Девка на Алексея поглядывала, вроде как спросить чего-то хотела, да всё никак не решалась.
Попарились они в парной, в предбанник вышли – на столе квас в кувшине стоит. Испили по кружке – ох, пробирает! Не иначе – с ржаным хлебом и хреном.
Алексей развязал узел:
– Одевайся, твоё теперь.
Марфа руками всплеснула:
– Новое всё?
– Нет, с чучела огородного снял. Владей!
У девушки градом полились слёзы. Прижав нательную рубаху к лицу, она изо всех сил пыталась успокоиться. Спустя некоторое время сказала:
– Я ведь нового не носила никогда, всё время за хозяйкой донашивала. Не знаю, смогу ли когда-нибудь тебе отплатить?
Алексей лишь головой покачал. Это как же надо девку замордовать, забить, чтобы она простым вещам радовалась? Не шубу же соболью или сапожки сафьяновые он ей купил.
Помывшись, они сели за стол. Алексей заказал уху тройную, пироги с зайчатиной, кашу пшённую с тыквой. Себе – пива, ей – сыта сладкого.
Девчонка ела мало.
– Ты не стесняйся, – попытался приободрить её Алексей. – Кушать будем два раза в день, утром и вечером. Мне ехать ещё далеко, в рязанские земли.
– И я с тобой. На коврике у твоей постели спать буду, только не бросай.
В порыве отчаяния девушка едва не встала перед ним на колени прямо в трапезной, Алексей удержал. Люди вокруг, неудобно.
Марфа быстро насытилась. Алексей же ел не спеша, раздумывая, что с нею делать. Лошадь-то выдюжит, вес у девушки небольшой, но куда её потом девать? У самого дома нет. И бросать нельзя, он уже ответственность за неё чувствовал. Понятно, что весь мир не обогреешь, но одной живой душе помочь надо. Глядишь, зачтётся в другой жизни. Да и не в этом дело. Человеком быть хочется, чтобы чести порухи не было. Муж он, для слабых – стариков, женщин и детей – защитником быть обязан, потому как мужчиной родился.
Но сколько ни размышлял дальше Алексей, ничего придумать не мог. Решил отложить всё до Рязанщины. Вдовица Аглая не должна остаться равнодушной к судьбе этой девушки, почти ребёнка. Марфа производит впечатление совестливой, лиха хлебнула вдоволь. Такие и добро, и заботу ценят. Возьми её в служанки – не подведёт.
Они прошли в комнату. Кровать деревянная хоть и не узкая, но на одного рассчитана. Два номера брать – дорого выйдет, не одна ночь ещё впереди, а он на одежду для девушки потратился. Расходы были непредвиденными, и теперь каждая медная деньга на счету.
Девчонка уселась на лавку.
Алексей разделся и откинул одеяло:
– Чего сидишь? Раздевайся – и в постель!
Марфа быстро разделась и нырнула под одеяло. Но Алексей, улёгшись рядом, повернулся к ней спиной. Был, конечно, соблазн. Рядом тело молодое, горячее, пахнет чистотой и ещё чем-то необъяснимым, чем женщины пахнут. Только понимал он, что обижать девушку нельзя. И так жизнь её со всех сторон била, много бед причинила.
Алексей поворочался, чувствуя, что девчонка тоже не спит, дышит неровно, ждёт, когда Алексей приставать начнёт, иначе для чего он её с собой положил? Но не дождалась. Сначала он уснул – захрапел даже, а потом и она.
Утром после завтрака продолжили путь. Алексей – уже по привычке – угостил лошадку краюхой ржаного хлеба с солью.
Так они и тряслись до рязанских земель. Ночевали на постоялых дворах, спали на одной кровати – но как брат с сестрой.
Когда земли рязанские пошли, Алексей дорогу к имению Кошкина выспросил и уже к вечеру добрался. Солнце к закату клониться стало, когда он остановился у знакомого мостика через речку. Сердце тревожно билось – как-то примет его Аглая? Не будет ли винить в смерти мужа? Сам-то жив остался, а вот помочь мужу выжить не сподобился.
Так он и стоял в раздумье перед мостиком, как перед Калиновым мостом через речку Смородину. Вздохнул тяжело.
Марфа, своим женским чутьём почувствовав его волнение, молчала.
