, все правильно, но я не узнаю лес. Другой он. Должен быть смешанный, а тут только сосны с елками. Но ложбина та же, если вдоль нее идти, аккурат к поселку и выйдешь.
Вышел на небольшую поляну и с удивлением увидел через ряд кустов орешника пашню. Что за ерунда, у поселка давно никто не пахал. Трава была по пояс. Выкосили и распахали, пока я по лесу ходил? Обойдя кусты, остолбенел. За вспаханным полем, у леса, которого там НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ, стояли то ли сараи, то ли дома. Вновь зачесалась голова от мыслей. Куда-то не туда я вышел. Огляделся. Место вроде то, но лес другой, то есть стоит не так.
Справа послышались голоса. Кто там? На краю поля, за двумя вроде бы быками, мужик в странном наряде какой-то корягой пашет землю. В конце пашни, у берез, носятся несколько детей в каких-то мешках, не разберешь. Пойду спрошу, может, что прояснится.
Пока шел, разглядывал эту странную компанию, и с каждым шагом возникали новые вопросы.
Главное, где я, куда попал и как до дому добраться?
Что это за люди?
Почему так странно одеты?
Почему пашет землю допотопным орудием – кажется, рало называется, или орало, а может, соха?
Мужик, одетый в длинную серую рубаху по колено, уже промокшую от пота, штаны, чуть темней, чем рубаха, и босой, напрягаясь, наваливался на ручки.
Щелк!
– Хей, дохлые!
Только сейчас разглядел еще одного паренька лет двенадцати, что шагал сбоку от быков, подбадривая их хлыстом. Одет так же. Наверное, мода такая. В конце пашни в тени березы на земле сидел голый малыш не старше двух лет, а рядом, размахивая палкой, прыгал пацан лет шести в одной длинной рубахе. Похоже, у семейства с одеждой напряг, или старообрядцы какие-нибудь. Вот только откуда они тут взялись?
Мужик довел борозду и выдернул соху из земли. Потом босой ногой счистил немного налипшей земли с резца, и отшлифованное почвой железо засияло, как серебро. Надо же, совсем как плуг. Тут мужик перекрестился и что-то пробормотал. Ну, точно старообрядцы!
Мне осталось шагов десять сделать, как мужик повернулся и крикнул в сторону березы:
– Третей, сбегай в дом, мать позови. Да скажи – пусть снедь несет сюда, здесь поснедаем. Потом допашу.
Паренек развернул быков, откинул к небольшому пеньку вожжи и петлей закрепил их на нем, потом выпряг быков из сохи. Быки тут же потянулись к траве. Средний пацан, что Третеем назвали, вприпрыжку побежал к домам, что я сначала принял за сараи.
Надо ж, Третей. Это третий, значит? Если он третий, а по росту средний, значит, есть еще один, старший. Что это сыновья этого мужика, я не сомневался. Тем временем паренек, что помогал с быками, уселся рядом с малышом. Интересный малыш – сидит молча, не капризничает, как некоторые, что-то теребит в руках…
Я уж подошел к мужику, когда он наклонился и, подняв небольшой кувшин, стал жадно пить.
– Ух, хорошо! – Он поставил на землю кувшин, утер рукавом русую бороду и посмотрел на вспаханное поле.
– Здравствуйте.
Но мужик продолжал, щурясь, смотреть на пашню.
– Здравствуйте! – громче повторил я. Вдруг он глуховат?
Мужик что-то пробормотал, перекрестился, развернулся и пошел к детям у березы. Не понял? Он что, еще и слепой?
– Эй! Вы меня слышите? – Я его догнал и схватил за плечо. Вернее, хотел схватить.
Моя рука пролетела сквозь мужика, и я от неожиданности плюхнулся на землю. Все мысли вылетели из головы и тут же вернулись миллионным роем. В голове загудело. Больно, как шершни, стали жалить страшные мысли.
Что это было?!
Своими глазами видел, КАК МОЯ РУКА ПРОШЛА СКВОЗЬ ТЕЛО ЭТОГО МУЖИКА!
