Я знаю, что ты была у меня дома. Знаю, что ты в курсе, что Лейкен у меня ночевала. Знаю, что она рассказала тебе о нашем свидании. Мне просто нужно знать, что ты собираешься делать с этой информацией… если ты, конечно, собираешься с ней что-то делать…
– Уилл, она никому не скажет. Да и о чем говорить-то? – перебиваю его я, но он даже не смотрит в мою сторону, ожидая ответа от Эдди.
Видимо, моих слов ему недостаточно. То ли от нервов, то ли от того, что последние три дня оказались самыми странными за всю мою жизнь, я вдруг начинаю хохотать. Эдди вопросительно смотрит на меня, но не выдерживает и тоже разражается хохотом.
– Что с вами?! – в отчаянии всплескивает руками Уилл. – Что тут смешного?!
– Да ничего, просто так странно… – объясняю я, пытаясь сдержать смех. – Уилл, ради этого ты оставил нас после уроков? Ты не мог зайти ко мне вечером? Спокойно поговорить с нами? Зачем было оставлять нас после уроков?
Он ждет, когда мы перестанем смеяться, и, как только мы наконец замолкаем, выпрямляется и подходит ближе.
– Раньше у меня с вами обеими поговорить не получалось. Я всю ночь не спал, мучился и думал, что будет, если вдруг я приду сегодня на работу, а мне сообщат, что я уволен! Если эта история всплывет, – говорит он, глядя на Эдди, – если кто-то узнает, что девушка из моего класса спала со мной в одной постели, меня уволят! Да еще из колледжа выгонят!
– Ты спала в его постели вместе с ним? – оживляется Эдди, поворачиваясь ко мне. – А ты скрытная, дорогуша! Как ты могла утаить это от меня?! – смеется она.
Уилл в отчаянии мотает головой, возвращается к учительскому столу, обессиленно падает на стул и закрывает лицо руками. Наш разговор явно складывается не так, как он планировал.
– Ты правда спала с ним в одной постели? – шепчет Эдди так, чтобы Уилл не расслышал.
– Да ничего не было! Ты же сама говорила, что он зануда!
Эдди снова смеется, причем так заразительно, что я тоже теряю самообладание.
– Неужели это смешно?! Пошутить решили?! – доносится из противоположного конца класса голос Уилла.
Судя по его взгляду, он надеялся, что известие об оставлении после уроков нас расстроит, и уж точно не ожидал, что мы будем так веселиться.
– А вы знаете, что у Чака Норриса нет чувства юмора? – не унимается Эдди. – Он сразу убивает всех, кто осмелится при нем засмеяться!
Уилл утыкается лбом в стол, признавая поражение. Мы с Эдди переглядываемся и тут же перестаем смеяться, пытаясь проявить уважение к тому, что он пытается поговорить с нами серьезно.
– Послушайте, мистер Купер… – Эдди вздыхает и выпрямляется на стуле. – Я никому ничего не скажу. Клянусь. Тем более и рассказывать-то особо не о чем.
– Есть о чем, Эдди. Вот это я и пытаюсь объяснить вам обеим. Если вы будете думать, что это пустяк, то рано или поздно наверняка проговоритесь. А для меня слишком многое поставлено на карту.
Мы обе вздыхаем. Воздух в классе словно вдруг лишился кислорода, и вся наша веселость исчезла вместе с ним. Эдди тоже чувствует это и пытается разрядить возникшее вдруг напряжение.
– А вы знаете, что Чак Норрис не любит играть в карты, потому что… – начинает она, но тут Уилл окончательно выходит из себя и, стукнув кулаком по столу, вскакивает на ноги.
Мы с Эдди уже не смеемся. Я делаю большие глаза и мотаю головой, давая знак, что Чаку Норрису пора на покой.
– Это не шуточки! Это очень серьезное дело! – повысив голос, говорит он, достает что-то из ящика, подходит к нам и швыряет на стык наших парт фотографию.