Алексей остановил лошадь у ворот. С виду ни ворота, ни изба не изменились. Только вот оживлённый прежде двор был пустынным, холопов не было видно.
Он стащил Марфу с коня и постучал в ворота.
Из-за избы хозяйской, где был флигелёк прислуги, вышел старый знакомец Захарий. Уже добрый знак, хоть узнать кое-что о судьбе боярина можно. Только вот поседел слуга, хоть и времени прошло не так много.
Открыв калитку, Захарий несколько секунд молчал, потом проговорил:
– Не пойму я что-то… Вроде на Алексея похож, да только сгинул он…
– Я тот самый Алексей и есть. Рано ты меня похоронил, Захарий. Я с Аглаей поговорить хочу. Пустишь во двор?
– Да что же это я? – очнулся Захарий. – Проходи!
Слуга торопливо отпёр ворота.
Алексей, ведя в поводу лошадь, прошёл на передний двор. Следом шагала Марфа.
Захарий принял у Алексея лошадь.
Хлопнула дверь, и на крыльцо вышла Аглая, ничуть не изменившаяся, на взгляд Алексея.
– Гости к нам? Прошу в избу.
Дверь распахнулась, и на крыльцо вышел мужчина.
Алексей остолбенел. Обмануться было невозможно: перед ним стоял сам, собственной персоной боярин Кошкин. Изменился, конечно, сильно: через висок и щеку грубый шрам пролёг от сабельного удара. Левый рукав рубахи подвязан, кисти не видно. Видимо, крепко боярину досталось – но жив!
Оба не сводили глаз друг с друга.
– Глазам своим не верю! Алексей, ты ли это?
– Я, боярин!
Боярин бросился с крыльца, хоть и не по чину было. По неписанным законам Алексей на крыльцо подняться должен был, поклон боярину отбить.
Обнялись крепко, да так и застыли.
– Вот уж не чаял тебя увидеть! Я думал, что все на заставе полегли.
– А я думал – ты убит. Меня ранило сильно. Да повезло мне, мимо рать московская шла. Обнаружили меня, с собой на подводу взяли, выходили. Вот, к тебе вернулся, как видишь.
– Радость у нас, Аглая! Сын боярский вернулся, почитай – с того света. Идём в дом, отпраздновать надо. Погоди, а это кто с тобой?
– Сам не пойму. Не служанка, не рабыня, не холопка. Знакомая.
– И ей место найдётся. Прошу в избу.
Видно было, что боярин искренне рад.
Слуги забегали, и с поварни запахло съестным.
– Захарий, принеси из погреба вина фряжского. Давно такой радости не было! Молодец, Алексей, не забыл Кошкина! И у москвичей не остался, потому я вдвойне рад.
Они сели трапезничать. Гостей не ждали, но стол был обильным. Курочка жареная, караси в сметане, капуста квашеная, яблоки мочёные, орехи в меду, сырники духом сытным исходили. Вина хозяин налил в кружки, женщин не обойдя.
– За встречу! Оба не чаяли, что живыми встретимся, однако Господь сподобил.
Выпили, отдали должное яствам на столе. Алексей и Марфа ещё утром ели, голодными были. Только насытиться им Кошкин не дал:
– Не томи! Обскажи обстоятельно, где был, что повидал?
И Алексей подробно рассказал, как он вернулся к заставе и нашёл там тела мёртвых своих товарищей, рязанских ратников, и троих ногайцев.
– Не послушал я тогда тебя – насчёт старика-то! Опоил он нас какой-то дрянью, вот и поплатились. Грех на мне тяжкий за убитых дружинников, – перебил Алексея Кошкин, и по щекам его потекли слёзы. Он смахнул их рукавом. – Прости, расчувствовался я. Продолжай.
Обе женщины слушали повествование Алексея, раскрыв от изумления рты. А он рассказывал о походе москвичей на Булгар и о том, что в Новгород ушёл.
– А чего же не ко мне? – вскинулся Кошкин.
– Эх, боярин! Я же полагал, что ты убит!
– Понимаю. А меня едва живым наши порубежники нашли, весь в крови был, – Кошкин показал на шрам на лице. – И левой руки ниже локтя нет, – боярин поднял левое предплечье, показав пустой рукав. – Как кровью не истёк – загадка. Наши убитых на подводы складывать стали, а я застонал. Вот так и получилось, что в братской могиле не упокоили.