Что это значит? Я умер?
Когда? Когда о дуб треснулся? Поднял руку и потрогал место, где на голове была огромная шишка.
Шишки НЕ БЫЛО! Как будто и не трескался о ствол! И не болит ничего. Может, поэтому с ногой все в порядке? Кто я теперь, дух или привидение? А шрамы исчезли, потому что у привидений их быть не может?
Я вскочил и помчался к березе, где мужик уже полулежал рядом с детьми и что-то с улыбкой слушал. Мне не до улыбок было. Подбежав и размахивая руками, заорал:
– А-а-а, мужик, а мужик, скажи?
Махнул рукой, которая, как прошлый раз, прошла через тело, меня пронесло чуть вперед, упал на траву и замер. Паника отхлынула, и я закрыл глаза и стал думать. Надо спокойно подумать, как говорится в известной передаче «Что? Где? Когда?». Очень, оказывается, важные вопросы.
Итак – что произошло? Собственно, черт его знает. Вернулся из леса, где грибы собирал. Белые, не мухоморы, а глючит, как будто собрал все бледные поганки в лесу и тут же все сожрал.
Кошмар!
Так, следующее – где? Попал туда, не знаю куда. Местность вроде знакомая, но различия есть. Лес почти такой же, но его чересчур много. И там, где должен поселок стоять, тоже лес. А на поле, у начала пашни, старая ферма была, а сейчас ее и в помине нет.
Вот насчет когда? – тут вообще мрак. Самое интересное – когда этот кошмар кончится?
Я раскинул руки и левой рукой ударился о камень. Подскочил. Больно! Значит, не привидение! На всякий случай щипаю себя за мочку уха – больно. Как ни странно, боль в радость. Что еще?
Рассматривая свою руку, вспомнил про часы. Времени, кажется, прошло – вечность. Часы показывали девятнадцать тридцать семь. Надо же, а думал, действительно вечность прошла. По лесу от дуба два часа спокойным ходом. Немного, минут пять, стоял у поля. И полчаса кошмара! Рука сама собой лезет в карман: сигареты и зажигалка на месте, пачка смята. Открываю: девять штук. Закурил.
– Ну, проголодались, пахари? Волош, а где Первуша?
Это кто Волош? Это мужика Волошем зовут? Я повернулся. К березе подходила удивительной красоты женщина. Она с трудом несла по большому кувшину в каждой руке, а за ней Третей тащил корзину. Когда она подошла ближе, увидел, что она беременна. Да, силен мужик! Четверых пацанов заделал, и еще будет. Уважаю. Ну, точно старообрядцы. Столько детей иметь в наше время – это подвиг.
– Ох, страсть как голодны, Агаша, счастье мое. – Волош поднялся, перехватил кувшины из рук и поставил на траву. – Старшого я до запруды послал, верши проверить. Коль припоздает, то вечерять один будет. Треша, ставь корзину здесь.
Имена-то у них какие! Давно не слышал, чтоб так людей называли. Агаша – это, кажется, полностью Агафья?
Агафья, в просторном белом платье, похожем на большой сарафан, перетянутом сразу под грудью, устало опустилась на траву. Смахнула платок, повязанный узлом назад, и, оглядев сидящих, спросила:
– А чем здесь пахнет, будто горит что?
Все завертели головами и стали принюхиваться, а малыш состроил рожицу и выдал:
– Тья-тья ух.
Я посмотрел на дымящуюся сигарету. Неужели чует дым? Легкий ветерок дул чуть в сторону от них, и запах от дыма сигареты могли учуять все. Волош, было вскочивший, сел обратно.
– Нет, кажется тебе, Агаша. Дыма нигде не видать. Давайте снедать уж, а то мне еще допахивать надо.
Агафья принялась выкладывать из корзины завернутую в полотенца еду и тут же раскладывать.
Ого! Пироги разные, яйца, горшочки с чем-то и еще много чего на вид аппетитного. Быстро уставив все на расстеленном полотенце, Агафья сняла с кувшинов тряпицу и достала из корзины кружки.
