Но выглядело все реально, многие ничего не заподозрили – мало ли на фронте случаев трагической гибели солдат и офицеров?
Через несколько дней прибыл новый «особист», и некоторое время он пытался опрашивать бойцов, даже осколки мины из бревенчатой стены ножом выковыривал. Но вел он себя смирно, к разведчикам попусту не приставал. То ли сам понял, то ли надоумил кто – каждый хотел на войне выжить. Только одни под пули шли, а другие за их спинами отсиживались. Бродил потом по дивизии неясный слушок, но доказательств не было, так он и затих со временем.
Глава 5. «Аристократы»
Начальник разведки отдал приказ: добыть «языка», и желательно – офицера. Приказать легко, а как его добыть? Ночью офицеры в землянках спят, часовые по траншее ходят. Причем немцы несли службу ревностно, на посту не спали. Единственное, в чем они делали себе поблажку, — так это курили. Разведчикам эта вредная привычка на руку была, табачным запахом часовой выдавал свое местоположение.
Рядового из траншеи утащить проще, но толку мало: иной раз «язык» знал только фамилии командира взвода, роты и батальона. На том его познания и заканчивались. Ни расположения батарей, ни местоположения командных пунктов, а уж тем более планов командования такой «язык» не знал. В общем, обычный рядовой – «язык» никчемный. Возни и риску много, а выхлоп нулевой.
Группа, шедшая в поиск, была большой – пятнадцать человек. Группа делилась еще на две части – тех, кто осуществлял непосредственный захват, и группа прикрытия.
Сергей как новичок в разведроте попал в прикрывающие. Его задачей, как и других, было не допустить гибели «языка», охранять группу захвата от неожиданностей и боестолкновения.
Сопровождающий группу сапер полз впереди, снял две противопехотные мины уже почти у немецких траншей и вернулся назад.
Передовую траншею группа преодолела легко. Часовой только что прошел, повернул за изгиб траншеи, и разведчики поодиночке и без звука, как тени, перемахнули препятствие. Со второй линией было проще: часовых меньше, и солдаты беспечные.
Старшина Гладков вел группу целенаправленно и на небольшом привале объяснил:
— Мы «языка» взяли месяц назад, и он сказал – медсанбат в деревне, вроде полевого госпиталя. В основном – легкораненые, нам вполне сгодятся.
Разведчики понимающе кивнули. Наши бойцы при легких ранениях тоже лечились в медсанбате при дивизии. При ранах серьезных оказывалась первая помощь, и раненый переправлялся в госпиталь.
Немцы госпитализировались в полевые госпитали при любом, даже пустяковом ранении. Нашим бы такое и в голову не пришло, зачастую санинструктор перебинтовывал на месте, и боец нес службу дальше. Дело было в том, что немец за ранение получал нашивку, и после выздоровления ему полагался кратковременный отпуск на родину.
У немцев была очень хорошо развита система поощрений: пехотинец сходил три раза в атаку – получил значок, как и танкист за три атаки, причем за пять атак значок был бронзовый, а не алюминиевый. Любой сослуживец или прохожий в тылу мог видеть – герой идет, и это не считая медалей и орденов.
Поэтому шанс выкрасть почти здорового и безоружного «языка» был – в немецких и наших госпиталях оружие изымалось. Но у немцев после выздоровления солдат или офицер всегда возвращался в свою часть, а наш мог попасть даже в другой род войск, за исключением, пожалуй, летчиков или моряков.
Углубились они в чужой тыл изрядно, километров на пятнадцать-семнадцать. Госпитали всегда находились вне досягаемости пушек, большинство орудий – как наших, так и немецких – стреляли на 13–15 километров.
Гладков вывел группу к деревне точно, как будто ходил здесь уже не раз. Деревня была небольшой, и на окраине ее стояли армейские палатки – много. По дорожке прохаживался часовой, и на примкнутом к винтовке штыке отблескивала луна – чем он себя и выдал сразу.
Группа прикрытия редкой цепью легла по периметру госпиталя. Группа захвата решила искать туалет. Тяжелораненых тут быть не должно, а если и были после операций, им подавали «утки». Поэтому сортир – самое подходяще место, нападения здесь никто не ожидает.
Шли минуты. Сергей с еще одним разведчиком – из бывших штрафников – лежали рядом.
Вадим сказал:
— В крайней палатке ни огня нет, ни движения.
— Может, операционная там, — резонно заметил Сергей.
— Схожу, посмотрю.
Вадим уполз к палатке и вернулся через четверть часа – «сидор» его был распухшим.
— Тоже мне, операционная! Продовольственный склад у них там! Гляди, консервы. — Разговор был шепотом.
Вадим поерзал:
— Тяжело, переложил бы ты к себе половину.
— Позже. Не дай бог стукнет – часовой тревогу поднимет.
Через полчаса они заметили, как в сторону от госпиталя метнулись три тени, несущие тело.
Вадим толкнул Сергея в бок:
— Дело сделано, птичка наша. Несколько минут – и уходим.
В госпитале текла обычная жизнь. Из палаток доносились стоны раненых, обрывки разговорной речи.
Через пять минут они стали отползать к месту сбора. Вадим повернулся в сторону и пискнул, как мышь, приложив руки ко рту.
— Не кричать же, — усмехнулся он, — а это – условный сигнал.
Вскоре все разведчики были в сборе.
У немца была забинтована левая рука, но вот кто он был по званию – неизвестно. Вместо брюк – пижамные штаны, на торсе – майка.
Немец был связан по рукам и ногам, во рту – кляп. Сначала его несли двое разведчиков, но немец был здоровым, откормленным, и они быстро выдохлись.
— Старшой, тормози! В нем, наверное, пудов десять, не меньше. Пускай сам топает.