– Тоже повезло. Зато я всех обидчиков убил.
– Славно! Давай за то кубки поднимем!
Они сидели до полуночи, уговорили изрядный кувшин вина, доели закуски. Слуги без вопросов Алексея с Марфой спать вместе уложили.
Утром Алексей проснулся от стука в окно. Кое-как открыв глаза, какое-то время не мог понять – где это он? В голове долбит у него, или на самом деле кто-то в окно стучит?
Обведя взглядом комнату, он увидел за оконной слюдой ворона, и сон как рукой сняло. Поднялся, распахнул створки, и в спальню ворвался свежий воздух. Осень!
Ворон каркнул, причём негромко, даже деликатно как-то.
– Заходи, коли прилетел! – пригласил его Алексей.
Ворон перепрыгнул на подоконник внутрь комнаты. Неужели это тот самый ворон? И как только он его нашёл? Ведь он же пропал во время морского боя и не показывался больше.
Алексей натянул портки и прошлёпал босыми ногами в поварню, где хлопотала кухарка.
– Доброго утра. Кусочек пирога найдётся?
– День уже. Завтракать скоро будем, боярин распорядился стол накрывать.
– Да мне немного надо. Пирога кусочек прошу, или просто горсть зерна.
У кухарки едва глаза на лоб от удивления не полезли. Однако туесок с зерном Алексею дала:
– Отсыпь, сколь надо.
Алексей зачерпнул пригоршню зерна, вернулся в комнату и высыпал зерно на стол.
Ворон накинулся на угощение, видимо – голоден был. Конечно, поля убраны, пшеница и рожь в закромах уже, птице подкормиться нечем. Правда, ворон клювом долбил по столу изрядно, и от этих звуков проснулась Марфа. Она с удивлением глядела на большую чёрную птицу, клюющую со стола зерно:
– Алексей, чего этот ворон у нас делает? – шёпотом спросила она.
– Ест, не видишь, что ли? Друг это мой.
– А, приручил? Понятно!
Ворон, услышав разговор, перестал клевать и уставился на девушку.
– Ой, боюсь я его, колдовская птица!
– Он мне помогает, выручил раз крепко. Одевайся, в порядок себя приводи, завтракать будем.
На завтрак была гречневая каша с мясом, яичница, копчёная белорыбица, ну и сыто сладкое.
После завтрака, когда холопы убрали со стола, Кошкин завёл разговор:
– Полагаю, ты не просто так вернулся, чтобы меня проведать?
– Прав ты, боярин.
– Конь у тебя справный, кольчуга, при оружии ты. Всё не нашей выделки, и так думаю, что больших денег это всё стоит.
– И опять в точку. Немецкое железо, в Великом Новгороде купил.
– Никак – клад нашёл? – усмехнулся боярин.
– Кабы так… С ушкуйниками ходил, набегом на шведов да саамов.
– Так с ними, как я прослышал, мир вроде подписывали?
– Выходит, свободным людям новгородским договор не указ. Только честно скажу тебе, боярин, не по мне это. Трофеи богатые взяли, риску много. С двумя кораблями шведскими на обратном пути биться пришлось.
– Неужели сдюжили?
– Ну да. Видишь, я здесь, перед тобой, а они рыб кормят.
– Лихо!
– Разбой это, дело пустое, только мошну набить. Славы не добудешь, а для чести урон. Кабы князю, Отчизне послужил… Не всё в этом мире деньгами измерить можно.
– Так ты послужить хочешь?
– А иначе зачем бы я всю свою долю, что саблей добыл, на оружие и снаряжение потратил? Можно было избу в Новгороде или Пскове купить да жить припеваючи.
– Хм, слышу я слова не мальчика, но мужа достойного. Захарий!
Явился слуга.
– Разговор у нас серьёзный. Принеси-ка вина!
Когда на столе появился кувшин с вином и две кружки, боярин слугу отпустил, а вино сам разлил – в знак уважения к собеседнику. Так делают при разговоре с равным, иначе бы слуга разливал.
Алексей этот жест оценил.
На Руси были традиции, жёсткие нормы поведения. Например, если гость в имение приехал равный по чину хозяину, хозяину полагалось спуститься с крыльца и встречать гостя на середине двора. Князя или столбового боярина положено было приветить у ворот, а человека служилого или боярина худородного – и вовсе стоя на крыльце.