А сказал бахтинским мужикам он за всё это время немало. Это, конечно был его личный заскок, к насущным делам не имеющий никакого отношения. Когда он пробежался по всему лесу, что окружал Бахтино, и посмотрел на вырубленные деляны, заросшие черноталом и бурьяном, то первым делом вспомнил своего дядьку, лесничего из Арчединского лесхоза. Во дворе его дома рос дуб, хрен знает сколько лет, в четыре обхвата.
Дядька объяснял Косте:
— Отсель до самого Дона дубравы были, вдоль Арчеды и Медведицы. Петя, слава ему вечная, всё на корабли перевёл. Теперь ни кораблей, ни дубов. Мы вона, видишь, ломаемся, лесопосадки устраиваем, да всё бестолку. Эрозия, мать её ити. Где теперь поля колхозные, а где и вовсе овраги. Что-то, конечно делаем, но это так… себя обманываем, да это хоть что-то.
С тех пор у Кости случился в голове коллапс, на тему хищнического истребления лесов. Так он мужикам и сказал:
— Живёте, как свиньи, которые дуб подрывают, им жёлуди дающий. Во мраке живёте и в дикости. Не думаете, что детям своим оставите и внукам. Раз, значить, лес господский, так можно его свести на нет. А потом в пустыне жить будут ваши потомки или с сумой по миру пойдут. Но раз у вас своей соображалки нет, так я чичас её вам вставлю.
Проверил, внимательно ли его слушают мужики и продолжил:
— На вырубках первый и второй год сеете рожь. Потом перепахиваете и сажаете дуб и берёзу. Красиво садите, на расстоянии полутора сажен друг от друга. И скотину туда уже на выпас не гоните. Бабам делать всё равно нечего, так что пусть и садят. Увижу, что деляны всякой хренью зарастают — буду пороть нещадно.
— И ещё. Вы тут думаете, что баре по лесам не лазят, и в лесах ничего не понимают. Так спешу вас обрадовать. Тот кругляк, что вы приготовили толкнуть налево, сложили стопами по разным углам, после Покрова, как снег ляжет, отвезёте в Романово. Забесплатно. И ещё отвезёте три кадушки масла коровьего, и ушат мёду. Это будет ваша плата за то, что рубили лес бестолково и без спросу.
Мужики посмурнели. То, что селяне Косте привирали, было ясно с самого начала, а лёгкие пробежки по лесу убедили его в том, что они мутят.
— В остальном мы с вами будем жить душа в душу. Я в ваши дела не лезу, живите, как хотите.
Это был второй разговор с мужиками. Третий разговор состоялся, когда стало ясно, что с маниловщиной просто так, с наскоку, не совладать.
В отличие от Манилова гоголевского, Манилов-местный вёл весьма активную, но однообразную жизнь. Вообще, его поведение напоминало впавшего в запой мелкого купчика, а не приличного дворянина. Верхом его придумок было явиться в Судогду с четырьмя-пятью весёлыми парнями и кошмарить обывателей. Или поймать прохожего в своём селе и заставить его плясать комаринского в качестве оплаты за проезд.
Нет, Костя один раз проехал. Но, видать, безнаказанные безобразия помещика самым растлевающим образом действовали и на селян. Пацаны перегородили улицу жердью и пытались содрать с Кости за проезд. Костя расплатился с подрастающим поколением кнутом поперёк спины, для вразумления. Видимо, у них ещё не выродились остатки совести, потому что «караул, убивают» орать не стали, и побыстрее смылись с места преступления. Знали, видать, за что схлопотали.
Или у их хозяина лапа вот такая мохнатая наверху, что они страх божий потеряли, либо они просто распоясались, не встречая серьёзного отпора. В любом случае эту проблему решать надо. Крестьяне платят оброк в том числе и за крышевание, чтобы не было вот таких наездов. После эпического столкновения двух цивилизаций в Судогде никаких шансов выправить дело миром не было. Один из прихлебателей Манилова, из его же крестьян, схлопотал дрыном по лицу от бахтинских. Не успел он выплюнуть осколки зубов, как получил тем же дрыном по затылку. Но на этом боевые успехи бахтинских закончились. Пришлось в спешном порядке ретироваться дальней дорогой, в виду явного численного преимущества маниловских. Хорошо, хоть фатальных потерь бахтинцы не понесли.