Берестяные! Вот это да! Странная экономия у них. А чай они из чего пьют?
Волош смотрел на жену и улыбался:
– Ох, сколько всего наготовила, красава моя.
– Полноте, ну, с Богом!
Все принялись читать молитву, и я с удивлением услышал, как через общее бормотание, пробивается отчетливый лепет малыша. Закончив молиться, Волош взял кусок пирога и принялся есть. Остальные тоже взяли по куску. Агафья разлила из одного кувшина молоко по кружкам и расставила каждому из детей. Потом одну из кружек подала малышу, и он, проливая на себя, стал пить. Агафья улыбнулась.
– Не торопись, горе мое.
Волош, прожевав кусок пирога, тоже улыбнулся.
– Слышала бы ты, как он «Отче наш» читал. Все правильно говорил, почти не ошибался. Умница, Глебушка наш. – И, протянув руку, взъерошил русые волосы малыша.
Семья трапезничала с таким аппетитом, что у меня невольно слюни потекли.
Блин! А ведь я со всеми этими приключениями как-то не заметил, что голодный давно. Дома позавтракал только и весь день кофе пил. А от разложенной на траве всякой всячины пахло обалденно. Интересно, если я приведение, то почему чувствую боль и есть хочу? И чем, интересно, привидения вообще питаются? Привстал и уставился на пироги.
Агафья, посмотрев на то место, где сидел я, нахмурилась. Волош, перестав жевать, спросил:
– Что, Агаш?
– Да вот опять почудилось, что дымом пахнет.
– Почудилось, не горит ничего. Пироги есть еще? Первуше оставить надо.
– Да ешьте все, в дому еще есть. Я много напекла.
И опять посмотрела в мою сторону. Нет, она определенно чувствует что-то. Я поднялся и двинулся по кругу, обходя семейство. Интересно, если моя рука проходит через тела, то как я хожу? Я остановился и потопал по земле. Хм, и удары чую, и вроде трава приминается. Так, а если приминается, то я имею вес. И если они меня не видят, то могут видеть следы. Правда, трава тут же поднимается. Надо ходить осторожно. Не хотелось пугать детей и беременную женщину.
Опять посмотрел на пироги. Так, людей мне не коснуться, но по лесу я шел, и ветки деревьев, мешающие мне пройти, легко убирались в сторону рукой. Значит, предметы можно взять. А что взять? Поблизости только кувшины и оставшиеся два куска пирога. Я посмотрел на семейство. Они спокойно ели, вниз на еду никто не смотрел. Я протянул руку и коснулся пирога. Ура! Сдвинулся. Так что это значит? А значит, что я могу здесь что-то взять. Чушь какая-то. Предметы рукой сдвигаются, а людей рука не чувствует. Как это понимать? Может, это не я тут привидение, а они всей семьей? А может, это все сон? Только длинный какой-то. Или я в коме, с нескончаемым кошмаром?
– Чудесно, едрит твою! – выругался я.
И тут же заметил, что маленький Глеб смотрит в мою сторону. Улыбнулся ему и показал язык. Он засмеялся. Оп-па, а ребенок-то меня видит! И слышит, я ведь ругнулся в голос.
Волош посмотрел на Глеба и снова взъерошил ему волосы.
– Наелся, радость наша? – Потом оглядел остальных. – Ну, богатыри, пора дело закончить. Агаша, забери младшего в дом.
Я с сожалением смотрел, как остатки пирога Агафья убирает в корзину.
– Кгарррг!
Я вздрогнул. На пашне сидел давешний огромный ворон и смотрел на людей. Агафья, выронив берестяные кружки, перекрестилась и забормотала «Отче наш». Волош, схватив кружку, кинул в ворона.
– Кыш, проклятый!
– Кгарррг!
Ворон, подпрыгнув, взлетел и быстро скрылся за лесом.
– Не к добру, – хмуро пробормотал Волош.