На фотографии изображен Колдер.
– Этот мальчик! Этот мальчик – очень серьезное дело! – кричит Уилл, тыкая пальцем в фотографию. Он делает шаг назад, разворачивает соседнюю парту и садится перед нами.
– Не уверена, что мы понимаем, о чем ты, Уилл, – осторожно начинаю я, и Эдди согласно кивает. – При чем тут Колдер?
Уилл делает глубокий вдох, наклоняется и забирает фотографию. Я по лицу вижу, что он вспомнил о чем-то неприятном. Некоторое время он смотрит на фото, потом снова кладет его на стол и откидывается на спинку стула, скрестив руки на груди и продолжая смотреть на фотографию, лишь бы не встречаться с нами взглядом.
– Он был с ними… когда это случилось. Они умерли у него на глазах.
Я шумно вдыхаю. Мы с Эдди почтительно молчим, ожидая, что он скажет дальше, но у меня сразу же появляется чувство, что это будет нечто важное.
– Врачи сказали, что он чудом остался жив. Машина была всмятку. Когда к месту аварии подбежали люди, они обнаружили Колдера пристегнутым к остаткам заднего сиденья. Он звал маму, просил ее обернуться. Больше пяти минут он сидел там один и смотрел, как умирают родители…
Уилл нервно кашляет. Эдди берет меня под столом за руку и крепко сжимает. Мы молчим.
– Я не отходил от него все шесть дней, которые он пролежал в больнице. Не пошел даже на похороны родителей. Когда бабушка с дедушкой приехали за ним, он разрыдался. Ему не хотелось ехать с ними, он хотел остаться со мной, умолял меня взять его к себе в общежитие. У меня не было ни работы, ни страховки, мне было девятнадцать лет. Я понятия не имел, что значит растить ребенка… поэтому я позволил им забрать его.
Уилл встает и подходит к окну. Некоторое время он молча наблюдает за тем, как машины одна за другой уезжают с парковки, потом подносит руку к лицу и, как мне кажется, смахивает слезы. Не будь рядом Эдди, я бы подошла к нему и крепко обняла.
Наконец Уилл снова поворачивается к нам лицом.
– Колдер возненавидел меня, – продолжает он. – Так злился, что не отвечал на мои звонки и редко перезванивал. Однажды, в самый разгар матча, я вдруг задумался, верный ли выбор сделал. Посмотрел на футбольный мяч, провел руками по свиной коже, по тисненому логотипу… Этот продолговатый предмет не весил и полкило. Я выбрал какой-то дурацкий кожаный мяч, а не свою плоть и кровь! Оказалось, что мои интересы, моя девушка, моя стипендия для меня важнее, чем малыш, которого я люблю больше всех на свете. Я бросил мяч и ушел с поля прямо посреди игры. К двум часам ночи я добрался до бабушки с дедушкой и вытащил Колдера из постели. В ту ночь он переехал ко мне. Они умоляли меня не делать этого, говорили, что для меня это будет слишком тяжело, что я не смогу дать ему то, в чем он нуждается, но я знал, что они ошибаются. Знал, что по-настоящему Колдеру нужен только я!
Он медленно идет к парте перед нами и опирается о нее руками, а потом смотрит на наши залитые слезами лица:
– Последние два года моей жизни я пытаюсь убедить себя в том, что принял правильное для него решение. Вы думаете, я забочусь о своей работе? О своей карьере? Нет! Ничего подобного. Речь о жизни, которую я пытаюсь построить для этого маленького мальчика? Да, это серьезно, очень серьезно! Для меня нет ничего важнее!
Спокойно оставив парту в покое, Уилл забирает свои вещи и уходит.
Эдди встает, подходит к его столу, достает из ящика коробку бумажных салфеток, кладет ее передо мной и тяжело опускается на стул. Я достаю салфетки, и мы обе вытираем слезы.
– Господи, Лейкен… Как тебе это удается? – спрашивает она, сморкается и берет из коробки еще одну салфетку.