Но пока Костя не готов развязывать локальные войны. Как это не печально осознавать. И как бы ни хотелось насолить Манилову лично, и всей его деревне вообще. «Но ничего, будет вам ещё звезда пленительного счастья, — подумал Костя. — Звезда Полынь называется». У него в голове крутились самые разные планы мести. Например, принести в жертву Тёмным Богам чёрного козла на кладбище, организовать безлунной ночью кровавый ритуал вызова из другого мира бульдозера типа Катерпиллер, с целью столкнуть клятое село в реку. Или поджечь. Дождаться когда ветреный день будет, и подпалить село с двух сторон, чтоб вам жисть малиной не казалась. Ничего путного в голову не приходило. Просто поджигать — никакого проку, только морально удовлетвориться, безо всякого педагогического эффекта.
В конце концов, на Судогде мир не кончился, да и продавать уголь в краю углежогов было неинтересно. Надо инициировать новые методы, негоже стесняться в средствах. И Костя предложил все разом поехать по заточной, то есть, почти заброшенной дороге к Нижегородскому тракту, и продавать товар прямо с обочины. Пришлось сказать правду — убивать Манилова Костя не будет, а с маниловщиной иначе бороться трудно. Вот когда создадим профсоюз, вот тогда и поборемся. Мужики на профсоюз среагировали нервно, но Костя объяснил им, что вообще-то такие люди есть, и они называются карбонариями. От слова «карбон», то есть, уголь. В Италии, да, в солнечной Италии есть такие люди, но вождём борцов за народное счастье Константин пока становиться не собирался. В общем, поехали они мимо Сергеевки, на Нижегородский тракт. Доехали, сколотили помост из жердей и разложили товар. Как раз, в конце июля закончилась Макарьевская ярмарка и купчишки должны были, аккурат в это время, потянуться к своим амбарам.
Дальше они сделали то, что Костя назвал «активными продажами, плавно перерастающими в агрессивный маркетинг». Как этот процесс называли другие участники, Костю волновало мало. Но, наверняка, грабежом на большой дороге, хотя от грабежа там было только дорога, двадцать мужиков, и два ружья. Остальное делалось ласковым, добрым словом.
Первые два обоза пришлось пропустить. Больно уж грозная у них оказалась охрана. А вот третий, четвёртый и пятый охотно купили у них уголёк.
Один купец даже начал дерзить:
— А с чего это мне вам платить? А я вот сейчас отберу у вас весь уголь…
— И ляжете все здесь, — равнодушно ответил Костя, — ты думаешь, что это я здесь один стою, такой красивый? Или ты не понял ещё? Благодарить меня ещё будешь, как до моста на Чёрной речке доедешь.
На то и было рассчитано, что никто не мог понять, сколько именно у Кости народу. А купец доехал до моста. И поблагодарил бога, что не стал с теми отморозками связываться. Перед мосточком в крайне неудобной позе сидели пять трупов весьма неприглядного вида. А перед ними в землю была воткнута доска с надписью углём «ВорЪ» и подпись «#». Костя решил, что пора не только очистить операционное пространство, но и заявить о себе.
Так что, почти за полтора суток они удачно расторговались, и Костя решил, что свой гражданский долг перед деревней он выполнил, и теперь можно было заняться теми делами, ради которых он сюда и прибыл. Попрощался с мужиками и отбыл, вместе с Микешонком и Белкой, на трёх конях. По делам, разумеется.
Дело у Константина было одно, но в разных концах длинного тракта. Но волка кормят ноги. И рассуждать тут нечего. Длинные рассуждения могут привести или к пароксизму головного мозга, или одно из двух. Это Костя усвоил давно, и с тех пор длинно не рассуждал.