Ноги немцу развязали. Однако он отказывался идти, пока к горлу не поднесли нож, и Гладков не сказал:
— Или сам идешь, или зарежем. В госпитале других полно.
Немец кивнул. Сергей еще удивился – неужели понял сказанное? Впрочем, нож – убедительный аргумент, понятен без перевода.
Вокруг пояса немца обвязали веревку, другой ее конец привязал к своей руке разведчик.
Шли быстро, темного времени суток оставалось три часа, а разведчикам предстояло сложное – перейти линию фронта. Немцу снова связали ноги, решив, что после преодоления траншей развяжут. Немец был послушен.
Выбрав удобный момент, часть группы перемахнула траншею, бережно перетащили на руках немца. Также преодолели первую линию, но потом движение замедлилось. Сапера не было, приходилось обшаривать землю руками, и при обнаружении бугорка отклонялись в сторону.
Только успели проползти сотню метров, как наткнулись на спираль Бруно – была такая гадкая штука в виде витой колючей проволоки на кольях.
Один разведчик пополз влево, другой – вправо. Немцы были мастаки на хитрости, они подвешивали пустые консервные банки на проволоку. Заденешь случайно – такой перезвон получается! Но на этот раз банок не было.
Автоматом подцепили нижний ряд проволоки, и проползли все. Еще сотню метров преодолели.
Когда ракетчик от предрассветной дремоты проснулся, раздался хлопок в траншее, и вверх взлетела осветительная ракета. Разведчики замерли. Их и не видно было в маскировочных куртках, но немец в белой майке был заметен, и пулеметчик сразу дал очередь.
Те из разведчиков, кто полз впереди, сразу нашли воронку и скатились в нее. Один из разведчиков снял свою куртку и надел ее на немца. Сам разведчик все равно остался в гимнастерке и ночью был практически незаметен.
Сергей был замыкающим, впереди него полз Вадим. До воронки оставалось несколько метров, когда он дернулся, но в воронку скатиться успели.
— Серега, глянь, — попросил Вадим, — вроде ударило в спину.
Сергей стянул с плеча Вадима «сидор», ощупал спину, но нигде ни мокрого, ни липкого не обнаружил.
— Вроде цел ты, не зацепило.
В воронке разведчикам пришлось отсиживаться около часа, потом переползли к своим траншеям. Начало уже светать, но бойцам это было уже не страшно.
Пленного сдали в штаб.
«Язык» оказался ценным. Не офицер – фельдфебель, но воинская специальность – переводчик, и потому он знал много ценного. Вот почему он русскую речь понял, когда его повязали.
Разведчики отправились в землянку отдыхать, первым делом – спать.
Когда Вадим разделся, Сергей увидел на его спине большой, с ладонь, синяк, и известил о том Вадима.
— Ну да, я же говорил на «нейтралке» – ударило в спину. Наверное, осколок на излете.
— Какой осколок? По нам из миномета не стреляли.
Вадим пожал плечами.
Спали они до полудня и поднялись, когда почувствовали, что животы подводит, есть охота. Несколько человек сходили на кухню с котелками и решили, что после удачного поиска не грех и по сто грамм фронтовых выпить.
Вадим встрепенулся:
— Парни, у меня консервы есть, у немцев из палатки спер. — И начал доставать из «сидора» банки.
Один из разведчиков упаковку разглядел издалека и довольно потер руки:
— Это же ветчина! Очень кстати!
Но когда Вадим достал все банки, оказалось, что часть из них была прострелена. Очередь, выпущенная немецким пулеметчиком, пробила несколько банок, и одна из пуль, потеряв энергию, осталась в банке с ветчиной, наполовину застряв в ее стенке.
Разведчики по очереди брали банку в руки, разглядывали и, цокая языками, удивлялись.
— Повезло тебе, брат! Немецкая жратва от смерти спасла. Не было бы банок в «сидоре» – пулеметная очередь тебе в спину вошла бы.
На радостях Вадиму налили полную кружку водки, ведь считай – человек второй раз родился.
Только выпили, даже закусить еще не успели, как в землянку вошел политрук. Разведчики вскочили.
— Отдыхаем после удачного поиска, товарищ старший политрук! — доложил старшина Гладков.
Политрук оглядел стол. Командный состав питался на кухне при штабе дивизии и явно не голодал, однако изысков вроде ветчины не ели.
Политрук скривился, как будто лимон откусил:
— Аристократы! — как плюнул, наверное, позавидовав, презрительно высказался политрук. И вышел.
— Сам бы в поиск пошел да добыл! — в сердцах сказал Гладков.
— Парни, а что такое «аристократы»? — поинтересовался Вадим.
Разведчики переглянулись и засмеялись.
— Это такие недобитки, как ты! — пошутил кто-то.
— Я серьезно!
— Дворяне, что до революции были. Икру черную и красную ложками ели, ветчину, шампанское пили с ананасами.
Настроение политрук немного подпортил. Нет чтобы поздравить – он ветчине позавидовал. Тем не менее ветчину разведчики съели – даже из простреленных банок, больно вкусной оказалась. Каждому бойцу досталось по два изрядных ломтя. С голодухи черный хлеб с горчицей за милую душу идет, а тут – деликатес! Один запах чего стоит! И выпили под хорошую закуску грамм по триста. Настроение поднялось, закурили – дым в землянке коромыслом стоял.
В поиске курить нельзя, и папиросы или махорку брали только для того, чтобы собак со следа сбить. В ночном воздухе запах табачного дыма издалека почувствовать можно. Тем более что немецкие сигареты разведчики, впрочем, как и бойцы других родов войск, не признавали: слабые, большей частью эрзац. А наши папиросы и махорка запах, как и дым, давали своеобразный, немцы сразу присутствие группы определили бы. Потому разведчики сейчас оттягивались.