Микешонка ему сосватал дед Микеша. Практически, подарил. Вообще, Костя не пожалел, что две недели, вместо того, чтобы заниматься делом, ради которого он приехал в Бахтино, просидел с дедом. Очень уж колоритный персонаж ему попался на жизненном пути.
Дед тогда сказал:
— Свояк свояка видит издалека, — и сложил пальцы в какую-то фигуру.
Костя на это не среагировал, просто не понял ничего.
— Ты что, совсем дикой что ли? — уточнил Микеша.
— Не понял, — переспросил Костя, — какой такой дикой?
— А, значить дикой! — удовлетворённо сказал дедок, — это значить, тать одинокий, кровопивец необученный, в ватагах не состоял, правильного разговора не знаешь.
— С чего ты всё-таки взял, что я убивец какой?
— А по повадкам, Костя, по ухваткам. Волка ить в овечьей шкуре можно спрятать, но ты же не таилси. Думал, тут в глуши никто не сразумеет. Да смерть у тебя из-за правого плеча выглядывает. Ты ведь на тракт собрался, вижу я. То ножики в дерево кидаешь, то вот боевым кнутом привадился крутить. И всё в ту сторону смотришь. Да я вот и думаю, что не помочь хорошему человеку? Чтоб ненароком не обледевонился.
И то верно. Кнуту Костя посвящал всё свободное время. Очень уж удобная штука оказалась, ныне забытая. А Микеша продолжал:
— Нынече-то хорошего человека не стало. Всё замулынданные людишки пошли, нет прежнего порядку.
Дедок разложил на тряпице печёное яичко, берестяную кружку с молоком и два ломтя хлеба. Пареную репку, щепоть соли и туесок чем-то, похожим на сыр. Позвал своего подпаска, Степашку. Начал есть, и потихоньку рассказывать о потаённой жизни России. Однорукий бандит оказался варнаком, из тех, давних времён, времён благородных разбойников. Жертвой войны двух бандитских группировок, как перевёл для себя Костя, а Микеша называл их ватажками. История началась с появления на Владимирщине остатков разгромленного войска Степана Разина, которые, конечно же, ни сеять, ни пахать не собирались. Но вновь созданная Муромо-Владимирская ОПГ подмяла под себя все разрозненные шайки, и настало полное взаимопонимание волков и овец. Прям благолепие какое-то, недоверчиво качал головой Костя. Купцы за спокойствие платили денежку малую, и могли не опасаться мелких, диких шаек разбойников. Фирма гарантировала. Говорить, что прежние разбойники были человеколюбцами и гуманистами, или хотя бы чтили уголовный кодекс, так нет. Строптивых наказывали самым безжалостным образом. Обозы разграбляли, оставляя трупы и разорённые телеги прямо на тракте. Чтоб иным неповадно было. Зато и приблудных разбойников выводили так же безжалостно. Лепо было, в общем, тридцать лет назад. «Девки, однозначно, были моложе», — перевёл на свой язык Костя. Чёрт, не зря же говорят… есть просто леса, а есть леса Муромские. Так же, как волки вообще, и волки тамбовские.
Когда он был молод и красив, по прикидкам Кости, лет пятьдесят назад, территории меж разными группировками распределялись конвенционально, и, в общем-то, разумно. Банда Филина держала два тракта, Владимир-Гороховец и Владимир-Муром. Другие участки трактов и реку обслуживали другие люди. Среди ватаг тоже была неслабая конкуренция, все хотели на сытные хлеба и тёплые места. И на трассу Владимирскую дорогу тоже были желающие. Тем более место устроенное и служба поставлена как надо.
Дед поел и замолчал. Предполагалось, что разговор продолжится позже. Подпасок тоже слушал рассказы о старине глубокой. Миловидный пацанчик, лет двенадцати, с чистым личиком, белокурыми кудряшками и бесстрастными глазами рептилии. Костю аж передёрнуло от такого несоответствия.
— Ты мальца-то чему учишь?
— А всему, — не моргнув глазом, сказал Микеша, — глядишь, и выживет. Приблудный он здесь. Я помру, так съедят его живьём. Ты видел мужиков здешних? То-то же.